Жениться в принципе было бы можно, но, как на грех, никакой подходящей кандидатуры на тот момент на горизонте не наблюдалось. С моей же тогдашней пассией – упомянутой выше Еленой Юрьевной, преподавательницей из колледжа (она была постарше меня на несколько лет), отношения в силу самых разных причин постепенно заходили в тупик. Да и не поехала бы никогда, проработав много лет в Нью-Йорке, эта красивая, умная, ухоженная и утонченная женщина из дипломатической семьи, к тому же с малолетней дочерью от первого брака, туда, где война и кровь, грязь и антисанитария, тяготы и лишения, а подчас и реально дырявая крыша над головой…

Впрочем, и у меня ехать в условные Аден, Адис-Абебу или даже в какую-нибудь Уагадугу, особого желания не возникало. Ведь мои прогнозы относительно языковых стажировок в «веселых странах» полностью сбылись: больше десятка однокурсников не вернулись оттуда, или вернулись, так скажем, с большими потерями. Кто-то подорвался на мине, кого-то подстрелил снайпер, кого-то убили на боевых, кто-то сорвался в пропасть на горном «серпантине», кто-то утонул в океане, кто-то сгорел от тропических лихорадок, кому-то для спасения от потрав оттяпали пол желудка, кому-то ампутировали конечности. Самые трагикомичные случаи произошли в Мозамбике. Там одного бедолагу, боявшегося океанских акул, а посему залезшего купаться в реку, крокодил едва не утащил на дно. Другому повезло меньше – бегемот откусил ему ногу…

Да что там! Я и сам два с лишним месяца после возвращения в Москву провалялся в бреду и собственном дерьме, отхаркивая кровью неизвестную южную заразу. Выжил – чудом! (Спасла мама, доставшая нужные заграничные лекарства и упросившая врачей позволить ей быть рядом). Валялся в больничке, а не в госпитале, потому как по всем бумагам, естественно, числился гражданским, и меня по-быстрому и по-тихому отправили на родину. В самом деле, ну а чего портить статистику по боевым и санитарным потерям? А в Союзе-то, мало ли кто чем болеет? С тамошнего гражданского начальства и спрос…

Мн-да… Это потом, в зрелости вдруг накатывает ностальгия по пальмам, барханам или горам. (Хотя это, скорее, ностальгия не по пейзажам, а по ушедшей молодости, утраченным надеждам и улетучившимся иллюзиям). Тогда же ни меня, ни большинство моих товарищей-ветеранов в долгосрочку на Восток или в Африку и арканом было не заволочь, даже при очень высоком курсе доллара и чека…

За всё это время Светка лишь раз возникала в моей жизни. Но как! Мы встретились совершенно случайно, года за полтора-два до описываемого эпизода, в компании друзей-переводяг.

Один из наших товарищей – «португалец» Игорь Соловьев вернулся тогда из очередной командировки в Анголу. Он критически оглядел свое холостяцкое кооперативное жилище, купленное на «кровные», которое сдавал под присмотр знакомым, и приуныл. («Ну, ладно, кровать проломили, видно, так хотели, что с ногами на нее прыгнули. Но зачем же унитаз-то было выкорчевывать из пазов и плиту на кухне курочить?!»). В общем, найдя свою квартиру в абсолютно непотребном виде и совершенно непригодной для проживания, Соловьев не нашел ничего лучшего, чем закатить по этому поводу грандиозную пьянку. Благо, наличными чеками и рублями можно было хоть эту саму раскуроченную плиту растапливать…

И целую неделю в его хате на Юго-Западе дым стоял коромыслом. Гости и девицы меняли друг друга, как в калейдоскопе, а «на хозяйстве» оставались лишь самые стойкие «бойцы». Я – и то решил тряхнуть стариной, отозвавшись на зов «ветеранов движения», хоть и давно завязал с гулянками. По такому случаю ушел под защиту Красного креста, то бишь выправил у знакомого военврача необходимые бумаги. И, сказавшись в части больным, на три дня прибыл в распоряжение «Южного Фронта». Под конец моего бюллетеня и случилось то памятное происшествие.

…Я и не понял сразу, что передо мной стоит реальная Светка, а не смысловая галлюцинация. Улучив момент, я даже – как бы невзначай – дотронулся до нее. Нет, это была Светка, во плоти и крови. Оказалось, она приехала сюда со своими подругами, одна из которых оказалась знакомой Соловьева. Подруги-то и затащили Светку «в гости» отвлечься от суровых семейных будней, пока ее очкастый умный муж ошивался в стационаре с липовой язвой на предмет отмазки от «непобедимой и легендарной».

Помню, весь вечер за Светкой ухаживал какой-то соловьевский приятель, тоже офицер-«африканец», подливал ей горячительное (спиртное и закусь по причине «борьбы с пьянством» предусмотрительно закупили в «Березках» в неограниченных количествах), говорил двусмысленные комплименты и завлекал африканскими байками типа охоты на носорогов, налетом мартышек на советский военный городок и особенностями приготовления супа из акульих плавников.

Я отчего-то на это обиделся. Причем особо расстроила меня рассказка про человекоподобных зверюшек. «Тоже мне «Рамаяна», блин!» – насупившись, я заливал в себя одну за одной стопки с каким-то совершенно отвратным буржуйским пойлом – то ли вискарем, то ли джином. Перед глазами вдруг отчетливо заскакал друг Рамы – хвостатый Хануман во главе войска союзных индийцам боевых обезьян. Макаки потрясали копьями и уже были готовы двинуться в «яростный поход» на Ланку, освобождать похищенную демоном Раваной красавицу Ситу. Мн-да… Как там в «Бриллиантовой руке»? «По-моему, вам пора освежиться!»

Выйдя в очередной раз покурить и проветриться на лестничную клетку, я после профилактических гигиенических процедур в виде «двух пальцев в рот» у мусоропровода, увидел перед собой подругу детства. Ни слова не говоря, она взяла меня за руку и потащила прочь с пьянки, как когда-то в институте волокла из «корпуса «Г».

Будучи изрядно хмельным, я не сопротивлялся, и, если честно, даже толком не успел ничего понять, а тем более расспросить. Ни про ее житье-бытье, ни про ее родителей. В мгновение ока я оказался в такси, а затем, после тряски по ночной Москве, у нее дома. Вернее, не дома в Мазилове, а, видимо, на ее новой, семейной, хате – где-то в районе проспекта Мира. Там на кухне, обитой деревом, она меня долго, молча, отпаивала крепким пахучим чаем из металлической коробочки, отмачивала в ванной, а потом заботливо уложила спать. Спустя какое-то время легла и сама…

А потом… Потом была ночь страсти и нежности, а, если хотите, и любви. Несостоявшейся, нерастраченной… Выпитое спиртное, как это ни странно, не препятствовало проявлению чувств, не умаляло сил, а скорее, наоборот, способствовало остроте восприятия и сладости ощущений. Помню, под утро, Светка бережно теребила мои волосы и шептала без своего дурацкого “honey”: «Наконец-то я дождалась, хороший мой…». Из глаз ее текли совершенно неподдельные слезы радости и одновременно печали…

После утреннего кофе, когда мне уже надо было ехать военкоррствовать, Светка нежно поцеловала меня и сказала:

– Майкл, мы больше не будем с тобой видеться, хорошо? Сам понимаешь, honey…

Я кивнул и лишь спросил:

– Телефон-то оставишь?

Она отрицательно покачала головой.

Вздохнув, я медленно, стараясь запомнить каждую ямочку и складочку ее кожи, погладил Светку по щекам и шее и поспешил на службу…

…Почему я в тот день, сидя в ТАССе и глядя в окно на храм Большого Вознесения, где, по преданию, венчался Пушкин, вдруг вспомнил свою подругу детства? Не знаю. Как говорится, «навеяло»…

Я закончил считку горбачевской речи и отнес «свой» отрывок шефу, после чего развалился в компьютерном кресле (ТАСС уже в те годы был оборудован довольно шустренькими венгерскими компами «Видеотон») в ожидании дальнейших указаний. И тут раздалась телефонная трель, которая вывела меня из описанных воспоминаний. Я поднял трубку. Звонила Светка.

– Это я, Майкл, здравствуй! – послышался в трубке знакомый голос. – Не удивляйся, что я тебе звоню по рабочему номеру. Его тетя Валя дала. Я ведь тебе сначала позвонила домой, но она сказала, ты на работе. Вот, хорошо, что застала…

– Здравствуй, Света! – воскликнул я. – Неожиданный звонок.