«Заруби себе на носу — жить нужно по праздникам бурлаков, а быт организовывать сообразно магическому числу вещей: три, пять, семь.»

Клара оправдывалась, что ее и так окружает преимущественно нечетное количество предметов: три пузатых кружки для пунша, пять чайных пар великолепного фарфора с одним заварочным чайником — для особых случаев, семь обычных чашек, пять суповых. Все это умещалось в трех одностворчатых навесных шкафчиках кухни с одним окном, одним столом и тремя табуретками. И тут же находила брешь в этом нечетном мире: «А ножек-то у мебели четыре! И стены в кухне, и в гостиной, и в спальне — тоже четыре!». И чувствовала себя за это виноватой.

Глава 9. Про любовь

Клара проснулась с криком первых ворон бодрая и отдохнувшая, несмотря на трудный вчерашний день и беспокойный сон. С досадой на себя она вспомнила, что накануне совсем забыла про свою гостью.

Гоша спала, сидя за кухонным столом среди пакетиков из картотеки со снадобьями, подложив под голову раскрытый кулинарный блокнот бабушки. Гретхен взирала с фотографии сурово, но казалось, что в уголках плотно сжатых губ притаилась лукавая улыбка. На плите остывал пунш. Клара удивилась, что он ещё тёплый и почти целая кастрюлька, в то время как они с Гошей выпили, всё, что она варила. И в этот самый миг раздался набат дверного звонка.

«Полицмаги!»

От неожиданности Клара выронила шкатулку, которая с грохотом упала на пол. Гоша подняла голову и сонно посмотрела на нее.

— Боже, Кларисса, ты опять? Это Иннокентий!

— Иннокентий?! — эхом повторила Клара, не совсем понимая, кто это.

— Слесарь! — Гоша кивнула в сторону на ребра батареи тут же ругнулась. — Ах ты черт! Я совсем забыла про ниппеля! Иди, открывай… Ладно, я сама!

Она подняла шкатулку, поставила ее на кухонный стол и долго возилась с засовами, что-то бормоча под нос.

Когда Иннокентий вошел в кухню, вместе с запахом машинного масла и сигаретного дыма, Клара испытала необъяснимое даже ей самой облегчение. Слесарь показался ей самым реальным человеком за последнюю неделю, самым адекватным и надежным, таким, что, глядя на него, можно было и в себе не сомневаться.

— Неппеля, фройлян, — пробасил Иннокентий, глядя на подошедшую вслед за ним Гошу.

Та, сложив руки на груди чуть вскинула голову и сказала, прищурив глаза:

— Ты не поверишь, Кеша. Я их нашла! Но они в таком месте, что мы вдвоем не справимся. Нужна твоя помощь.

Лицо слесаря нахмурилось, он покачал головой.

— Такого уговора не было, фройлян.

— Ты же знаешь, что ниппеля в наше время редкость?

— Допустим.

— Слышал ли ты когда-нибудь об аварийном запасе? Это пара десятков штук. Так вот в том месте аварийный запас ниппелей. Осталось его только взять. Поможешь — он весь твой. Нам нужно всего четыре ниппеля, остальные твои. Плюс плата, как договаривались.

Слесарь почесал щетинистый подбородок.

— И где это?

— На городском кладбище.

— Ниппеля на кладбище?

— Знаешь другое место?

Клара смотрела на Гошу во все глаза и восхищалась тому, как та врет. Боже мой, как натурально она это делала! Не знай Клара, что нет на кладбище никаких ниппелей, не за что бы не догадалась. Но что опять задумала эта неугомонная львица — на нее сейчас Гоша походила больше всего, с растрепанной со сна шевелюрой, полуприкрытыми глазами и легкой улыбкой на губах.

— Вбогадушумать! — вдруг смачно выругался Иннокентий, а Клара пискнула — таких крепких выражений она не слышала с тех пор, как умерла бабушка. — В последний раз, фройлян! Или я отказываюсь от заказа! Во сколько?

Гоша торжествующе улыбнулась.

— В десять вечера, у главных ворот кладбища.

Он поглядел на нее, шевеля губами, потом погрозил ей грязным заскорузлым пальцем:

— Ну глядите! — И вышел.

— Каков фрукт, а? Видала? — довольная собой сказала Гоша.

Клара хотела было возразить, потребовать от Гоши ответов, но она не дала и слова сказать.

— Значит так! Нам нужна лопата! Не знаешь где взять?

— Лопата?

— Ладно, сама найду. У тебя будет другое задание. По рецепту Гретхен я сварила некую… кхм… бурду. Её нужно зарядить могуто-камнем.

Гоша взяла до сих пор раскрытый кулинарный блокнот и прочитала: «Могуто-камень зажать сначала в левом кулаке, обхватить его правой рукой, держать один час в ёмкости со средством. Поменять руки местами и держать ещё час. Повторить четыре раза».

— Четыре раза по два часа — но это же восемь часов!

Гоша кинула быстрый взгляд на часы.

— Сейчас десять утра. Начнешь через час, к вечеру управишься. А я пока всё подготовлю. Пора бежать, а то не успею.

Клара возмущённо топнула ногой.

— Нет, ты никуда не пойдёшь, пока не объяснишь, что происходит! Это что, всё из-за этих… ниппелей?

Гоша с сомнением посмотрела на фотографию бабушки, на подозрительно молчащего Николашу и вздохнула.

— Ты же хочешь утереть нос Жилкоммагу и обновить батарею без их помощи?

Нарисованная Гошей перспектива вдруг заставила по-другому посмотреть на всю ситуацию. За то, чтобы «утереть нос» проклятым коммунальщикам, Клара готова была на многое.

— Хочу!

— Вот и делай, что говорю.

Входная дверь хлопнула, и Клара осталась одна.

* * *

— Мы дали им уйти и что теперь?

Войцех пришел в дом Семена Павлыча на следующий день после злополучного концерта. Остаток предыдущего он провел на службе в бестолковой суете. Стараясь не думать о том, что упускает преступников, он заполнял отчеты о ходе расследования. Он ни словом не упомянул о привлечении жандармерии бурлаков и агентурной работе. «Рано!» — веско сказал Павлыч, и Войцех был с ним согласен. Поэтому на бумаге он отражал бурную деятельность по сбору данных, которую он уже закончил и теперь выдавал порциями. А на самом деле мучался ожиданием, когда же закончится рабочий день и он сможет сбежать к Павлычу.

— Дальше им необходимо будет координировать свои действия, — ответил Павлыч спокойно. — Пока что мой агент не смог выйти на лидера, слишком мало времени прошло. Им зачем-то сильно нужна эта книга, а значит они будут искать ее пока не найдут.

Однако ощущение просочившейся между пальцев удачи не отпускало Войцеха. Все вроде бы выглядело правильно, но сожаление о невыполненном долге не покидало его. Не радовало ни послеполуденное солнце, убавившее жар, ни спелая клубника, ни нежные взгляды младшей дочери Павлыча, брошенные украдкой, которые он время от времени ловил.

— А… что в ней, в этой книге? Что в ней такого?..

— Если б знать… — задумчиво проговорил Павлыч. — Но есть версия, что именно она послужила причиной смерти профессора Кравцова. И то, как оперативно ее изъяли у «Искры»… И, ты знаешь, тогда арестовали всех сотрудников издательства, вплоть до сторожа, а когда отпустили, память их была грубо, но основательно подчищена. У всех. Вплоть до потери профессиональных знаний и навыков. Так что, Войцех… Торопиться с этим тебе не след.

Только сейчас Войцеху стала открываться масштабность преступления, которое он расследовал. Слушая, он поражался Семену Павлычу, с которым знаком столько лет, но как оказалось, целой жизни мало, чтобы узнать его хорошо. С каким-то разочарованием в себе и отчаяньем он думал, что он, Войцех, несмотря на то, что ахноген, и так старается быть лучшим, никогда не достигнет уровня этого бурлака. От его кажущейся лени веяло могучей силой, а мозг работал так остро, что Войцех восхищался и завидовал. Он всегда сравнивал его со своим отцом, в котором тоже не было даже ахно-блика. Он верой и правдой служил новому отечеству, однако всегда тяготился тем, что бурлак, и считал это что-то вроде увечьем. Да, что говорить, так считали почти все бурлаки, которых Войцех знал. Кроме Павлыча. Этот русский являл собой пример того, что ахно-энергия сама по себе, а ум сам по себе.

— Почему вы помогаете мне? — задал он вопрос, который давно мучил его. — Не только сейчас, вообще. Разве вы не испытываете ненависти к ахногенам?