Моя недетская душа

Повесть

Посвящается дорогому моему отцу Ахмаду, сыну Абдумурода,

которого мне не довелось увидеть ни разу, и

светлой памяти моей доброй мамы Зайнаб, дочери Сафара.

СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ

У меня есть одно качество – я очень любопытный. Люблю лежа смотреть на голубое небо, думать, почему днем не видно ни одной звезды, откуда берутся облака, почему поспевшие фрукты сами по себе падают. Иногда слышу: «Месяц родился». Интересно, а кто же мама у месяца? Брошенный в небо камень сразу же падает, но почему же солнце, луна и звезды не падают? Все это мне хочется знать. Но никто не отвечает на мои вопросы.

Мои сверстники об этом даже и не задумываются. Они помогают старшим в поле. Выполняют работу по дому. Иногда тряпичным мячом играют в футбол на улице.

И сегодня все пинают мяч.

Осторожно подошел к ним.

– Эй, мечтатель, будешь с нами играть? – крикнул кто-то.

Но я, прислонившись к стене сарая, слежу за игрой. Только игра разгорелась, как кто-то из играющих глянул в сторону заката:

– Урра! Папа идет! – и бросился бежать навстречу отцу.

На какое-то время игра приостановилась. Чуть погодя кучка ребят бросилась к трем-четырем мужчинам, едущим на ишаках, остальные побежали в противоположную сторону.

Все это меня сильно взволновало. Бегущие навстречу отцам Сафарбой, Абдулла и Урингул радостно кричали: «Папа! Папочка!!!»

Сердце наполнилось непонятным чувством. И я… побежал вместе с ними, тоже крича: «Папа! Папочка!»

По дороге успел упасть. Все лицо в пыли и грязи, но, встав, я побежал дальше. Ласково и удобно усадив своих детей перед собой, родители, беседуя друг с другом, продолжали свой путь на ишаках, не обращая на меня никакого внимания.

А я посреди пыльной дороги остался смотреть им вслед. Сердце наполняли боль и разочарование. Никто из них не обратил на меня внимания, даже не посмотрел в мою сторону. Ком застрял в горле, от обиды на глаза навернулись слезы. Я тысячу раз сожалел, что, как собачонка, помчался за детьми.

Какой я глупец, ведь знаю же, что мой отец на войне. Почему я побежал за детьми, неужели я так соскучился по отцу, что представилось, будто он рядом. Насмешки ребят, удобно устроившихся на ишаках перед своими отцами, глубоко ранили душу. Словно тысячи иголок одновременно вонзились в мое сердце.

Впервые в жизни я почувствовал себя таким униженным.

Я разочарованно смотрел вслед бредущим ишакам, и мне показалось, что все мои мечты-надежды превращаются в пыль, вьющуюся следом за ними.

Упав на колени на пыльной дороге, я зарыдал: «Папа, где вы? Папа, я так соскучился по вам!»

Мои односельчане, конечно, не слышали моих стенаний, спокойно продолжая свой путь.

НАДЕЖДА

Мое сердце трепетало, слезы, как кровь, затемняли глаза, я никак не мог успокоиться. Прошло некоторое время. Вдруг послышался мамин голос: «Не мой ли сын сидит тут в пыли?» Подняв голову, я увидел в группе женщин с хворостом на плечах маму и Хадича-опу. Легко было понять, как они огорчены моим состоянием. Только этого мне не хватало.

Мама и Хадича-опа, бросив вязанки дров, бросились ко мне.

– Что с тобой случилось, сыночек? – спросила мама, рукавом вытирая мне слезы и прижимая к себе. – Что случилось?

– У тебя где-то болит? – наперебой спрашивали окружившие меня женщины.

А я… я еле сдерживал себя, чтоб не выложить чужим женщинам, маме и Хадича-опе то, что так терзало меня. Чем больше они жалели меня, тем больше мне хотелось рыдать.

Поняв, что, только исчезнув отсюда, я избавлюсь от вопросов и их внимания, я вскочил и, несмотря на то, что мои латанные-перелатанные дырявые галоши черпали песок, я опрометью помчался в сторону дома, поднимая за собой столб пыли, слыша недоуменные восклицания женщин: «Зайнаб-опа, что же случилось с вашим мальчиком?!»

Прибежав домой, я бросился на край сандала. От рыданий болела голова и опухли веки. В скором времени пришли домой мама и Хадича-опа.

– Сыночек, в чем дело, что же все-таки случилось? – подойдя ко мне и слегка прикоснувшись к плечу, спросила мама.

Я лежал неподвижно. Ни с кем не хотелось говорить, никак не мог совладать с горькой обидой. Перед глазами стояли радостные и счастливые лица детей, прижимающихся к отцам.

– Не томи же ты нас! Скажи, что случилось? – просила Хадича-опа.

– Чем так жить, лучше мне умереть!.. – сказал я, ударив головой о сандал.

– Почему ты так говоришь, сынок? Не говори о смерти без причины! Расскажи, что у тебя за камень на сердце?!

– …

– Кто тебя так обидел, братик? – спросила Хадича-опа, сама чуть не плача. – Если не нам, то кому ты расскажешь о своей боли?!

– Папа!.. – сказал я и снова зарыдал. Мама расстерялась.

– Что? Что случилось с отцом? Пришло «черное письмо»? – спросила она, оглядывая комнату.

– Мама! Где мой папа? – вопрошал я, не отрывая головы от сандала, хоть и знал, что папа еще не вернулся с войны, будто из-за моих переживаний мама может что-то изменить.

– Сынок, ты же знаешь, наш папа на войне. Почему ты меня опять мучаешь? – часто-часто вытирая рукавом платья мокрые глаза, сказала мама.

– Вы постоянно так говорите! Вот уже два-три года прошло, как война закончилась. Почему же нет вестей от папы?

Мама печально притихла. Разговор продолжила Хадича-опа:

– Ты прав. Три года как закончилась война. Может, наш папа сильно ранен и где-то лечится или восстанавливает разрушенные войной города. Я не знаю.

– Если не знаете – не говорите! – не сумев сдержаться, выпалил я. – Мне ваши отговорки не нужны. Мне папа нужен, понятно, папа!

– Не рви мое сердце, сынок. Когда-нибудь и твой папа вернется, – ласково произнесла мама. А потом, серьезно посмотрев на меня, спросила: – Столько времени не спрашивал, а теперь вдруг запричитал о папе?!

Мама была права. Если бы не сегодняшний случай, я, пожалуй, так бы не горячился. Уже покрытая легким слоем ржи память была растревожена насмешками детей и безразличием взрослых. Подумав об этом, я снова начал всхлипывать и плакать:

У мамы, пристально глядевшей на меня, тоже потекли слезы:

– Кто-то тебя унизил, сынок? – спросила она дрожащим голосом.

– Кто, кто… да эти…

Потом, всхлипывая, я подробно рассказал обо всем случившемся. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, и я изо всей силы начал бить кулаком по сандалу.

– Ребята смеялись надо мной, дразнили. Я был унижен, растоптан! Лучше умереть, чем пережить это, мама.

Мама, с мокрыми глазами слушая меня, вздохнула и, обняв, прижала к груди. Через некоторое время моя шея стала мокрой от её слез.

В маминых объятиях я немного успокоился. Утихла боль, терзающая изнутри. Плечи перестали вздрагивать, и мама, мягко освободив меня из объятий, начала гладить по голове. Потом они с Хадича-опой как-то странно-странно переглянулись.

– Вот оно что, – глубоко вздохнув, произнесла мама, – теперь я поняла, в чем дело, теперь я поняла. И из-за этого ты, сынок, расстроился? Сидишь, желаешь себе смерти… Вот увидишь, сыночек, бог даст, когда вернется отец, не то что на ишака, а на самого красивого и резвого скакуна тебя посадит, на коня!..

При слове «конь», сердце мое встрепенулось. Я не мог скрыть своей радости:

– Мам, не обманываете? – бросился я опять в объятия мамы.

– Ну почему я должна обманывать? – сказала мама, целуя мое лицо и глаза.

Как-то не верилось маминым словам, хотя мама никогда меня не обманывала. Ведь дома не то что лошади, даже ишака не было! «Где же отец возьмет коня, которого нет?» – подумал я. И потом, взглянув в уставшие глаза мамы, сказал:

– Чем сажать меня на коня, лучше бы папа скорее вернулся, пусть бы посадил меня хоть на ишака дяди Журакула. Мне кажется, ишака найти легче, чем коня.

Услышав эти слова, мама слегка воспряла духом и начала меня утешать:

– Разве конь не лучше ишака, сынок? – сказала она, будто действительно во дворе меня ждет папа с оседланным конем.