«Да нет! — возмутилась она собственным мыслям. — Невозможно освободиться от бурлака! Если только…»

Во рту у Клары появилась горечь. Она поспешила достать из ридикюля ядомуцин и закинула горошину в рот. Та дала ежевичный сок и горечь пропала. Клара засунула ее языком за щеку и продолжила путь.

«Всегда! Всегда, помни, Кларисса — ты, как носитель магии, ахноген, должна быть терпеливой со своим бурлаком, — завещала бабушка, и Клара часто повторяла её слова заклинанием. — Господь обделил их магической силой. Они неспособны к полноценной жизни. Ты не виновата в этом. Они не виноваты. Никто не виноват. Так распорядилась природа. Надо беречь и любить своего бурлака и жалеть других. Только тогда ты будешь достойной гражданкой общества».

И Клара любила Наташу Георгиевну Георгиеву. Гошу — как назвала бабушка малышку, когда ее привели социальные службы в их дом, а за ней и Клара, еще не умевшая тогда говорить букву «Р». Гошенька. Любить ее было сложно. Но она любила. Иногда из последних сил. Иногда вопреки. Вот как сейчас. И гордилась этим. Гордилась Гошей. Упрямой, бесстрашной, неуправляемой Гошей. Это она всегда разбиралась с Жилкоммагом, а не Клара. И у нее это получалось лучше всех!

Но сегодня был другой день. Нервотрепка последних дней, протёкшая батарея, цены на билеты Лёнечкиных концертов и в конце концов, сон на пятнадцать минут вместо трех дней — Клара кипела, как бабушкина перегонная колба с четырьмя горлышками — из каждого свой продукт: жажда справедливости и возмездия, нежность к Гошеньке, любовь к бабушке, стыд и срам за мадам Матильду. Да за кого они ее принимают?!

Время приёма бурлаков в Жилкоммаге ещё не наступило. Из-за угла, с заднего двора свежеокрашенного двухэтажного особняка, змеиным хвостом тянулась очередь до самой трамвайной остановки. Люди стояли хмурые, в воздухе витало напряжение, вот-вот готовое прорваться. Бесцеремонность Жилкоммага выходила за всякие границы приличия. У них такая очередь скопилась — а им хоть бы что. Закрыли окошко и сидят!

«Вот и фасад опять перекрасили! — со злостью фыркнула Клара. — Как нам стены подправить — так дивной кистью, как себе — так натуральной краской». Она остановилась и поковыряла пальцем свежую штукатурку, чтобы убедиться, что краска настоящая, а не магическая. «И всё за наши таюны!» Живодёры!

Она старательно пожевала распухшую за щекой горошину, абсорбирующую яд, надела очки и бодро поднялась по ступенькам.

Небольшой с виду, Жилкоммаг вмещал в себя тьму департаментов. Каждое имело окно в общем огромном зале с высокими сводчатыми потолками, мягкими белоснежными диванчиками и прозрачным киоском ресепшена, по трём из четырёх стенок которого струился голубой туман.

В те далекие времена, когда ученые только открыли ахно-волны и весь мир обезумел от собственного могущества, расширять пространство мог каждый, и жить в таких хоромах, какие сам для себя мог намагичить. Заклятие расширения, появившись однажды, распространилось словно вирус. Но после того, как один город где-то в Восточной губернии полностью исчез — пространство однажды схлопнулось вместе со всем, что в нем было — правительство посчитало это достаточной причиной, чтобы запретить ахногенам применять это заклятие. Де, мало изучено, опасно. Но само пользовалось этим в полной мере. Семь государственных служб имели на это право. И Жилкоммаг. Что само по себе говорило о многом.

Клара махнула личной карточкой под носом расплывающейся в очках «курице» и подошла к окну с романтической надписью «Дивные пассатижи».

— Чем могу помочь, фрау Райхенбах?

Приятный голос юного сантехника отозвался в душе Клары трепетом. Он тоже расплывался в очках — свежим, похожим на жасмин цветком, под стать аромату, неизменно сопровождавшего его, который так любила Клара. Правда Гоша говорила, что он пахнет жасмином именно поэтому. Гоша, например, чувствовала пряный аромат пунша. Но думать об этом не хотелось.

— Я… Э… Понимаете… — боевой дух внезапно растворился, будто его и не было. «Соберись, тряпка!» — прикрикнула она на себя, и, прикусив больно губу, выпалила: — Гарантия на ремонт батареи ещё не закончилась, а она снова течёт. Мерзавка!

Выдохнула. Как-то неуклюже получилось — свалила всю вину на батарею. А ведь не за этим шла, кажется.

— Ах да, ваш радиатор, — в голосе молодого жасмина послышались искренние нотки печали. — Конечно, я помню его историю. Установка в две тысячи пятом году, за сто один год до принятия закона о реконструкции систем отопления. Напомню вам, уважаемая фрау Райхенбах, что в программу попали только те приборы, которым не больше ста лет.

Клара, конечно, знала, но за этот год ей всегда было обидно.

— Ах, боже мой! Да что год! — она обворожительно улыбнулась. — Вычтите его из тех недель, когда отопление отключают, в самом деле! За сто лет их накопилось куда больше, верно?

Жасмин покачался на ножке.

— Увы, законом не предусмотрено.

— Ну хорошо, — примирительно сказала Клара, — а причём в таком случае гарантия на ремонт? Гарантия-то ещё действует. А батарея уже течёт.

— При том, что на радиаторы, срок службы которых истёк, гарантия даётся условная. Согласно пункту триста двенадцатого Закона об обслуживании ветхих коммуникаций.

— Если гарантия условная, то почему так дорого? Стоит то она как настоящая! — Клара начала дрожать, догадываясь, к чему ведёт этот прохвост жасмин.

— Чем больше срок эксплуатации прибора, тем выше цена за ремонт, тем меньше срок гарантии. К сожалению.

Похоже, Гоша была права — здесь она ничего не добьётся. Оплачивать снова за «дивные пассатижи» она не собиралась — за прошлые еще не рассчиталась.

— Благодарю вас, — выдавила она из себя и отошла от окна.

«Вот за что ты его поблагодарила, а?» — с досадой на себя спросила она шёпотом.

Розовой ватой светилось окно «Чарующих сновидений» — следующая цель, и Клара приосанилась. С этих-то она наверняка стрясет должок. Клара уверенно поставила на стойку ридикюль.

— Чем могу помочь, фрау Райхенбах?

Хрипловатый басок молодухи неприятно царапнул слух. Наверное, курит сигары грёз без перерыва. А от них, как известно, голос садится и нервы слабые. В очках Клара видела её разлапистой серой ветошью.

— Прошу вернуть таюны за недосмотренный сон! — бойко потребовала она.

— Вы что читать не умеете? — прошипела молодуха. — Написано же, специально для вас!

Она протянула щупальце в сторону, и вдруг над окном запульсировало ярко-красным, и в такт этому истеричному морганию на всё заведение раздались пронзительные гудки. Клара испуганно спустила очки на кончик носа и действительно — над окошком крупными буквами звучало: «За недосмотренные сны таюны не возвращаем!»

Клара затравленно оглянулась. Посетители обернулись и смотрели на неё, благо их всего трое. Она выдавила улыбку, прикрылась ридикюлем и ретировалась к следующему окну — «Дивное шило».

Когда вихляющая, похожая на соплю, модистка выкатила цену за ремонт рукава, Кларе нестерпимо захотелось плюнуть в неё жвачкой ядомуцина, которую она не прекращала жевать с тех пор, как вошла в Жилкоммаг и которая распухла от яда в крупный упругий шарик. Но страх перед откатом в виде неминуемого штрафа за хулиганство, остановил. Не хватало еще на такой мелочи привлечь к себе внимание полицмагов! Как только Гоша умудряется вытрясать из этих крохоборов неустойки и компенсации?! Безобразие! Хорошо, что бабушка не дожила до этих времён!

«Пополню счёт и довольно с меня!»

Терминал обмена ахно-энергии в могуто-камне на деньги приглашал к контакту зелёным свечением.

«Вставьте кредитную карту» — мелодично прошелестел он приятным женским голосом, как только Клара подошла. Она пристроила очки на лбу, вставила кредитку в картоприёмник.

«Поместите могуто-камень в чашу терминала».

Клара зажала могуто-камень в кулаке и протянула руку в жерло обменного агрегата. Этому фокусу ее научила Гоша. Кто не знал — просто ставил камень. Но если его держать в руке, то таюнов начислялось больше — аппарат вытягивал магическую силу не только из камня, но и из носителя руки. Подчистую.