Госпожа Тилли какое-то время молчала, явно обдумывая свой ответ. Артур внутренне сжался, так как от этого ответа, возможно, зависела в какой-то степени его судьба.

– Учиться так скучно… – наконец доверительно сказала она ему, причем в ее голосе не было гнева, либо же неудовольствия. Артур возликовал.

– Скучным может оказаться любое занятие, если к нему подходить как к чему-то скучному и ненужному. А ты подумай о том, что каждый урок – это дверь, которая приведет тебя в неизведанное место. Но только от тебя зависит, сможешь ли ты найти ключ и открыть ее.

– По-моему, ты просто печешься за свою жизнь, – вспыхнула девочка, впрочем, оказавшись недалеко от истины. Артура мало заботила ее образованность.

– Как и любое живое существо, – пожал плечами мальчик, грустно улыбнувшись. Он сам не осознавал в полной мере своего влияния на девочку, которое являлось, без преувеличений будет сказано, колоссальным.

По какой-то неизвестной причине госпожа Тилли всем своим сердцем устремилась к этому несчастному заключенному, как, наверное, любое растение тянется за первыми лучами солнца. Девочка чувствовала в нем источник некой живительной силы, которой у нее самой не было. Незнакомец, каждый день сидевший рядом с ней и претерпевавший за нее наказания, имел в себе некий духовный стержень, о чем весьма смутно догадывалась госпожа Тиллитта.

Люди, всю жизнь ее окружавшие, делились на две категории: одни были безразличны к ее судьбе, другие же, напротив, так сильно завидовали, что готовы были ненавидеть только из-за одной этой зависти. При этом все они были одинаково мелочны, эгоистичны, хитры, злы, жадны, гневливы, трусливы и порочны. И весь этот круговорот жалких людей вокруг госпожи Тилли никогда не прекращался и был ее маленьким миром, который казался ей настолько же естественным, насколько были для нее естественны ее собственные руки или же ноги.

У нее совершенно не было друзей, да и она едва ли понимала значение этого слова. И вот теперь перед ней сидел человек, гораздо выше ее в моральном и духовном смысле, и девочка это сразу же почувствовала. После родилось чувство стыда, хотя пока еще смутно очерченное и неопределенное, словно размытый после дождя песок. И все же это были благодатные ростки чего-то нового и хорошего, внезапно появившегося в ее сердце. Однако сперва госпожа Тилли подумала, что влюбилась.

– Я постараюсь сегодня все понять и ответить, – неожиданно пообещала девочка и, надо отдать ей должное, вполне сдержала свое обещание. Оказывается, когда даже самый неспособный и нерадивый ученик захочет чему-то выучиться – он это сделает, ибо нет необучаемых, но есть много безвольных лентяев. Господин Волосатинс был доволен как никогда: его козлиная бородка подрагивала от радостного предвкушения своего вознаграждения. Действительно, его манера с особым рвением истязать слугу возымела свои плоды, и госпожа Тилли наконец-то стала способной ученицей!

Когда девочка в точности ответила отцу урок, тот радостно захлопал в ладоши. Толстяк был так счастлив, что даже не испытывал больше ненависти к Бату, напротив, он настолько расщедрился, что приказал вызвать доктора и осмотреть многострадального слугу. Этот счастливый день Артур провел в тенистой прохладе платанов, лежа на мягких кушетках цвета куркумы, набитых гусиным пухом, а достопочтенный господин Льгинкис осматривал и залечивал его страшные раны и только в негодовании цокал языком.

– Вам следовало бы несколько дней находиться у меня, – заметил врач с осуждением в голосе, будто это Артур сам был виновен во всех своих злоключениях.

– С удовольствием соглашусь с вами, – вежливо, но с едва ощутимой иронией заметил мальчик. Невероятно, но больше всего на свете изможденному бедняге хотелось сейчас находиться здесь, в тени сада, чувствуя, как обезболивающая мазь снимает воспаление с кожи.

После всех проведенных манипуляций врач предложил своему пациенту напиток – то был чудодейственный эликсир, вероятно на базе алкоголя. Артур выпил его с неприкрытым отвращением, так как не переносил вкус спирта. Однако после ему заметно полегчало и захотелось спать. Господин врач оставил пациента на кушетках, снабдив также сытной едой, и Артур с наслаждением закрыл глаза, решив немного отдохнуть.

– Невероятная жара сегодня, а ветер прохладный! Немудрено и простудиться! – вдруг послышался над ним чей-то гнусавый возмущенный голос. Артур лениво приоткрыл глаза и увидел перед собой долговязого худощавого юношу с такой бледной полупрозрачной кожей, что, казалось, сквозь него можно было смотреть словно в окно.

На незнакомце был теплый байковый халат, в который вышеуказанный субъект был завернут с невероятной тщательностью и даже какой-то маниакальной педантичностью. Халат доходил ему до самых пят, а тощие бледные кисти торчали из рукавов так несмело и боязливо, словно их обладатель опасался нечаянного соприкосновения с воздухом. Чудилось, что будь это только возможным, юноша с головой бы обмотался своим одеянием, что, конечно же, казалось удивительным при такой жаре. Незнакомец разговаривал сам с собой, и по всему было видно, что он даже не обратил внимания на лежащего на кушетках мальчика.

– Нет, кажется, у меня озноб… Уже весь дрожу… – продолжал озабоченно повторять странный субъект. Артур сразу понял, что перед ним один из представителей замечательного семейства Ролли. Иначе и быть не могло. Об этом говорил дорогой с прекрасной вышивкой халат, холеные руки, которые не имели ни малейшего понятия о тяжелой работе, удобные сандалии, похожие на те, что носил старый армут…

Клипсянин с интересом наблюдал за этим странным юношей, который с озабоченным видом ходил по саду. Тот продолжал болтать всякий вздор, однако в какой-то момент он увидел, наконец, перед собой Артура и нахмурился. Надо сказать, что Карм презирал такой феномен в армутском обществе, как рабство. Он находил это негуманным и весьма устаревшим. Ему казалось, что всякий мало-мальски образованный человек должен ненавидеть любые ограничения свободы так же сильно, как и он сам.

Однако, недолюбливая рабство как категорию, Карм все же благосклонно воспринимал тот факт, что в течение дня кто-то должен обмахивать его опахалом, причем совершенно безвозмездно. Такие лицемерные люди часто встречаются в нашем обществе; они с гордостью провозглашают себя сторонниками справедливости, но при этом живут так же, как и те, с кем они борются. Со словами «как можно так бесчеловечно относиться к единорогу» они тем не менее способны отведать его на ужин в качестве основного блюда, и это нисколько не будет противоречить их идейным принципам. Карм ненавидел пристрастия папаши, но и не отвергал их, считая вполне приемлемыми, когда дело касалось лично его персоны.

Артур привстал на своих подушках и безо всякого стеснения насмешливо разглядывал долговязого хилого юношу. Мальчика изумляло странное желание армута закутаться в свой халат в самом разгаре оюня на южной пустынной равнине, где климат был куда жарче и засушливее, чем, например, в Клипсе или в Троссард-Холле.

Незнакомец с отвращением покосился на спину мальчика, которая была сейчас покрыта толстым слоем лечебных мазей, и изящным движением руки достал из кармана платочек. Он поднес его к губам, словно ему вдруг сделалось дурно. Юноша даже немного пожелтел лицом.

– Все в порядке? – участливо осведомился Артур у незнакомца. Карм несколько секунд смотрел на мальчика. Казалось, он задумался. Сам того не подозревая, клипсянин задал правильный вопрос с правильной интонацией.

– Нет, не в порядке, – ворчливо заметил юноша, который, как потом выяснилось, оказался вовсе не юношей, а вполне себе солидным мужчиной. – Очень плохо. Все ужасно. Меня уже второй день лихорадит, и мне кажется, что я страшно болен. Вчера я выпил крепкой настойки от лихорадки, но мне не особенно это помогло.

Артур вспомнил, как в Троссард-Холле ребята начинали утро тем, что ходили делать зарядку и закаляться.

– Нужно поменьше лежать, а по утрам обливаться холодной водой, – заметил мальчик нравоучительно, но не без язвительности, с трудом представляя, как этот худой бледный юноша расстанется со своим теплым халатом. Удивительно, но Карм схватился за эти слова, как, наверное, утопающий схватился бы за веревку.