Они договорились мирно. Дерек практически содержал Мэтью, Лилиан не препятствовала их общению. Лорен наблюдала со стороны — не всегда. Для всех, кто их видел, они были семьей. Иногда и Лорен запутывалась, несмотря на данное себе самой обещание.

Они объездили всю Европу. Мотались на курорты, и Мэтью плескался в теплом море, заходясь счастливым смехом. Поднимались на фуникулерах в горы, фотографировались, заваливая горизонт и корча довольные рожицы. Дерек иногда снимал место в кемпинге, и это было романтично и не по-настоящему — кемпинги были на уровне пятизвездочных отелей, услуги, сервис, инфраструктура, и все равно ощущалось что-то безумно дикое, первобытное, и только Мэтью, спящий в соседней палатке, мешал Лорен до конца осознать, что же неправильно в этом совершенстве...

Мэтью было десять, экипаж Лорен сменился, и в отеле, пытаясь наладить кондиционер, она вдруг почувствовала себя скверно. Ей пришлось лечь, через какое-то время она обнаружила, что открылось кровотечение, и только через пару часов Лорен поняла, что это не внезапно начавшиеся ежемесячные проблемы.

Ей сделали чистку — по страховке, за все эти годы она пригодилась Лорен впервые. И она даже смогла пройти медосмотр и принять борт. И Дереку она так ничего и не сказала, не потому, что он бы расстроился, потому, что боялась. Помнила те безжалостные слова про ребенка, который не появится без его ведома, и спустя пару дней узнала, что значит «индекс Перля» и степень надежности противозачаточных средств. Нет, Дерек как пользовался, так и продолжал исправно пользоваться презервативами, но Лорен все-таки поставила спираль.

И на этом она успокоилась. Сыграли роль слова врача в Иерусалиме — какого-то выходца из Восточной Европы, быстрого, седенького, прекрасно говорящего по-английски, хотя и со славянским и ивритским акцентом разом. А доктор, ссылаясь на какие-то исследования, на свой опыт работы в Африке — при чем тут вообще была Африка? — объяснял, что у Лорен в любом случае будут проблемы с вынашиванием ребенка — слишком плохо она переносит перепады давления, смену часовых поясов и климата, что у нее к тому же развивается эндометриоз... Лорен удивлялась, но не возражала, потому что летная медкомиссия никогда не проверяет фертильность, и понимала, что выбор уже не только «ребенок или Дерек», а «ребенок или небо». Тогда Лорен, только что получившая допуск как капитан воздушного судна, решила, что в чем-то отец ее прав… Она действительно «пацанка и рыба», «салага», и незачем это менять.

И с тех пор прошло — сколько? Шестнадцать, семнадцать лет? Или меньше? И тикали пресловутые «часики», но Лорен уже перестала смотреть на себя как на мать. Мэтью стал пусть не сыном, но кем-то вроде: близкий, родной, и другого не надо. Дерек и тут смог, сам того, может быть, не желая, заставить ее мыслить так же, как мыслил он сам.

А сейчас?..

Сейчас все хорошо. Так сказала ей доктор Холли, и по результатам анализов — ничего, что могло бы этому помешать. И это значит — ей придется оставить небо. То, к чему она так привыкла. Нет, дело было даже не в том, что в тот момент, когда Лорен обратилась к врачу, она боялась за ребенка, она опасалась, что ей снова станет так же плохо, как тогда, в иерусалимской гостинице. Прямо в кокпите, на глазах у Мэтью и Зака, в первый, открывающий направление полет.

«Как быть? — Лорен закрыла глаза. — Что сказать Дереку? Мэтью давно уже взрослый. Наверное, тоже встречается с девушками…» А считает ли Дерек его взрослым, или он так и остался заботливым дядюшкой-опекуном? Наплевать, что Мэтью может и обязан заменить в кокпите Стоуна, если тот вдруг прикусит себе язык и отравится собственным ядом…

Она представила себе разговор. «Я беременна!» — «Да неужели? И как это у тебя получилось?» — «Так вот бывает, несмотря ни на что...» — «И что ты теперь планируешь делать?» Имеет ли она право принимать решение без него? Ответственна ли она за это решение? Насколько низким будет лишить Дерека права голоса? Если она оставит ребенка, не пожалеет ли она об этом потом?

Лорен прислушалась к себе. Ровным счетом ничего не изменилось. Она помнила, как Эмили чувствовала в себе новую жизнь. Как любила Мэтью, когда он еще не имел ни шансов на жизнь, ни имени. А у нее — выбор: Дерек и небо, ребенок или небо, ребенок или Дерек, которому этот ребенок не нужен.

«Когда-то ты ушел от меня потому, что...» — «Это было давно! И ты была против!» — «Но все меняется, Дерек, люди меняются, жизнь меняется!» — «Я не хочу ничего менять!»

А дальше она не хотела даже мысленно проговаривать. Ей казалось, она знает Дерека хорошо… и именно поэтому и боялась.

Потому что — и настала пора откровенно признаться — двадцать лет своей жизни она любила человека, который только позволял ей любить себя.

Глава 17

— Автопилот, — отчетливо, как на сцене, произнес Стоун.

«Капитан Стоун», — напомнил себе Мэтью, протягивая руку вперед. Допустим, на время полета он капитан. Стоун напоминал статую Командора, по какой-то непонятной причине сидящую в кресле командира воздушного судна: такой же мрачный и непрошибаемый.

— Включен.

«Капитан Стоун», — твердил Мэтью, стараясь не думать об альтернативе. Хладнокровный убийца Стоун.

Что они в тот день не поделили с отцом? Мама сказала об этом тете Лилиан. Хотела предупредить? Или, может, причина была в другом — тетя как-то упоминала, что всегда относилась к Стоуну с предубеждением. Могла мама просто сказать сестре, что та оказалась права? Да, могла... почему? Что заставило ее изменить свое мнение?

Почему Мэтью сам не спросил у тети, какова была причина предубеждения, если это вообще имело какое-то значение? Было ли это настолько важным, если мама спокойно дождалась, пока тетя придет с работы? Позвонила за несколько часов до своей смерти.

«Я боялся узнать правду и боялся узнать, что с этой правдой уже ничего не сделать».

— Контрольный лист набора высоты.

Голос Стоуна выдернул его из потока мыслей, и Мэтью в ужасе осознал, что смотрит на показания приборов, но не видит их.

— Автомат тяги установлен, ЭКАМ в порядке. — Он выдохнул, едва не выплюнув сердце от страха.

Так нельзя, сказал он себе, сейчас совершенно не время вспоминать события двадцатилетней давности. Еще один раз он так выпадет из реальности, и это может кончиться катастрофой. Электронная система централизованного контроля подмигнула Мэтью очередной порцией информации о полете.

«Дерек, Лорен, тетя, кто еще? Они все знают — и молчат».

Дерек, отказав Мэтью в помощи деньгами, сказал, что Мэтью знал отца, но не знал Алекса Грина. Это была, разумеется, печальная, очевидная истина, но что он имел в виду? Мэтью попытался тогда расспросить Дерека, но тот ушел от ответа, очень странно отшутившись. Никакой роли сами шутки уже не играли — Мэтью счел себя преданным и долгое время не мог заставить себя общаться с Дереком. Возможно, тот намекал на то, что отца убили из-за каких-то нелегальных полетов?.. И в этом оказался замешан Стоун?.. О том, что какие-то нарушения «Эйр Миллениум», тогда третьеразрядная авикомпания с древним парком, много лет назад допускала и Бересфорд даже привлекался к ответственности, он читал. Но это был интернет, не самый достоверный источник — блог какого-то любителя авиации, но имя Стоуна там проскочило. Стоуна, но не Алекса Грина.

Неужели это оно? Мэтью даже не смог тогда выйти на автора блога, тот просто ему не ответил — ни на первое письмо, ни на второе...

Мэтью глубоко вздохнул, с трудом переключаясь на контроль над ЭКАМ. Он неотрывно смотрел на дисплеи, представляя, как внизу убегает земля и с каждой секундой самолет поднимается все выше в небо. Диспетчер назвал занимаемый эшелон, Мэтью ровно ответил на все запросы, не сводя взгляд с приборов и стараясь вообразить, что слева от него сидит если не Лорен, то, по крайней мере, любой другой командир воздушного судна.

Мэтью не видел Зака, но знал, как тот относится к замене: с неприязнью, хотя и совсем другого плана. Когда-то давно, кажется, сто лет назад, когда Мэтью, отчаявшись, приехал просить взаймы денег на частных детективов у Орвиллов, Зак сказал, что Стоун трус. Только трус способен унижать других: так он прячет собственные комплексы. Мэтью был уверен, что Зак додумался до этого не сам.