– Говорят, нервные клетки не восстанавливаются; это не совсем правда, медленно, но восстанавливаются, обновляются. Было бы желание, – и посмотрел на меня, будто просвещая рентгеновским лучом, есть ли у меня такое желание. Сказал, что мне сейчас будут ставить капельницу и перед этим нужно обязательно поесть. И еще попросил пройти с ним в другой кабинет измерить мой рост и вес.

– Дюймовочка. Нельзя же так над собой, – покачал головой и дотронулся рукой до моего лба, так по-детски, тепло, уютно, улыбчиво. Спросил, как я себя чувствую. Я ответила. Это был первый человек, с которым я заговорила после той медленной смерти. Сказала, что чувствую себя нормально. Это дождь и море. Это они спасают. Его улыбка и моя, еле-еле в ответ. И потрепал меня по макушке, по волосам, как дочку.

– Иди к себе, сейчас принесут завтрак, а потом капельницу, – проговорил и я пошла в комнату.

На столике уже стоял поднос с едой. Тарелка мюсли и чашка какао. Это именно то, что я бы хотела съесть. Дома по утрам я очень часто готовила себе такой завтрак, один из моих любимых. Как они угадали? И вместе с подносом снова забралась на постель наблюдать за морем, небом и горизонтом. Я снова обрела вкус к еде. Затем обещанная капельница, я легла, даже не почувствовав, как медсестра ввела иголку и наверное снова уснула. Сон – добрый сон. Нужный, самый мой необходимый, любимый врач. А проснулась от стука. Капельницы уже не было, наверно я проспала несколько часов. Дверь открылась и в палату вошел мой папа. Мой папа! Я когда его увидела – это не передать словами. Сравнимо с тем, как если увидеть котенка, брошенного одного посреди улицы ночью в непогоду. «Как так можно? Какая же я скотина! За что я так с ними? С папой? Мамой?» На нём лица не было. Одни серые, полные грусти и печали глаза.. «Разве все они заслуживают этого? Мои по-настоящему самые родные люди. Из-за своих переживаний я так плохо поступила с ними». Мы повстречались с папой взглядом. И здесь не нужно было слов. Я чувствовала, что это мои родители, мои мама и папа, они на себя переняли всю мою боль. Мои мама и папа разделили со мной моё горе. Это они те люди, которые очень меня любят и которым я очень нужна. Папа сел на кровать, а я легла головой ему на колени. Он гладил меня по волосам. Мы молчали. И я снова плакала. Но уже не от того, что… что сердце было разбито, я плакала от того, что сама рвала на части два моих родных сердца. Поступила со своими самыми близкими людьми точно так же, как поступили и со мной. «Они меня очень любят. И они не заслуживают этого! Как же я могу быть такой эгоисткой?! Как же я могу быть такой дрянью! Я не имела права так поступать. Я не имела права двое суток бесчувственной куклой валяться в постели. Я не имела права мечтать сдохнуть. Мама и папа. Они – весь мой мир. Они – вся моя жизнь». Мой папочка. Лежала у него на коленях и боялась подняться и посмотреть ему в глаза. Боялась увидеть его слезы, отцовские слезы из-за самой же себя. Лежала и клялась, что больше в жизни так не поступлю с теми, кто меня по-настоящему любит. Я не хотела этого. Честное слово, я не хотела, чтобы они страдали из-за меня. Мысленно у всех просила прощение. И так, у папы на коленях, со своим кулачком в его ладони я снова уснула. Когда проснулась, его уже не было, но зато он оставил мне огромную корзину с яблоками. Я никогда ему не говорила, но он знает сам как я их люблю. Папины, зеленые, зимние, большие, сорванные его руками с выращенных им самим яблоневых деревьев на даче. «Ни один мужик больше не доведет ни меня, ни мою семью до такого состояния! Клянусь!»

Был вечер. Еще не поздно, но за окном творилось что-то неимоверное. Темнеющие низкие ледяные тучи. Изменения за пару минут. Там, где только что был залив, теперь ничего не было видно. Был уже не дождь. Вода лилась так, что казалось это море и воздух поменялись местами. Стихия обезумела. Раскаты грома заставляли дрожать стёкла и с каждым новым выстрелом под кожей закипала кровь. Черная кромешная пелена в секунды загоралась пронзающим светом. Вспышки молнии кромсали небо на куски. Бешено ревел ветер и волны выбрасывались на берег и разбивались о камни. «Хватит надо мной издеваться!» И тут на подоконнике, и там за окном – это снова была я. Третий этаж. Восемь часов вечера. Апокалипсис моей любви. Не протянул мне руку, толкнул в спину, выбросил из окна, сказал – учись летать. Сама. И я полетела. Вниз. Распахнула окно настежь. Ураган вырвал занавески и они так же, как и волны, разбивались о стекла. Громадные капли обливали меня водой, затапливали подоконник и потоком рушились на кровать. Я полностью вылезла и села, свесив ноги вниз. Не протянул руку, толкнул в спину, выбросил меня из окна, сказал – учись летать. Сама. Мокрые волосы хлестали по щекам, было уже не разобрать кто плачет: я или это небеса разверзлись. Это был и не плач. Истерика. Бред. Ад. Сука. Хватит. Мне было жарко. Лицо, ладони, босые ноги кипели. Ливень избивал меня, казалось, до синяков. Безумие в мыслях и наяву. Мороз внутри, а по телу огонь. Да, я побывала в аду. Но больше никогда и никому не позволю причинять себе такую боль. Температура наверное за сорок. От меня шел пар. Всё. Точка. Теперь я себя не отдам ему в дар. Я кричала вместе с бурей и мои слова, перебиваемые раскатами грома, уносились туда, чтобы быстрее стать реальными: «Я ВЫЦАРАПАЮ ТЕБЯ ИЗ СВОЕГО СЕРДЦА! Я ВЫШКРЕБУ ТЕБЯ ИЗ СВОЕЙ ДУШИ! Я ВЫДЕРУ ТЕБЯ ИЗ СВОИХ МЫСЛЕЙ! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ ТЕБЯ ЛЮБИТЬ!!!» Если повторять слова по сто раз, они станут правдой. Мысль материальна. Надо только желать этого всей силой. И я кричала сто, двести, триста, тысячу раз: «Никогда! Больше! Не буду! Любить! Тебя!» Дождь вытирал мои слезы, бушующая ночь держала меня за руку, а я с закрытыми глазами повторяла «НЕ ЛЮБЛЮ».

Вдалеке у горизонта слепящие ломаные линии били из неба в море, а я вскочила с подоконника и вместе с порывом ветра влетела обратно в комнату, достала альбом для рисования и краски, с кружкой метнулась обратно к распахнутому окну, пара секунд и она полная воды. Рухнула на пол, разодрала альбом на отдельные листы, краски смешивала с водой и алым цветом выводила заклинания. «Я тебя не люблю», хватала готовый плакат и скотчем лепила к стене. Брала следующий, размазывала слова «я вычеркну тебя из своей жизни» и тоже отправляла на стену. Новые и новые листы с алыми, еще такими свежими кровоточащими строчками: «ты мне не нужен», «я вырву тебя из своей памяти», «ты не достоин моей любви», «ты не стоишь моих слез», «ты больше не заставишь меня плакать», «ты больше не заставишь мое сердце бешено колотиться», «я тебя забуду», «я тебя не вспомню», «больше всего на свете я люблю свою маму, а не тебя», «больше всего на свете я люблю своего папу, а не тебя», «мне наплевать на тебя», «мне параллельно, что с тобой», «мне хорошо без тебя», «мне отлично без тебя», «мне лучше без тебя», «я ошибалась, ты не самый красивый мальчик в мире, таких, как ты сотни, а вот я самая красивая девочка во вселенной и тебе не найти лучше меня», «ты захочешь всё вернуть, но я никогда больше не буду любить тебя», «я никогда больше не буду с тобой», «я никогда больше не буду твоей». Лепила послания на стены, все пространство было заклеено. «Не люблю», «забуду», «не вспомню», «не нужен» глядели на меня со всех сторон. Чтобы самой скорее поверить в это, чтобы эта нелюбовь стала правдой. На полу разбросанные скомканные листья, разлитая грязная вода, кляксы краски, обрывки скотча; промокшая насквозь кровать, в окно ветер и проливной дождь. Схватила телефон с тумбочки, взяла наушники, на самую высокую громкость включила музыку и вместе с той другой девочкой повторяла:

Я тебя забыла, я тебя не помню,

Я сломал трубку, я забыла номер,

Я разбила сердце, я любовь убила,

Я тебя не помню, я тебя забыла.

Я тебя не помню.

Я тебя не помню.

Я тебя не помню.

Мне обидно до слез,

я твержу одно и то же,

это просто гипноз.

И я кричу на весь мир: