сопоставимы с продажами известнейших поп-групп. Успех таких продуктов часто предопределен вне
всякой зависимости от артистических заслуг исполнителя; в адаптированной форме широкую публику
обеспечивают удобоваримым товаром, как бы концентрирующим в себе — наподобие комикса — всю
классическую музыку. Если же новая запись популярного сочинения еще и по-мичурински скрещивается с
именем исполнителя-звезды, тогда серьезная музыка окончательно превращается в развлекательную, в
эдакий классический поп. Рекламе, истинному порождению нашего века, остается только найти нужный
рынок, обеспечить «маркетинг».
Вспомните хотя бы несравненное фото Анны-Софии Муттер, гуляющей по лесу со скрипкой в руках. В роли
наблюдателя за деревом не кто-нибудь, а Герберт фон Караян. Вам внушается представление: вот они —
«Времена года» нашего века, вечные «Времена года». Не говорю ни слова об исполнении. Это — дело
критиков. И мне не хочется злословить о коллегах, а лишь напомнить о самом «базаре», вернее, о том, как
именно на нем торгуют.
Постоянные предметы-спутники «звезд», вроде шарфа Иво Погорелича, белого платка Паваротти, синих
очков Найджела Кеннеди или прозрачной T-Shirt Ванессы Мэй помогают убедительно воздействовать на
потребителя. Будто постоянно просят вас: «Купи меня, послушай меня, я оригинален, мил, артистичен, неотразим». Как тут не вспомнить «Алису в Стране чудес» и волшебные пирожки с
179
надписью «Съешь меня». Имидж как бы формирует объект продажи, которому свойственны: возвы-шенность, скромность, неповторимость, экстравагантность, эротизм.
Возможности здесь неограничены. Фантазия деятелей PR неисчерпаема; они считают удачей любую
находку, — прежде всего вульгарную и дешевую, — если она способствует сбыту. Главное — мобилизовать
массу потенциальных покупателей. Упаковка товара, — то есть его наиболее броская «презентация», —
тоже высоко ценится и хорошо оплачивается. В мире PR выживают те, кто особенно привлекательны.
Впрочем, не всегда это так. Бывают случаи, когда облик необходимо сохранить, когда сам внешний вид
«играет» на товар. При этом немалая роль принадлежит улыбке и обнаженным дамским плечам. И то, и
другое несомненно обладает собственной ценностью. Дружелюбный артист, как правило, притягивает
больше. Существовал, правда, Артуро Бенедетти Микеланджели, из которого выдавить улыбку было невозможно. И что же? В данном случае сумрачность превратилась в часть рекламной тактики — АБМ как
мистик, страдающий от любого несовершенства, фантаст. Когда этого требуют интересы рынка, PR
изъявляет готовность пойти у артиста на поводу.
Удивительно, до какой степени выросла значимость имени исполнителей. Может быть, поп-индустрия
повлияла на рынок — так, что мы этого и не заметили? Не знаю. Могу сказать лишь одно: гуляя по
фестивальному Зальцбургу, столице PR, по его улицам, заполненным толпами туристов, вы вынужде-180
ны рассматривать витрины магазинов, чтобы узнавать о новостях в мире музыки. Невольно начинаешь
подсчитывать, как часто то или другое имя или лицо выставлены напоказ и вдруг задумываешься. Мы все
испорчены. Испорчены и те, кто прилетают на вертолете, подъезжают к фестивальному центру на
«Линкольне» с затемненными стеклами или за рулем сверкающего алой краской «Порше».
Все это ценится невероятно высоко. Можно подумать, что качество возрастает благодаря «имиджу», рекламной шумихе, тиражу дисков и их продаже. Один из моих друзей утверждал, что афиши, программки, биографии, вкладыши в конверты с пластинками читают только сами артисты. Похоже на правду. Так или
иначе, вся реклама создает иллюзию, будто музыка обладает весом. Пусть увеличивается сбыт, растут
гонорары, число интервью, приглашений и автографов — к истинному искусству это отношения не имеет.
Доказательство? Послушаем исполнителей недавнего прошлого: Вильгельм Фуртвенглер, Клара Хаскиль, Дину Липатти, Бруно Вальтер — лишь несколько выдающихся имен. За ними не стояло и сотой доли той
рекламной мощи, которую сегодня может в качестве подкрепления требовать, а также ожидать «многообе-щающий» музыкант.
Хочу, однако, ссылаться не только на былое. Разновидность ценителей искусства и снобов, признающих
только прошлое, хорошо известна. Как часто слышишь именно от таких «ценителей старины»: «Эта
современная музыка мне ни к чему!» И целое столетие, полное гениев как Айвз и Берг, Шостако-181
вич и Ноно, перестает существовать. На самом деле ценность и репутация мастеров, память об их искусстве
сохранились безо всякой PR-шумихи. Почему? Потому что они, да и многие другие (исключения
встречаются и сегодня), верно понимали свою функцию: служить музыке, а не себе или своим продюсерам.
Как величественно искусство анонимных иконописцев. Как прекрасно творчество певицы Кэтлин Ферье. А
ведь за ними не стояло армии торгашей, умеющих ловко сыграть на спросе. Но содержание их творчества
имело ту мощь, какая и не снилась мотылькам-однодневкам сегодняшней армии исполнителей. Там, где
прежде говорили о лунном свете, сегодня, как это описано в книге Клауса Умбаха, речь ведут о блеске
золота. Я вспоминаю замечание одного из бывших продюсеров Deutsche Grammophon: «Реклама
оправдывает себя, только если пластинка и без того хорошо продается». Простое практическое
соображение: утроенная большая прибыль лучше, чем утроенная средняя. Недостает не только скромности,
— может быть стратегам рекламы, «имиджмейкерам», деятелям PR, да и всем артистам, их
поддерживающим, недостает чего-то еще: чувства и стремления к высказыванию. Еще горестнее сознавать, что у исполнителей нет представления об иерархии; представления о том, что их место — позади тех, кто во
все времена был достоин внимания и поддержки: позади композиторов. Разве можно забыть, в каких условиях жили те, кто пытался нас приобщить к лучшему миру: Моцарт, Шуберт, Шуман, Чайковский, Малер, Веберн, Барток. Названные гении еще
182
(пусть и не всегда при жизни) добились известности. А сколько гениев вообще никогда не вышли на свет из
потемков истории! Да, от нас, артистов, зависит судьба сочинения, только это сознание может служить
противоядием от собственного мелкого тщеславия, от силком навязанного нам и все же многими
одобряемого рекламного бизнеса. Освободившись от бациллы рынка, мы могли бы сохранить ум и чувства, достойные артиста. То, что не каждому хочется противоядия, что многим желанно обратное, видно на
примере музыканта, чувствующего себя дома почти во всех салонах мира и чье имя на устах у всех
любителей музыки.
С пианистом Иво Погореличем я был лишь шапочно знаком в Москве. Рекламная истерия вокруг его имени
еще не началась, когда мы случайно встретились в Дубровнике, том самом Дубровнике, где позже, во время
средиземноморского путешествия гид не без гордости демонстрировал достопримечательности, а около
бывшего княжеского двора торжественно объявил: «Здесь недавно выступал наш Иво Погорелич».
Моя история однако не имеет никакого отношения к туризму. Она не связана и с бесцеремонными
высказываниями самого Погорелича, которыми он будоражил и повергал в изумление читателей своих
интервью. Каждый, в конце концов, ищет собственный стиль. Услышав как-то Погорелича в концерте, я
должен был признать: да, у этого экстравагантного парня есть дар, хотя в его исполнении все сознательно
сконструировано. Кое-что казалось мне искусственным. Но ведь и искусственное тоже
183
может — если не убеждать, то хотя бы увлекать. Иво несомненно обладает способностью бросать вызов.
При всей противоречивости, мне это качество кажется более притягательным, чем добросовестное, но
музыкально-бездуховное исполнение, которое занимает в концертной жизни немалое место.
