С трудом позанимавшись три часа, девушка ушла в свою комнату. Ей очень хотелось пойти к отцу и задать ему вопросы, но она подозревала, что этим нанесёт какой-то ущерб двоюродному брату.

Перед обедом к ней в комнату ворвалась мать.

– Где этот мерзавец?

– Какой мерзавец?

– Не прикидывайся, твой ненаглядный Никита, где он?

– Почему это «мой ненаглядный»? – девушка почувствовал в словах баронессы и злость, и агрессию.

Всё это могло нести серьёзную опасность и Никите, и ей самой. И уж точно, это могло сорвать их совместную поездку в столицу. В последнее время девушка часто замечала явную несправедливость со стороны родителей, особенно матери, в отношении к кузену. Баронесса словно мстила парню за то, что её собственный сын растёт избалованным бездельником.

– Где этот Никита?

– Не знаю, его не было на занятиях.

– Как это не было? Почему мне не сказали сразу?

– Матушка, с каких это пор вас стало интересовать, где находится наш двоюродный брат? Я и подумать не могла, что это не вы его куда-то отправили.

Женщина выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Весь дом пришёл в лихорадочное движение. В конце концов, всех собрали в гостиной. Оказалось, что молодого барона никто не видел со вчерашнего вечера. Барон накричал на всех. Потом ему в голову пришла какая-то мысль, и он побежал в свой кабинет. Поскольку отец никогда не передвигался по дому бегом, Ольга поняла, что произошло что-то важное, и двинулась вслед за отцом. Однако, баронесса опередила её, и когда девушка приблизилась к приоткрытой двери кабинета, оттуда раздался горестный вопль: «Ушёл, сволочь!» – затем дикий, звериный рёв, и звук разбитой посуды. Девушка сочла за благо запереться в своей комнате, чтобы переждать эту дикую «бурю». Она даже не представляла себе, что такое может быть в их, казалось бы, благополучной семье.

Караван движется второй день. В охране каравана процветает так называемая «стариковщина», это когда старые члены отряда считают, что имеют право издеваться над новичками. Когда два здоровых и наглых наёмника потребовали, чтобы я постирал их портянки, я их послал очень далеко. Они промолчали, но во время ужина подошли ко мне со спины. Один из них ударил меня по голове, а второй – ногой в спину. От удара по голове я на мгновение потерял ориентацию в пространстве, поэтому от удара в спину полетел вперёд и растянулся на животе. Эти подонки подскочили ко мне с двух сторон и начали пинать меня ногами. Но я уже пришёл в себя, сгруппировался, слитным движением выхватил кинжал из ножен и нанёс режущий удар по ноге, наносившей мне очередной удар. Наёмник взвыл и повалился на землю, а его напарник убежал в сторону командира охраны каравана.

Когда он привёл целителя и командира я уже доел кашу и пил напиток, который нам дали вместо чая. Командир начал на меня орать, что я вывел из строя одного из лучших бойцов отряда. Я встал в полный рост и подошёл вплотную к этому «полководцу».

– У вас что, нет ни одного целителя? Вон его уже подлатали.

– Это не отменяет того факта, что ты с оружием напал на своих боевых товарищей.

– Это говно, а не товарищи. Они двое били мне в спину, а потом пинали ногами. Это у вас называется боевые товарищи? Если ещё кто-то сделает подобное, просто убью на месте.

– Ты будешь оштрафован!

– Я это переживу, а ты запомни: ты – хреновый командир, и отряд у тебя дерьмовый, – не удержался я, конечно же, зря.

После такого разговора я отлично понимал, что следующий удар мне в спину будет нанесён оружием, и он будет смертельный. Поэтому я сделал следующее. В отряде был один лучник, я выпросил у него две стрелы и его запасной лук, и шёл всё время вместе с авангардным дозором. Это позволяло мне стрелять вперёд с таким расчётом, чтобы стрелы падали на дорогу. Я бежал за стрелой, потом становился в строй и шёл до следующей удобной мишени. Поскольку бойцы в авангарде менялись, некоторые выказывали недовольство моим поведением. Я терпеливо объяснял:

– Я учусь стрелять из лука. Разве нашему отряду будет хуже, если у нас будет не один лучник, а два?

Высокий уровень боевой подготовки позволил мне очень быстро научиться довольно точной стрельбе. Конечно, скорострельность у меня была ниже всякой критики. Хороший лучник может прицельно выпускать до десятка стрел в минуты. У меня этот показатель был в три раза ниже, о чём мне и сообщил лучник отряда, после чего забрал у меня лук и стрелы. Наверно, с подачи командира. Мне это не понравилось, и я перебрался в арьергардный дозор, то есть в самый конец отряда. Теперь за спиной у меня не было никого из отряда. Командир отряда пытался привести меня к «нормальному бою», то есть заставить действовать как все, и в дозор ходить в порядке очереди.

– Командир, скажи, а зачем тебе это. Я добровольно иду там, где другие идти не хотят. Чем тебе плохо? И ты отлично знаешь, почему я не хочу идти в середине отряда. Что я тебе лично сделал плохого, что ты подставляешь меня под удар ножа?

– Никто из наших воинов не ударит в спину своего боевого товарища!

– Ты сейчас, может быть, даже веришь в то, что говоришь. Только вот в отряде есть люди, которые не считают меня боевым товарищем! И ты это знаешь не хуже меня. На что способны те двое и их подпевалы, тоже знаешь. Ты хочешь лишиться хорошего бойца? Я хороший боец, поверь!

Так я и шёл в арьергарде. А ночью я спал в лесу. Как только темнело, я уходил в лес, шагов на сто от общей стоянки отряда. Отряд большой, шума от него много, так что все дикие звери уходили подальше от такой толпы, и с этой стороны для меня опасности не было.

Когда до конца маршрута оставалось три дня, караван попал в засаду. Отряд нападавших был не очень большой, меньше нашего. Но у них были лучники с защитными амулетами, они с большого расстояния расстреливали наших воинов. Наш лучник вступил с ними в перестрелку, но в него выпустили сразу три стрелы, которые прошли через его защитный амулет, и убили его. Я укрылся магическим щитом и подкрался к погибшему лучнику. Стрелы, убившие его, светились в магическом зрении. Я выдернул их из его тела, забрал его колчан и лук и скрылся в лесу. Быстро обошёл вражеских лучников, и тихо их расстрелял их же стрелами. Потом стал отстреливать их воинов, и у меня не было ни малейшего сомнения, правильно ли я делаю, стреляя людям в спину. Как меня учил дед ассасин, я постоянно менял место, и враги не знали, где я нахожусь, и сколько нас, лучников. Тем не менее, бились они отчаянно. Когда их осталось около десятка, у меня закончились стрелы, и я просто вышел из леса позади нападавших. Двое из них повернулись ко мне. В одного я метнул кинжал, а со вторым скрестил шпагу. У моего противника был узкий меч, и он был уверен, что от его рубящих ударов моя шпага меня не спасёт. Однако я уверенно отражал его удары, чему он очень удивился и на мгновение замер, от чего и умер. В это время защитники каравана почти добили остальных нападавших, их осталось всего торе, и они бросились бежать. Было заметно, что все они ранены. Но в бою все так устали, что никто за ними не побежал.

Наши тоже почти все были ранены. Пятнадцать человек были убиты, трое ранены тяжело и вряд ли выживут. Единственный целитель быстро истратил все свои магические силы, и занимался только перевязками. Тогда я подошёл к раненым, ждущим перевязки, и стал исцелять их раны, чем вызвал удивление, даже некоторый испуг. Подлечил трёх легко раненных и склонился над воином, у которого было проникающее ранение в грудь. Он был без сознания, видимо была большая потеря крови. В это время ко мне подошёл один из тех, кто пытались меня избить. Он попытался пеня пнуть ногой, но я увернулся.

– Этот всё равно сдохнет, лечи меня!

– Пошёл кобыле под хвост!

– Ах, ты! – и он попытался ткнуть меня ножом левой рукой, так как правая у него была на подвеске.

Я упёр конец шпаги ему в шею, так, что даже показалась кровь.

– Ты – дерьмо, я тебя лечить никогда не буду.

В это время к нам подошёл командир отряда.