Я допустил ошибку. Если угодно, ее можно назвать ошибкой молодого — или даже просто тупого снайпера. Ибо последнему принцип правильного выбора лежки объясняют едва ли на самом первом занятии! А ведь в выборе лежки что самое главное? Самое главное — выбрать что-то неприметное с наличными путями отхода, причем желательно не одним. Зато, к примеру, стоящий на нейтралке одинокий сгоревший танк — очень плохая лежка, он всегда на виду, он на прицеле. И если под днищем вздумал затихариться снайпер, да еще и выдал себя вторым выстрелом, или каким неосторожным движением — то его засекут, забросают зажигательными да дымовыми минами, выкурят и добьют! Так и здесь — укрытие вроде выбрано хорошее, надежное: как же, крепкий дубовый сруб! Но стоит он особняком, отдельно, на виду — и деться от него некуда, вокруг пустырь. До ближайших домов, как и до ближайших кустов расстояние практически одинаковое — навскидку метров по тридцать открытого пространства…
Ну и собственно, я сделал даже не одну, а две ошибки молодого, неопытного, даже безграмотного снайпера — я выстрелил не один, а два раза, выдав с потрохами свою позицию.
Так что теперь я не охотник. Теперь я сам жертва…
Плотный, довольно частый вражеский огонь, заставивший меня сжаться в комок за колодцем, немного ослаб через минуту-другую — но за отдельными выстрелами я расслышал бодрый, возбужденный голос вражеского офицера, его резкие, отрывистые команды. Перевести я не смог — но судя по раздавшемуся впереди торопливому топоту, австрияк разделил зольдат. Человека три-четыре остались на месте, продолжая поочередно постреливать в сторону сруба — в то время как остальные побежали к околице, стремясь обойти меня с флангов.
Ничего не скажешь, толково!
Впервые за очень долгое время я испытал настоящую растерянность, даже страх — с отсутствием понимания того, что же мне делать дальше. Ни револьвера, ни даже гранаты, как и какого-либо другого оружия ближнего боя у меня, увы, нет. А вражеские выстрелы, пусть и стали довольно редкими, но полноценного ответного огня австрийцы мне открыть не дадут.
Бежать? А как же Любава, как же задание Флоки?! И что со спасенной от расправы девушкой? Хватит ли ей ума отползти в сторону, после чего свалить как можно дальше от места схватки, от немцев, способных отыграться на невинной жертве за потери?! Или потеряв сознание, она по-прежнему валяется на земле у крыльца?
— Ну что, Флоки — не видишь, прижали меня? Может, хоть немного поможешь мне спасти девушку, а?!
Абсолютное молчание ИР в ответ. Словно все увиденное мной в отключке было лишь бредом воспаленного разума на фоне сотряса — но я хотя бы попытался… Однако на смену унизительной мольбе перед порождением наших же программистов, на язык словно сами собой легли слова древнего, двадцать шестого псалма — слова, прошедшие сквозь тысячелетия:
— Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся? Внегда приближатися на мя злобующым…
Как всегда это бывает в моменты наивысшего духовного напряжения, когда все сторонние мысли отсеиваются, будто ненужная шелуха, слова горячей, идущей от сердца молитвы тут же находят отклик в душе, притупляя страх и отчаяние. И практически сразу откуда-то извне приходит спокойствие и уверенность в том, что все сложится именно так, как нужно — словно я УЖЕ получил незримый ответ на свою мольбу…
Приободрившись и взяв себя в руки, я начал действовать — прежде всего, сменил обойму на свежую пачку патронов. После чего пополз от колодца в сторону близлежайших деревьев, постаравшись выбрать маршрут так, чтобы линия моего движения от австрийцев была все время скрыта дубовым срубом. Так есть хоть какой-то шанс, что не зацепят даже случайной пулей-дурой…
Мысль уйти от врага короткими перебежками я отбросил практически сразу — увы, без кителя защитного цвета мой голый торс даже в ночи будет вполне различим, и как минимум, укажет врагу направление моего движения.
А мне сейчас нужно ОЧЕНЬ постараться отползти незамеченным как можно дальше…
Глава 22
Мой маневр не вполне удался — я сумел отползти от колодца самое большое метров на пятнадцать, когда зольдаты охраны добрались до околицы села, и принялись стрелять по срубу с флангов. Но мне повезло — сосредоточив внимание на колодце, немцы не заметили моего движения, так что я благополучно дополз до грунтовки, ведущей в поселение, и залег в неглубокой промоине. После чего принялся мучительно размышлять, как действовать дальше…
Увы, изначальная (и очень робкая) надежда на то, что я сумею отползти на достаточное удаление, после чего успею обойти австрияков сбоку, не оправдалась. Практически любое движение меня сейчас выдаст — несмотря на то, что месяц в небе скрывают набегающие облака, его света, как и света звезд, вполне достаточно, чтобы немцы засекли меня на столь незначительном расстоянии… И отсидеться в промоине тоже не получится — рано или поздно зольдатики, понукаемые расхрабрившимся от спиртного офицером, проверят «лежку». А когда отсутствие моей бренной тушки обнаружится, командирской дури вполне хватит бросить людей на поиски неизвестного стрелка…
Продолжение боя, увы, неизбежно. Но если исходить из этой логики, то именно сейчас, когда вражеские стрелки выдают себя язычками пламени на дулах винтовок при каждом выстреле — выстреле с места! — именно сейчас настал лучший момент, чтобы продолжить схватку.
Так тому и быть…
В качестве первой цели я выбрал пару зольдат, занявших позицию слева от колодца, и находящихся поближе ко мне. Здесь австрияки спрятались за углом ближнего дома, и поочередно высовываются из-за него, чтобы сделать быстрый, торопливый выстрел. Боятся, гады… Но при этом действуют вполне грамотно — по крайней мере, пока один стреляет, второй готов его прикрыть. Но! Я то, фактически, нахожусь сбоку от них, а не на линии их огня! Мне даже нет необходимости брать упреждение на расстояние от дула винтовки до тела стрелка — достаточно просто прицелиться к углу строения, поймав на мушку одну из темных фигур вражеских пехотинцев.
А после мягко потянуть спусковой крючок на выдохе…
Выстрел!
Я тут же сползаю на самое дно промоины — после чего по-пластунски переползаю вперед, к ближайшему кустарнику, стараясь не приподнимать таз и не обращать внимания на сыроватую почву, не успевшую толком просохнуть после последнего дождя. Впрочем, после забегов в пропитанном чужой кровью кителе обычная грязь кажется уже не столь отвратной — гораздо сильнее меня беспокоит холод…
Кажется, вспышку моего выстрела засекли с первого раза — бровку промоины перепахали сразу несколько довольно точно ударивших пуль. Но я успел сменить позицию, сместившись от предыдущей лежки на пяток метров — и замер у самого изгиба дороги, прикрытый редким кустарником… Вспышка очередного, торопливого выстрела австрийского зольдата выдает его положение. Потеряв напарника, тот спешит отправить в неизвестного врага очередной дум-дум — разрывную пулю с тупым наконечником и пустотами внутри. Такие пули оставляют жуткие рваные раны с выходными отверстиями в кулак, а то и больше, и в заводском варианте изначально помечаются темным пояском на гильзе патрона.
Кстати, подобные экземпляры имеются и в моих трофейных обоймах…
Парень отступил чуть назад, укрывшись за поленницей — и кажется, стреляет с колена… Что же, взяв упреждение от вспышки пламени на дуле вражеского маннлихера чуть вправо (примерно на полфигуры) и вниз (чтобы наверняка поразить корпус!) я вновь нажал на спуск — и тут же рванул вперед.
Отчаянно надеясь, что мой противник именно правша…
Отчаянный вскрик раненого стал сигналом, что я попал — а парой мгновений спустя по кустарнику за моей спиной ударили сразу две пули. Но я бегу так быстро, насколько вообще могу! И чуть более пятнадцати метров, отделяющих меня от околицы села, преодолеваю не более, чем раз три секунды.
Очередные выстрелы оставшейся пары австрияков сильно опаздывают, и лишь режут воздух на пустыре. Я же, переведя дух за хозяйской пристройкой (расположенной позади дома, ставшего столь ненадежным укрытием для подстреленных зольдат!), двинулся вперед — между русинских хат, перепрыгивая на ходу через невысокие ограды. По хорошему, мне нужно сделать большой крюк для того, чтобы зайти со спины группы охраны, оставшейся с единственным уцелевшим командиром… Но последний, после довольно-таки громкой переклички (эх, как жаль, что я не знаю вражеского языка!), повел оставшихся бойцов вперед. Офицер по ходу реально молодой, да еще и азартный! Чувствует себя охотником — хотя ведь ситуация уже изменилась, и в роли дичи вновь выступают немцы…