…Я уже был готов схлестнуться с кем-то из «англичан» в синем берете и замшевой куртке, как боковым зрением заметил, что Дрына, один из моих приятелей из параллельного класса, намерился оттаскать за косы белокурую «английскую» девчонку. Узнав вдруг в ней соседку, в один миг, я оказался между противоборствующими сторонами, и заслонил «чудо в косичках».

– Погоди, Дрына, не видишь, что ли? Это же своя пацанка, мазиловская! – я повернулся к ней и уточнил. – Ты, ведь, из девятиэтажек?

Девочка, натурально успевшая напугаться, всхлипнув, кивнула.

– Так ты у «англичан», получается, учишься?

Она опять кивнула.

– Не бойся, тебя никто не тронет! Ты же сама наша. Как тебя зовут?

– Вот еще, – фыркнула она, – никто и не думал бояться! И уже более дружелюбно, обрадовавшись неожиданной поддержке, девочка элегантно протянула мне руку, – Света!

Я, пожав ей руку, тоже назвал свое имя и спросил:

– А чего ты в спецшколе-то?

– Мама говорит, что без языка нынче никуда, – с какой-то совсем недетской интонацией, вздохнув, произнесла девочка.

…В тот осенний день, дабы никто из мазиловских балбесов по инерции «набега» не пристал к моей новой знакомой, я «по-рыцарски» проводил ее до дому. Оказалось, мы с ней ровесники. Ее семья как раз и относилась к той самой рабочей интеллигенции, про которую я упомянул: Светин отец трудился инженером на ЗиХе – заводе имени Хруничева, матушка – где-то начальствовала по профсоюзной линии. Ее блата, видимо, хватило для впихивания дочки в будущую советскую элиту, путь в которую в те времена и начинался со спецшкольной скамьи.

Я еще несколько раз подгадывал возвращение девочки из школы домой и, не встречая с ее стороны возражений, гордо нес ей ранец, словно пес палку хозяина или оруженосец щит сюзерена. Потом, помню, виделись с ней на катке, в который с наступлением холодов превращался Мазиловский пруд. Мельком встречались на горке, там же, на «Пионерской» (где сейчас «Ашан») или на крутых откосах Белорусской железной дороги у «Железнодорожного» магазина, где мазиловская детвора лихо съезжала вниз по снегу на санках или по льду на картонках…

Кстати, наши «набеги» на «англичан» с того года как-то сами собой прекратились. То ли в начале семидесятых окончательно сошла на нет субкультура послевоенной молодежной шпаны. То ли мы стали взрослее и банально поумнели. А может быть, потому что нашли достойную сублимацию молодецким потасовкам и более подходящий выход юной энергии в спорте.

Как бы то ни было, мы стали играть школа на школу зимой в хоккей, а осенью и весной – в футбол. В официальных соревнованиях на первенство района принципиальное соперничество между детьми пролетариев и элитариев продолжалось и в других видах спорта: в лыжных гонках и в гандболе, в волейболе и в баскетболе, в подзабытом ныне пионерболе и в, может быть, для кого-то экзотическом, только не для Филей и окрестностей, регби.

Среди зрителей, наблюдавших за нашими поединками, мелькала и Светка. Видно было, что она одинаково переживала и за своих однокашников, и за своих земляков-мазиловцев…

…Года через два-три после нашего знакомства со Светой, когда я перешел в седьмой класс, мы с мамой (папа, как всегда, был занят в своей лаборатории) летом решили махнуть «дикарями» на Югб.

После черноморского побережья Кавказа, куда мы ездили раньше, и где мне активно не нравилось из-за галечных пляжей, крутых скалистых спусков к морю да частых штормов, песочек и теплое мелководье крымской Евпатории показались райским уголком. На первой линии мы сняли какую-то сараюшку у тучной украиноязычной тетки. Договорились с ней и по завтраку. Ужинать же решили фруктами и овощами с базара, а обедать хозяйка порекомендовала в летней столовой минутах в десяти-пятнадцати ходьбы, где, по ее словам, кормили «дюже смачно и недорого».

Каково было мое удивление, когда в первое же посещение этого стекло-металлического чуда курортного общепита в поисках свободного подноса я нос к носу столкнулся со… Светкой! Оказалось, за день до нас она с «предками» тоже прикатила в Евпаторию на август, и тоже «диким» образом. Они даже сняли комнату в доме рядом с «нашим». (Город был популярным местом отдыха среди ЗиХовцев, завод имел тут свой санаторий, в котором свободные места, увы, были не всегда).

Света познакомила меня с родителями, а я всех их с моей мамой. И мы и стали «дикарствовать» вместе. Что ж тут удивительного? Две семьи москвичей, к тому же из одного района, которые волею судьбы оказались в одно и то же время, в одном и том же месте, быстро нашли общий язык и общих знакомых. Дядя Сережа, Светин папа, оказалось даже знал одну из моих тетушек, работавшую тогда в хруничевском КБ…

С утра мы купались и валялись на пляже, потом вместе обедали, после еды отдыхали по «домам», а ближе к вечеру снова встречались и шли на променад, на морскую набережную. Взрослые вели свои взрослые разговоры, а дети – свои, детские. Впрочем, иногда они пересекались. Помню, как удивился дядя Сережа, и как уважительно смотрела на меня Света, когда я с полным знанием темы «вставил свои пять копеек» в обсуждение взрослыми проблемы совместимости стыковочных узлов «Союза» и «Аполлона» (тогда вовсю уже говорили о скором советско-американском полете в рамках других проектов «разрядки напряженности»).

Кстати, именно в ту поездку как-то неожиданно и буднично решился вопрос с моим переводческим будущим. В одну из прогулок по набережной мы набрели на филателистическую тусовку, и я, собирая «космос», «раскрутил» маму купить мне для коллекции красочный и дорогущий блок одного из эмиратов – Рас-аль-Хаймы.

На арабских марках были изображены наши погибшие космонавты Добровольский, Волков и Пацаев и несколько фото из их экспедиции на «Салюте». В этой связи мы обсудили с дядей Сережей еще не утихшую трагедию. (Она была особо острой для жителей Филей и Мазилова, ведь каждый второй тут работал на «Хруничева» – бывшем авиазаводе имени Горбунова, где тогда и делали наши космические корабли и орбитальные станции, в том числе и злосчастный спускаемый аппарат «Союза-11»).

– Эх, вот бы прочитать, что тут написано! – вздохнул я, разглядывая узоры арабской вязи на эмиратском блоке.

– Давай попробуем! – почесал затылок Светин папа, который в общих чертах перевел текст.

– Я тоже так хочу! – восторженно воскликнул я. – А откуда вы знаете арабский, дядя Сережа?

– Да я до «Хруничева» пару лет работал инженером в Египте. Но «знаю» – это громко сказано. Так, чуть-чуть умею читать. Кстати, тут на блоке еще и по-английски написано. Английский – международный язык, и прежде чем учить какой-нибудь восточный, не худо бы отштудировать для начала его. У тебя как с английским-то?

Я неопределенно пожал плечами.

– Ясно. Валентина! – позвал он мою маму. – Запишите телефон. Очень толковая учительница, зовут Мария Васильевна. Она раньше работала в Светиной школе, а в прошлом году на пенсию вышла и сейчас учеников ищет. Мария Васильевна Мишу с языком подтянет, да и Света поможет!

Вот так, просто и незатейливо, в тот вечер мне «сосватали» репетиторшу, что в конечном итоге и определило потом мой выбор вуза и послевузовскую судьбу…

…А та поездка в Крым закончилась самым замечательным образом. Вместе с какой-то «левой» туристической группой на микроавтобусе мы за два дня проехались по всему Южному берегу, посетив и Севастополь с Бахчисараем, и Ялту с Гурзуфом, и Алупку с Алуштой. Впечатлений было через край! Столько всяких достопримечательностей на сравнительно небольшой территории! И Сапун-гора, и диорама севастопольской обороны, и ханский фонтан слез, воспетый великим Пушкиным, и Ласточкино гнездо, и Никитский ботанический сад, и домик Чехова, и главный пионерский лагерь Советского Союза «Артек»…

Когда ночью автобус, сделав круг, через Симферополь возвращался в Евпаторию, сидевшая рядом Светка доверчиво положила голову мне на плечо и мирно заснула. Никогда не забуду впервые охватившее меня тогда новое, доселе неведомое, чувство. Его трудно описать словами. Наверное, впервые я испытал нежность и теплоту к кому-то, кроме родственников…