И. Сталин

5.08.41»

Случай, конечно, неслыханный, чтобы Верховный Главнокомандующий отдавал приказы непосредственно какому-либо полку, но вполне понимаемый: задание-то имело не столько военное, сколько политическое значение. А как же? Авианалёт на вражескую столицу, про которую сам рейхсмаршал Геринг, легендарный лётчик Первой мировой войны, сказал, что не допустит, чтобы на неё упала хотя бы одна бомба противника.

Но за технику-то подполковник как раз не волновался. Эти ТБ-7 он сам перегонял с авиазавода № 124 в Казани. Машины были оснащены сверхсекретными турбовинтовыми двигателями, и обслуживающий персонал, приданный полку, божился, что ресурс моторов составляет несколько тысяч часов. Если использовать для заправки не тракторный керосин, а специальный, авиационный.

Двигатели просто поражали своей мощностью, выдавая на взлёте две с половиной тысячи лошадиных сил. Тяжёлый четырёхмоторный бомбардировщик с полной бомбовой загрузкой, ревя четырёхлопастными винтами, взмывал в небо едва ли не резвее истребителя и свободно набирал высоту до 12 000 метров. Такая высота позволяла обходиться без истребительного прикрытия, поскольку на ней ни один вражеский истребитель не был в состоянии перехватить «особые» ТБ-7. Да и какое прикрытие, если и для наших истребителей она была недоступна? Ну, за исключением, разве что, специальной серии высотных Пе-3, также оснащённых турбовинтовыми агрегатами.

В довоенной теории действий бомбардировочной авиации ТБ-7 значился как «воздушный крейсер 1-го ранга» и предназначался для нанесения ударов по особо важным целям. Но с началом войны использовался и для поддержки боевых действий на фронтах. Правда, до налётов на переправы и одиночные войсковые колонны не снисходил: «воздушные дредноуты», по большей части, бомбили железнодорожные узлы (в том числе, на территории Польши и Восточной Пруссии) и крупные скопления войск. Но конкретно 212-й полк, получивший наименование «особого назначения», изначально занимался целями в дальнем тылу противника. Например, по Хельсинки, когда финские войска попытались прорваться к Ленинграду и Ладожскому озеру. Или по Кёнигсбергу и Варшавскому железнодорожному узлу.

Машин с новыми моторами собирали по 2-4 в месяц, и полк до сих пор не был полностью укомплектован ими. Но лететь на Берлин было нужно, и лететь всеми имеющимися в строю самолётами, всеми 12-ю ТБ-7 и 11-ю Ер-2 с такими же двигателями. Но если «тэбэшка» за счёт меньшей, в сравнении с дизельными М-40, массы мотора при полной заправки баков мог нести 40 стокилограммовых авиабомб, то у Ер-2 пришлось ограничить бомбовую загрузку одной тонной.

Взлёт с аэродрома острова Эзель прошёл нормально. Самолёты не потерялись на маршруте, благодаря установленным на них радиолокаторам, и вышли над морем точно к острову Свинемюнде. Всё-таки не зря Голованов когда-то написал лично товарищу Сталину письмо с предложением обучать лётчиков пилотированию ночью и в условиях плохой метеообстановки! От побережья повернули на юг, в сторону Берлина.

По пути несколько раз в небо поднимались световые столбы прожекторов, но до высоты 11 километров, на которой летели советские самолёты, они попросту не добивали. Не было и никакого противодействия зенитной артиллерии. Скорее всего, их принимали за группу самолётов Люфтваффе, возвращающуюся на свой аэродром.

Берлин раскинулся внизу огромным световым пятном. Никакой светомаскировки! И хотя с такой высоты рассеяние бомб окажется очень, очень большим, при таких размерах цели это абсолютно некритично. Три коротких тоновых сигнала по радио, и стокилограммовые «подарки Гитлеру» пошли вниз из раскрывшихся бомболюков. Почти шестьсот штук! Самолёт, освободившись от четырёх тонн груза, стал набирать высоту, и пришлось скорректировать его курс рулями

Голованов уже развернул машину на обратный курс, когда внизу, тут и там, начали вспухать огоньки бомбовых разрывов. Много, очень много! А вот и две наиболее ярких вспышки, ставящие точку в успешном налёте на Берлин: два замыкающих Ер-2 несли не десяток стокилограммовых бомб каждый, а по одной, весящей почти тонну, новейшей бомбе объёмного взрыва. И, если судить по вспышкам их взрывов, сейчас в местах падения этих бомб очень жарко! Вовсе не -45, как в кабине самолёта командира 212-го дальнебомбардировочного авиаполка особого назначения.

— Передавай закрытой связью, — приказал подполковник радисту. — Находимся над Берлином. Задание выполнено. Возвращаемся.

Ещё одно просто неоценимое нововведение наряду с радиолокаторами, ещё и умеющими отличать свои самолёты от чужих. Коробочка с клавишами, как у пишущей машинки, самостоятельно шифрующая любой текст и транслирующего шифровку на радиопередатчик. Причём, для замены шифра надо всего лишь поменять в специальном гнезде крошечную, размером с ноготь, пластинку. Как говорят секретчики, даже если такая машинка попадёт в руки врагов, они не смогут воспользоваться этим шифром, а при попытке вскрытия коробочка сгорит от заложенного внутри термитного заряда. Сами же пластинки-ключи меняются раз в неделю, а то и чаще. Удобно: никакой возни с шифровальными таблицами, просто набирай текст, а техника всё сделает самостоятельно.

Да и радиостанции на самолёты теперь ставят совсем не те, что ещё в Финскую войну. Мощные, лёгкие, надёжные, не требующие от радиста цирковых номеров с постоянной подстройкой вечно «уплывающей» частоты, с прекрасным качеством передачи и приёма звука. Голованов хоть сейчас мог бы связаться с аэродромом и передать тот же текст «голосом», но нарушать режим радиомолчания в данном полёте разрешалось только в исключительных случаях.

Внизу, наконец-то, отключили электричество, и Берлин погрузился во мрак, нарушаемый лишь отблесками множества пожаров.

К острову Эзель тоже вышли точно. И тоже благодаря новому прибору, установленному у штурмана и называющемуся «радиопривод». Он позволяет вычислять курс на заданную точку, пользуясь известными частотами трёх-четырёх мощных радиостанций. И то, что для выполнения этого задания полк Голованова использовал для наведения на цель частоту берлинского радио, уже стало поводом для шуточек штурмана:

— Знал бы Гитлер, что сам Геббельс нам помогает разбомбить его логово!

Волнения Александра Евгеньевича закончились, едва последний самолёт зарулил на стоянку. Волнения, но не заботы: уставшим, промёрзшим в негерметичных кабинах экипажам теперь можно и отдыхать, а ему, нахлебавшемуся вволю обычной воды (кислородная маска, без которой высотный полёт просто невозможен, очень сушит горло), ещё писать рапорт о выполнении важнейшего правительственного задания.

Замполит полка, поднявший Голованова, «ни свет, ни заря», в три часа дня, явно пребывал в приподнятом настроении.

— Поздравляю с присвоением очередного воинского звания «полковник», Александр Евгеньевич! Про нас даже «Совинформбюро» сообщило, — достал он листок бумаги, на котором было что-то написано от руки. — Вот. «8 августа советская авиация успешно бомбила Берлин. В результате бомбёжки возникли пожары и наблюдались взрывы. Все наши самолёты вернулись на свои базы без потерь». А немцы, как всегда, врут. Их радио сегодня брехало, что «в ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации, в количестве 150 самолётов, пытались бомбить нашу столицу… Из прорвавшихся к городу 15 самолётов 9 сбито».

— Значит, надо готовиться к новому вылету, — всё ещё хриплым голосом объявил Голованов.

— А что нам скажет товарищ Жюков?

Андрей Мокшанцев, контролирующий видеозапись заседания Госкомитета Обороны, чуть не расхохотался: вождь явно недавно посмотрел какой-то из советских фильмов о войне, где он выступает одним из персонажей.

И вообще в общении ему Сталин очень нравился. Всегда сдержанный, очень умный, умеющий «схватить» проблему буквально на лету, но никогда не рубящий с плеча, предпочитающий тщательно обдумать проблему и выслушать мнения других перед тем, как принять решение. Но если уж он его принял, то нужно проявить просто титанические усилия, чтобы заставить поменять оное. Нет, не твердокаменный, какого даже теоретически нельзя заставить признать его неправоту, а способный это сделать лишь под влиянием железобетонных аргументов.