К слову — ведь справедливо винят, если по факту… Зато семьи тех девушек, коих забрали из дома под слезливые причитания матерей и угрюмые взгляды так и не решивших вступиться за дочерей или сестер мужиков, меня все-таки поддерживают.
Только вот семей этих всего четыре на деревню…
— Мы ведь не солдаты, пан Роман… Мы даже не знаем, как стрелять из ружей.
Свои сомнения первым решился озвучить Александр, за последнюю ночь постаревший лет на десять. Не знаю, что творилось в душе мужика, когда староста уводил плачущую дочь на похабские потехи австриякам — но выступить сразу против двух вооруженных зольдат он не решился… В его оправдание стоит упомянуть еще двух детей, среднюю дочку лет двенадцати, да мальчугана семи годков — это все уцелевшие отпрыски, пережившие младенчество и самые опасные, ранние годы высокой детской смертности на селе. Заступись он за старшую дочь — и австрияки его бы просто отметелили бы прикладами, в лучшем случае. В худшем — пристрелили бы, да дом бы сожгли… Стоило ли рисковать семьей, если бы старшенькую все одно бы не смог отстоять? Александр решил, что не стоило — но вот когда он принял от меня на руки едва ли не изувеченную Любаву, то лицо его горело таким стыдом и одновременно бессильной яростью… Но момент справедливого отцовского гнева прошел, наступила жесткая действительность — в которой практичный крестьянский ум подсказывает мужику, что с ружьем он или нет, но солдата из него не получится.
Как в поговорке — «пулю из дерьма не вылепишь»…
И он прав — вот только и у меня иного материала под рукой нет.
— Большинство австрийских солдат буквально вчера призвали в армию, оторвав от сохи или заводского станка. Помимо ненужной шагистики, бесчисленных уставов да бесконечной муштры, их обучали лишь самым простым приемам штыкового боя, да всего пару раз дали пострелять по неподвижным мишеням… Их гонит в бой страх перед командирами и трибуналом, правды за собой они не чувствуют — как и понимания того, зачем им нужна эта война.
Я на мгновение прервался, окинув взглядом десяток мужиков, оставшихся со мной. Внимательно слушают, напряженно — пытаясь понять каждое мое слово, ничего не упустить…
Это хорошо.
— А вот вы — вы понимаете, зачем берете оружие в руки. Вы знаете, за кого вам придется драться — и какую цену заплатят ваши родные, если вы не сумеете задержать врага… Да, вы не солдаты, и за полчаса я из вас солдат не сделаю. Но любой мужик, когда речь заходит о защите семьи, становится воином — воином, сражающимся за близких тем, что есть под рукой, сражающимся, пока сердце бьется у него в груди!
Лицо Александра, как и еще пары мужиков, чьих дочерей едва не изнасиловали прошлой ночью, буквально загорелись от стыда и гнева — как на себя, так и на австрийцев. И это также хорошо! Но пилюлю все же стоит подсластить, чтобы не сломались…
— Да, я понимаю, что с плотницкими топорами против вооруженных австрийцев вы идти не посмели — но теперь-то у вас есть оружие. И за полчаса я смогу объяснить вам, как целиться, как стрелять и заряжать винтовки. И если толково встретим врага, если успеем с умом подобрать укрытия и хотя бы по одному разу попасть в цель — этого должно хватить! Ну что, братья-славяне, готовы драться за близких?
— Да!!!
…За полчаса никто не управился. Прошло не менее часа прежде, чем худо-бедно собранные в кучу силами моего «добровольческого отряда» крестьяне двинулись в сторону действительно густого леса к северу от села, до которого пехом добрых две версты. Несмотря на мое предупреждение, пытались тащить за собой коров, грузили подводы… Застреленная на глазах у всех буренка (под дикий вопль хозяйки, потерявшей главную кормилицу семьи) и сломанная прикладом челюсть у одного из самых невменяемых мужиков кое-как привели в чувство самых ретивых — и русины двинулись к лесу уже более-менее организованно. В числе их и пришедшая в себя Любава, избегающая даже посмотреть в мою сторону…
Я передал девушку семье еще до того, как она окончательно пришла в чувство, попросив осмотреть дочь. Меня не совсем поняли — пришлось объяснять, что несколько ударов прошли в живот, и если не дай Бог у девчонки после них началось внутреннее кровотечение, а то и разрыв внутренних органов… То это требуется установить сразу.
Что бы я делал, если бы подтвердились самые худшие мои опасения? Наверное, радовался бы тому, что все происходит все-таки в виртуале, и несколько лишних секунд моего промедления не стали роковыми для жизни девушки. Ибо тогда ничем ей помочь ни я, ни, увы, кто-либо в деревне уже не смогли бы… Тем не менее, позвав местную повитуху, родители быстро раздели дочь — а повитуха, по «долгу службы» знакомая с подобными травмами (у рожениц увы, внутренние кровотечения бывают) прощупала живот и налившиеся черным кровоподтеки. После чего успокоила и меня, и родителей — хоть внешне синяки и выглядят жутковато, все же никаких признаков реально опасных травм нет…
Так вот, Александр и его супруга или забыли выгнать меня из избы на время осмотра дочери, или не решились — и я оставался рядом с Любавой все время, пока повитуха ее проверяла. Возможно, боль в местах ушибов во время осмотра как раз и привели девушку в чувство — и очнувшись, она случайно встретилась со мной взглядом… А после поняла, что лежит на лавке… скажем так, не совсем одетой. И к слову, я как бы ничего и не рассматривал! Так, разве что пару раз не удержался, скользнув взглядом по обнаженному телу весьма развитой девушки, у которой вот прям действительно есть на что посмотреть… Но это была естественная мужская реакция — к тому же я мгновенно подавил в себе порыв секундной слабости.
Вот только сама Любава, осознав, что предстала передо мной практически обнаженной, стремительно отвела взгляд и тут же вскочила с лавки, прижав к груди сброшенное платье — а мне только и осталось, что поспешно покинуть ее хату да начать сбор жителей на площади…
И даже сейчас я так и не понял, что заставило меня выручать не только семью девушки, навязанной мне в подопечные, а все ее село. Ну, подумаешь, перебили бы их австрийцы — так они же ведь не настоящие! Так-то оно так, но…
Но иначе поступить я просто не смог.
Глава 24
…Цепочку всадников, приближающихся к деревне со стороны дороги, я заметил не сразу — их засек оставленный в дозоре Елизар, самый младший в команде добровольцев, прикрывающей отход жителей. Тот самый парнишка, похожий на бычка — первым решившийся выйти вперед на мой призыв… Да и то, из-за стремительно набирающей обороты канонады, более всего напоминающей сейчас раскаты грома, крик парня я услышал не сразу:
— Австрияки! Конные!!!
Среди трофеев, помимо винтовок, пистолетов с небольшим запасом патронов, да пяти гранат, нашелся и офицерский бинокль с отличной цейсовской оптикой — германского производства. Я отдал его Елизару, наказав следить за дорогой — а теперь же со всех ног ринулся к дозорному, спеша как можно быстрее разглядеть противника и оценить опасность…
Минутой спустя я замер, закусив губы едва ли не до крови: остановивший коня примерно за километр от деревни вражеский офицер, благодаря отличной трофейной оптике предстал передо мной, как на ладони. Только вот и он прижал бинокль к глазам — и судя по всему, столь же пристально рассматривает как и деревню (хорошо хоть трупы убрали с площади, да откатили авто с подводами в сараи), так и хвост колонны русин, следующих к лесу. Селяне успели преодолеть лишь только половину расстояния до спасительной чащи… Самое же страшное — что всадников человек сорок, вряд ли меньше! Уж не знаю, полуэскадрон это, или взвод — но положил я явно важных шишек, и объявиться в расположение своей части убитые австрияки должны были значительно раньше, раз за ними отправили столь многочисленный конвой… Почуяли неладное, гады!
Вот только что теперь делать?!
Десяток русин (считая и меня) из которых до сего дня стреляло только двое местных охотников (вот, кстати, в их дома староста как раз австрийцев не повел) — против сорока кавалеристов?! Даже не смешно. Сюда бы пулемет… Тогда бы я и в одиночку попил бы столько крови врагу, что мало бы гансам не показалось! Но пулемета нет — увы, как таковых у нас нет даже потенциально эффективных в ближнем бою охотничьих ружей. Это помповые дробовики Винчестера в руках американских солдат скажут свое слово в восемнадцатом году при зачистке германских окопов — на ближней дистанции их эффективность окажется едва ли не выше, чем у первых моделей пистолетов-пулеметов. Однако охотники в русинской деревне не то, что не мечтали о помповых Винчестерах или полуавтоматах Браунингах (здесь их, кстати, называют именно «автоматическими ружьями») — они про них даже не слышали. Да о чем там говорить — у местных нет даже двустволок с унитарным патроном! То, что предъявили мне русины, оказалось так называемым «шомпольными» одноствольными ружьями — то есть заряжаемыми с дула, словно гладкостволка шестнадцатого столетия! Разве что замки не фитильные, а капсюльные — изобретение уже начала девятнадцатого века… А так, процесс заряжания очень прост — и столь же длителен: насыпается мера пороха, забивается пыж, насыпается дробь, забивается второй пыж. Я, конечно, приказал зарядить оба ружья самой крупной дробью (увы, «медвежьей» картечи здесь также не нашлось) — но тянут эти карамультуки разве что на оружие последнего шанса…