Пиновская улыбалась. Сорокину её улыбка совсем не понравилась, и он невежливо оскалился:

– Это всё, чего дама желает? А как насчёт раком?..

– Ну-у, какие мы нетерпеливые… – Марина Викторовна придвинула кресло и без спросу расположилась напротив. – Сделать вам массаж я, вообще-то, успею. Такой, что и вазелин не понадобится. Только, говоря откровенно, меня это не возбуждает. Поговорим лучше о Скунсе…

– Чего-чего?.. – Сорокин немедленно ушёл «в несознанку» (благо практика имелась обширная), но при этом почувствовал, что съеденное ему впрок не пойдёт. Даже хуже того – очень скоро покинет подорванный тюрьмами организм. – Вы, милочка, куда обратились-то? В зоопарк?..

– Да ладно вам, Пётр Фёдорович. – Пиновская прищурила глаза и стала похожей на хищную и беспощадную ласку. – Всё вы прекрасно поняли, мой дорогой. Приятно, конечно, что вы так радеете за российскую экологию… В отличие от некоторых засранцев… бывшего директора-распорядителя «Балт-Прогресса» Петрухина[22], например… упокой, Господи, его многогрешную душу…

– Вам кофе в постель? – несгибаемо, точно коммунист на допросе, улыбнулся Сорокин. Ему, впрочем, самому показалось, что улыбка вышла вымученной и жалкой. Годы, годы…

– Боюсь, не донесёте. – Посетительница поднялась, и он снова увидел, какая осиная у неё талия. – Расплескаете…

«Ах ты…» Француз уставился ей вслед, а Пиновская тем временем разминулась в дверях кабинета с его давнишним другом Павлом Семёновичем Лютым. Законником по прозвищу Зверь.

– Ка-а-кие люди. – Маленькая женщина окинула здоровенного кряжистого сибиряка насмешливым взглядом и испарилась. Лютый проводил её глазами и несколько растерянно почесал в голове:

– Мимо двигал, корешок, смотрю, твоя тачка стоит… Дай, думаю, сообща подхарчусь…

Крякнув, сел к столу, потёр с мороза ладонь о ладонь и, ухмыльнувшись, подмигнул корефану:

– Ишь какие, брат, изенбровки[23] от тебя выплывают… Я смотрю, не скоро состаришься?

Пиновскую, на своё счастье, он знал только по рассказам дружков, а лично до сего дня не сподобился.

– Изенбровки… – Сорокин вышел из ступора и с внезапным отвращением посмотрел на еду. С Лютым он мог быть до конца откровенным. – Нет, брат… Тут самого, того и гляди, раком поставят…

Пиновская в былые времена означала стопроцентные неприятности. И с тех пор вряд ли что-нибудь изменилось.

Наташа поднималась по лестнице, по-старушечьи медленно переставляя ноги. Колени и мышцы бёдер отзывались на каждое движение, прося об отдыхе и пощаде. «Все бока мои изрыты, частоколы в рёбра вбиты…» Что, интересно, будет с организмом назавтра?..

Говорят, самураи в положении «сэйдза» – то бишь на коленях – высиживали часами, не смея подняться в присутствии императора. Оттого и разработали целый арсенал приёмов, чтобы драться не вставая, на случай, если набросится агрессивный сосед… не иначе, озверевший от сидения на голом твёрдом полу! Наташа чувствовала, что начинает понимать истоки самурайского духа…

Никогда ещё лестница на второй этаж не казалась ей такой длинной. Вот так и вспомнишь притчу о бабушке, которая тридцать ступенек считала за девяносто, ибо на каждую ставила сперва одну ногу, потом другую, потом палку и ещё приговаривала: «Ай, будь ты трижды проклята!..» Наташа мужественно одолела искушение помочь ногам, поднимая их за штанины, и добралась почти до самого верха, когда из приёмной, где стоял их с Аллой компьютер, послышались возбуждённые голоса. То есть сначала это был просто шёпот, доносившийся из-за шкафа; там был закуток, служивший девушкам для кофепития и подправки косметики. Наташа успела привыкнуть, что Алла время от времени уединялась там с Толиком Громовым по прозвищу Багдадский Вор и они подолгу шептались. Поэтому она навострила уши только тогда, когда шёпот сделался громче, перешёл в натуральное выяснение отношений и… завершился звонкой пощёчиной…

Наташа сразу забыла о самураях и приросла к лестнице, держась за перила. С одной стороны, «гимнастический» перерыв у неё скоро кончался, пора было трудиться. С другой стороны…

Пока она раздумывала, из-за шкафов вышел Толик. Лицо у него было неживое, застывшее, и одна щека краснее другой. Багдадский Вор медленно двигался к лестнице, прямо на Наташу, но смотрел навылет и явно не видел её. В левой руке были зажаты две какие-то смятые и порванные бумажки, похоже билеты. Наверняка престижные и дорогие…

Наташа поспешно отступила с дороги и вспомнила, что Алла, чьим верным рыцарем с самого лета был Толик, последние недели две проводила с ним время всё неохотнее, оказывая предпочтение Игорю Пахомову, его коллеге по группе захвата. Ну вот, дождались. Кризис грянул. Рыцарская верность тоже может, оказывается, надоесть…

Аллу Черновец – красивую, холёную и уверенную в своём совершенстве – Наташа, если честно, недолюбливала. И даже не слегка, а как следует. Так что её симпатии были всецело на стороне Багдадского Вора. Но чем тут поможешь?.. Тем более с ним у неё отношения были тоже подпорчены…

Когда она добралась до приёмной, Алла вышла ей навстречу из-за шкафов с кроссовками и спортивным костюмом в руках. И надо сказать, что костюм был не чета Наташиному самодельному кимоно. Настоящий «адидас», купленный в роскошном фирменном магазине и переливавшийся всеми волнами шелковистого пламени.

– Где ты болтаешься? – раздражённо бросила Алла. – Часы потеряла?.. Маме скажи, пускай тебе новые купит!..

Это было очень обидно, тем более что с перерыва Наташа не опоздала. Однако она ничего не ответила.

Вечером, как и следовало ожидать, Алла уехала с Игорем на его лиловом «акценте». Кефирыч, конечно, не оставил случившееся без внимания – но тихо-тихо, шёпотом, чтобы не услышал несчастный отвергнутый рыцарь:

Толик Громов попросился в ночное дежурство, которое, вообще-то, нормальным людям в нормальном состоянии радости не доставляет, и Саша Лоскутков составил ему компанию: не бросать же парня, действительно, одного.

По дороге домой Сергей Петрович вспомнил, что на сегодня у его жены Людмилы была назначена большая стирка, и заранее вздохнул. Супруги Плещеевы были счастливыми обладателями отечественной стиральной машины «Сибирь», ещё на свадьбу подаренной им Людиной мамой. «Сибирь» не предназначалась для подключения к водопроводу и нагревателя не имела, поэтому воду для неё заранее кипятили на плите и таскали ведром. Тогда ванную наполнял обжигающий пар, а когда начинала работать центрифуга, ощутимо сотрясался весь дом. Машина сладострастно мяла и рвала тонкие ткани, а толстые и плотные нахально отказывалась проворачивать. В промежутках между использованием чудо техники обитало в коридоре за дверью, укрытое специально сшитым чехлом. Чтобы извлечь его оттуда и, преодолевая имевшийся на входе порожек, затащить в ванную, Людмилиных сил было маловато: требовалась мужская подмога. Да ещё прежде, чем приступать к стирке, следовало отвинтить боковую панель и раз двадцать прокачать вручную сливной клапан, имевший тенденцию залипать. Иначе (проверенный факт) всё содержимое бака при откачке неминуемо оказывалось на полу. И столь же неминуемо протекало к соседям… Клапанами, естественно, тоже занимался мужчина.

Машина готовилась разменять третий десяток. Но вся беда состояла в том, что она изначально-то сделана была не руками. Сергей не единожды предлагал Люде сменить агрегат, благо достаток семьи вполне позволял. Несколько раз супруга даже заходила с ним в соответствующие магазины и с затаённо-несбыточным интересом рассматривала сверкающие многокнопочные «Индезиты», «Занусси» и «Электролюксы». Однако дальше познавательных визитов дело не двигалось.