…Когда раздавался глухой, тяжелый стук в дверь, Скулд стряхивал с плеч усталость и принимался хлопотать по хозяйству, как всегда, бурча что-то неразборчивое себе под нос.

Порой Скулда охватывало неодолимое, нестерпимое желание отправиться в дорогу вслед за путником – испытать себя! Но ноги отказывались его слушаться, и он сидел возле окна, утирая слезы и, раскачиваясь взад-вперед, стучал ладонью о колено. Так он обычно подавлял смятение и взволнованность.

«На всё воля Божья… На всё воля Божья», – приговаривал про себя.

Корза́инское кладбище (в народе «Корза́иха») – элитное. Не каждому было суждено быть похороненным здесь.

Когда-то, лет сто пятьдесят назад, основал его первый богач и промышленник этого еще небольшого тогда городишки, первый управляющий Денфир Корза, – человек, который начинал свою карьеру, играя шутов и паяцев в бродячем цирке, и ставший впоследствии самым влиятельным и богатым человеком во всем государстве – Федеративной Республике Америнии.

Вся династия Ко́рзов покоилась здесь. Последний из этой влиятельной семьи – внук Денфира Корзы Артунс – умер пятьдесят лет назад. В своем завещании он велел установить в часовне электроорган, дабы провожать умерших грандиозной, величественной музыкой.

Полвека назад, двадцатилетним юношей, Скулд Раппэ случайно получил возможность присутствовать при отпевании и прощании с самым близким ему, рано умершим поэтом, который был почитаем и любим самим отцом – основателем династии Корзов. И тогда (пятьдесят три года назад), впервые находясь в кладбищенской часовне, Скулд услышал звуки органа и понял, ради чего можно и нужно жить. Музыка органа стала для Скулда объектом святого поклонения, необъяснимого восторга и удивления.

Так Скулд стал сначала «могильщиком» (копателем могил), потом устроителем склепов, а по прошествии двадцати лет – смотрителем. И всё ради той органной музыки, которую он смог впервые услышать во время скорбного прощания в часовне.

…На Корзаихе покоились тела некогда суперизвестных и суперпопулярных (и не очень) артистов, политиков, писателей, художников, музыкантов, одним словом, людей, принесших некую пользу государству, – из сферы элиты, богемы.

В последние годы к творческой интеллигенции и высокопоставленным чиновникам стали потихоньку подкладывать «авторитетов», крупных бандитов и воров в законе. Как часто говорил господин директор кладбища: «Умершие все равны перед Богом, кем бы они ни были. Земля – она что богатому, что бедному и мать, и последний приют».

Но бедняков всегда неисправимо больше, чем богатых. Да и сможет ли бедняк поддержать высокий роскошно-шикарный стиль кладбища, не нарушит ли образцовую гармонию, рисунок?..

Во время обязательных (хотя и никем не проверяемых) утреннего и вечернего обходов Скулд всегда шел, тихо разговаривая сам с собой. Глядя, скажем, на соседство двух могил, в одной из которых покоился народный, всеми любимый артист, а в другой – вор в законе, смотритель успокаивал себя: «Бог им судья. Может, в другие бы времена эти бандиты были бы самыми что ни на есть истинными патриотами. Стремление к деньгам и богатству вторично. В основе стремления – как к справедливости, так и к богатству – лежит неистребимая человеческая жажда свободы, порой патологическая, смертельно-притягательная, азартная, сладкая и горькая одновременно – жажда свободы…»

Месторасположение кладбища было чересчур живописным и располагало к неспешному раздумью и светлой скорби. Могильный бело-черно-золотистый ландшафт был украшен вкраплениями различной растительности: от стройных голубых елей и кедров до берез, кленов и кустов калины, черемухи и сирени.

Какое благоухание разносилось поздней весной от цветущих кустов сирени! – невозможно было описать… И такой фейерверк жизнеутверждающих ароматов никак не мог ужиться с местом, где он зарождается, и с легким ветерком улетал прочь, на волю…

Часовня для отпевания и прощания – небольшое кирпичное здание, метров десять высотой и тридцать метров в диаметре, под остроугольной крышей пирамидальной формы с крестом в самой верхней точке. За восемьдесят лет своего существования часовню несколько раз перекрашивали. В последний раз, пять лет назад, ее перекрасили в небесно-синий цвет. А крыша была покрыта сусальным золотом высокой пробы.

Когда грянула война, Скулд больше всего боялся за крышу. Ждал, что вот-вот придут ушлые ребята и снимут ее – с целью перепродать. Эти опасения и тревога стали посещать старика после того, как на следующий день после вооруженного переворота из города приехали пять дюжих молодцев на грузовой машине: срезали ворота и десять пролетов резной ограды кладбища и увезли в неизвестном направлении.

Два или три раза приезжали молодчики, которые пытались вскрыть и разобрать склепы богатых покойников. Но ничего так и не нашли.

Основатель кладбища Корза-старший завещал никаких ценностей с умершими не закладывать, ибо был лишен предрассудков, коими страдали египетские жрецы. Он твердо знал, что на том свете ничего не надо, кроме чистой души и светлой памяти, и ничто не пригодится. Чем больше покойник будет обременен, скован всякого рода вещами, тем менее свободным будет его дух. Такая свобода от материального необходима, чтобы не помешать душе на сороковой день легко оставить мертвое тело и вознестись в вечность.

Вообще у Скулда была своя теория насчет воскрешения.

«Душа умершего постоянно бунтует против того, что тело, в котором оно жило, умерло (омертвело) и, лежа под землей, начинает гнить, – совершенно серьезно думал Скулд. – И душа, теряющая свое вместилище, мечется».

Священнослужитель, на котором лежала обязанность отпевания, возражал Скулду: мол, душа отлетает на сороковой день и полностью покидает тело. Но смотритель, непоколебимый в своей вере, с пеной у рта, до хрипоты спорил и доказывал, что души умерших в любви и от любви никогда не покидают людей.

«Таких, кто любил по-настоящему, очень мало. По большому счету, неистовая, безумная любовь венчается смертью. Да и вообще… – был уверен Скулд, – душа рождается лишь у небольшого числа людей. У третьей четверти ее нет, у одной четвертой – это лишь зачатки души, которые так и не успевают стать душою. Душа рождается преимущественно в творцах, в людях, которые способны испытать, претерпеть и вытерпеть рождение души. Ведь рождается душа, как и дитя, в невыносимых муках. И такое рождение – всегда на пределе (или даже за пределом) всех человеческих сил, возможностей и способностей».

Когда случилось первое вооруженное столкновение, священнослужитель тут же собрался и, повесив на дверь часовни большой замок, бежал ночью в неизвестном направлении, по-тихому, даже Скулду ничего не сказав.

…И каждый вечер Скулд садился за стол и начинал перечитывать газеты и свои трудноразборчивые дневниковые записи, и каким-то невероятным, нечеловеческим усилием воли заставлял себя искать ответы на несуществующие вопросы. Отчего так случилось?.. Что с нами произошло и происходит?..

А началось всё с громкого, скандального, потрясшего всю страну судебного разбирательства над археологами и примкнувшими к ним Вольными учеными.

Случилось это за полгода до вооруженного восстания. Археологи откопали в непосредственной близости от города фрагменты каких-то подземных строений, сверху напоминавших лабиринт.

Поводом к началу раскопок послужило еще ранее высказанное предположение инакомыслящего ученого Дантелиима Эзида о том, что люди в прошлом строили города, похожие на лабиринты. Далее Эзид высказал предположение, что города-лабиринты связаны с существованием высокоразвитой космической инопланетной цивилизации, жители которой были уничтожены другими соседствующими с ними цивилизациями – из-за зависти и недоразвитости.

Еще за пятнадцать лет до начала раскола Дантелиим Эзид написал небольшую книгу «Зов лабиринтов, или Введение в Лабиристику», которая была приобщена к делу по обвинению археологов в подрыве основ государственности и разложении базы государственной науки. Книга эта считалась в принципе запрещенной. Ее просто запретили. Хотя нашлись и последователи, и ученые-энтузиасты, за свой счет принявшиеся разрабатывать странное, непонятное никому учение о лабиринтах.