Сажусь за руль и на ходу звоню.

– Привет, Крис, ты в мастерской?

– Хай, Из, ага.

– Хочу подъехать, доверяю тебе, я тачку разбила, посмотри, сможешь что-то сделать?

– Давай, детка, заскакивай, глянем, что там у тебя, сама как?

– В отличие от машины нормалек.

– Ну давай, жду.

Выруливаю в сторону автомастерской, в которой работает бойфренд Джулс. Крис хороший парень, рукастый, надеюсь на его помощь. Хочется верить, что ребята решат мою проблему по-быстрому и мне не придется устраивать дополнительные разборки с бывшим.

Стоит только въехать в неприметный гараж, служащий автомастерской, как меня обдает едким запахом солярки. Сдаю автомобиль полуголым мужчинам и сажусь на стул, зажав в руках стаканчик с невкусной водой из кулера. Не проходит и получаса, как ко мне подходит Крис.

Красивое лицо измазано маслом, а борцовка оголяет крепкие руки. От этого мужчины пахнет машинным маслом. Мне нравится. Он не отталкивает, а на замызганной черными кляксами симпатичной мордочке открытая улыбка выглядит очень даже сексуально. Передо мной возвышается этакий парень с рекламного плаката австралийских пожарников. Кстати, Крис сам из Австралии. Что сказать. У Джулс хороший вкус.

– Ну, сестра, сказать тебе помягче или привычным языком выражаться? – вытирает руки грязным куском ткани.

– Все плохо, да? – спрашиваю, понимая, что хороших новостей для меня нет.

Кто бы сомневался. Праздник всегда обходит мою улицу стороной.

– Тут полный кабздец. На семь косарей ремонт встанет, и то потому, что ты не чужая.

– С-сколько?

Чуть не роняю стаканчик.

– Из, семь тыщ, тачка твоя стоит немногим дороже небось, но там до фигища повреждений.

– Я поняла тебя. Спасибо, Крис.

Выхожу из салона в дождь. Сезон вечной сырости открыт. Прикрываю на мгновение глаза и собираюсь с силами. Нужно ехать домой и собирать вещи. Как-то договариваться с Робом о тачке.

И самое ужасное, что я даже не представляю, как можно решить подобною проблему.

Открываю дверь ключами, прохожу в темное помещение. На ощупь включаю свет, привычно ориентируясь во мраке.

Мой благоверный все так же храпит на диване. Принимаюсь неторопливо собирать свои вещи. Немного нажила. Что сказать. Все умещается в одном чемодане.

Вытаскиваю ключи из толстовки и кладу в пепельницу в прихожей.

Звук получается довольно громким.

– Вернулась, Иза? Бухло принесла? – раздается хриплый голос и уже через секунду Роб садится на диване.

На мгновение жмурюсь.

Я нахожусь в коридоре, а он в комнате. У меня горит тусклый свет единственной лампочки, висящей под самым потолком, а он во тьме комнаты. Я вижу только силуэт, но подмечаю, как быстро встает и идет в мою сторону.

– А это что ты тут надумала, а, Иза?

Произносит зло и, жмурясь, проходит в коридор, обдавая меня зловонием перегара.

– Че-то я не понял, ты это куда с чемоданом-то? – чешет сальный затылок, а я сильнее обхватываю ручку чемодана и, если что, готовлюсь запустить ему в голову горшком с моими цветами, которые я тоже забираю. Погибнут ведь в этой конуре с этим алкоголиком.

Разозленный мужлан нависает надо мной, а я все о растениях своих думаю. Не хочу, чтобы погибли, не хочу запускать ими по темечку своем бывшему, но, если пойдет в наступление, я сумею себя защитить.

– Роб, не знаю, помнишь или нет, но мы с тобой успели порвать.

На миг высокий голубоглазый блондин выглядит потрясенным, моргает пару раз, пытаясь осмыслить то, что я ему сказала.

А я разглядываю симпатичные черты, на которых уже стоит отпечаток алкоголизма, и меня корежит. Больше нет моей половинки, за которую я так когда-то держалась. Финал. Дальше Робу падать, наверное, некуда. Мы долго шли вниз по наклонной, и наконец пришли к облику, который уже не пропадет. Нет больше звезды баскетбольной команды, остался обрюзгший алкоголик. Подонок, который всегда был сволочью, поспорившей на невинную девочку. Этого я ему никогда не прощу.

– Я ухожу, – говорю четко, чтобы дошло.

Быстро моргает и, наконец, отмирает:

– Развязаться решила?! Так и знал, что я тебе был нужен, пока бабло водилось! Продажная шкура! – орет мне в лицо и брызжет слюной.

Спокойно встречаю истерику. Чем сильнее выходит из берегов он, тем спокойнее становлюсь я.

– Очнись, Патэрсон, денег у тебя лет сто, (лишняя) как не водится. Хотя, думай что хочешь. Мне по фиг. Прощай.

– Иза, ты так просто уйдешь?! – сдувается весь и смотрит на меня. В глаза заглядывает. Не пронимает.

– Да. Я ухожу.

Разворачивается и нетрезвой походкой идет к окну, открывает, опирается руками о подоконник, дышит глубоко. Кажется, что больно ему, но жалости у меня уже не осталось.

Вдруг весь каменеет. Спину выпрямляет и вглядывается во что-то. Разворачивается на пятках. Излучает угрозу и заставляет напрячься. Понимаю, что именно он увидел, ведь окно выходит на парковку.

Роберт медленно приближается, а я готовлюсь к худшему:

– Решила назло мне тачку расфигачить напоследок?! Да, Иза?!

Надвигается на меня, весь помятый, волосы всклокочены. Да, он сильнее в разы. Да, не особо адекватен. Только вот страха не испытываю. Ничего не чувствую. Выгорела. Все выцвело…

Я смотрю в пропитые отечные глаза, которые мечут молнии, и лишь выпрямляюсь сильнее до боли в позвонках. Не делаю ни шагу назад. Проявлю слабость – раззадорю зверя.

Роб почувствует свою силу. Слабакам нравится измываться над более слабыми. Закон стаи. Того, кто мельче, забивают, а голодное чудовище очень сильно желает самореализоваться за мой счет.

– Авария. Роберт. Я не со зла чуть не убилась за баранкой твоей тачки. Я не пакостничаю. Если у меня есть проблемы, я их решаю напрямую. Лицом к лицу. С тобой у меня проблем нет. У нас с тобой все кончено, а назло делать что-либо я не собираюсь.

Мой бывший останавливается очень близко, моргает, пытаясь осознать мои слова. С перепоя-то, видать, извилины сложновато шевелятся.

– Холодная сука! – рявкает зло, и я прикладываю все усилия, чтобы продолжать стоять ровно и отстраненно наблюдать за буйством животного. Дам слабину и все. Сейчас он способен на многое. Вплоть до рукоприкладства, хоть такого никогда не было до сегодняшнего дня, но именно сейчас я чувствую в нем эту жгучую ярость. Ему больно. Его жизнь – дерьмо, но Роб сам виноват в этом. Не я, не тренер, не команда. Он сам похоронил свой талант на дне стакана, но легче найти козла отпущения, чем признать свою слабость.

Ошибки признают только сильные мужчины. Слабаки валят свои косяки на других. И сейчас Робу очень хочется сделать козлом отпущения меня.

– Что смотришь своими зенками?! Все считаешь, что ты чем-то лучше остальных?! Дрянь ты! Бесчувственная фригидная стерва!

В глазах Роберта проскальзывает беспомощность и резко сменяется лютой злостью, которую выплескивает на меня вместе со слюнями, которыми он брызжет.

Мой первый мужчина, первый парень, который обратил на себя мое внимание. Когда-то казалось, что я люблю…

– Какая есть, вот и все выяснили. Дыши свободнее, больше не буду докучать!

Хватает меня за руку и заглядывает в лицо, пытается обнять. Отталкиваю со всей силы и Роб отшатывается. Все же алкоголь не выветрился, и координация у него страдает.

– А знаешь что?! Проваливай! – смотрит исподлобья. – На тебе свет клином не сошелся! Даже трахаться не можешь, что с тебя взять, Иза?! Мужикам твое тело нравится, только кто бы знал, что бревном лежишь, ни кайфа, ни стояка. Ни-че-го! – рявкает и замахивается, действую на рефлексах, бью в пах, и когда падает на колени и воет, зажав промежность, с разворота даю ногой по челюсти.

Недаром я на снарядах столько кувыркалась. Ноги сильные и Роб скручивается на полу. Мне бы радоваться, что он повержен и поплатился за все, но не испытываю ничего, кроме омерзения. Противно. Нет жалости, но и злорадства не чувствую.

– Больше нам не о чем говорить, Роб.