Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? (Мф 6.22-23)

Время: задолго до произошедших в первой книге событий

За маленьким окошком свирепый ливень яростно прибивал к земле желтую пожухлую траву. В небольшом домике с соломенной крышей было холодно и неуютно; через проеденные насекомыми отверстия капала вода, образуя на полу мелкие лужицы. Чумазая девочка, одетая в нищенские лохмотья, старательно вытирала их протухшей тряпкой. Бедняжка знала, что это совершенно бесполезное занятие, но в то же время ей казалось, что если она не успеет вовремя вытереть маленькую невинную лужицу, то вскоре та превратится в огромный океан, который затопит обветшалую лачугу. Девочка дрожала от холода, но не смела жаловаться. В конце концов, внутри лучше, чем снаружи – это неоспоримый факт.

Внезапно ветхий домик словно всколыхнулся, и хлипкая дверь протяжно застонала, впуская кого-то в свою обитель. Юная труженица вновь поежилась, но на сей раз не от холода. Непреодолимый страх вплотную подобрался к ее сердцу – ведь ей это не предвещало ничего хорошего. Пришла хозяйка, которая отсутствовала вот уже семь рассветов, и ее неожиданное появление развеяло смутные мечты бедняжки – она-то надеялась, что женщину съели волки. Несколько тяжелых напористых шагов, сухое предупреждающее покашливание – и в комнате показалась старуха собственной персоной.

На вид нежданной гостье было около восьмидесяти смрадней, морщины на ее лице прорезались так глубоко, что в них оседала пыль. Ее светлые волосы, отдаленно напоминавшие сухую колючую солому, были аккуратно перевязаны голубым бантом, а франтоватая лаковая шляпка являлась вполне логичным завершением почтенного облика пожилой дамы. При этом имелось что-то в ее внешности чудное и даже неестественное. После беглого взгляда на ее персону оставалось странное послевкусие, будто что-то здесь не так. Присмотревшись повнимательнее, можно было понять, что загадка кроется в ее глазах, которые, невзирая на солидный возраст, сохранили какую-то девичью сумасбродность. Они были неестественно большие, цвета янтаря, и в них плясали веселые огоньки, как бывает у молодых девушек, когда они хотят понравиться своим возлюбленным.

Старуха была одета в длинную соболиную шубу, из которой торчали две маленькие аккуратные ручки, постоянно теревшиеся друг о друга, словно в предвкушении вкусного обеда. Женщина явно была погружена в себя, и все происходящее вокруг мало ее волновало. Ее глаза светились какой-то веселой сумасшедшей идеей; она постоянно качала головой и даже немного притопывала в возбуждении.

Девочка с безотчетным страхом глядела на хозяйку, не осмеливаясь подать голос. Она жила у этой женщины уже достаточно давно, чтобы знать все пагубные привычки своей кормилицы. Впрочем, слово «кормилица» можно было употребить здесь с весьма большой натяжкой.

Наконец старуха перестала плясать и остановилась посреди комнаты, переведя дух. Затем она поежилась, что могло бы означать, что она хоть чуть-чуть осознает происходящее.

– Холодновато здесь… – задумчиво произнесла она, в то время как ее желтые глаза неестественно искрились весельем. – Холодновато… А где моя любимая крошка? – вдруг спросила она, в беспокойстве оглядываясь по сторонам.

Девочка содрогнулась от ужаса и неприязни.

– А, вот ты где, моя дорогая. Будь хорошей, разожги камин. – Голос старухи звучал не как просьба, а скорее как приказ, однако же глаза ее будто не соглашались со своей владелицей – они по-прежнему светились добротой и лукавством.

Бедняжка молниеносно кинулась к камину. Она так торопилась, выполняя приказание, что руки ее дрожали, не в силах удержать огниво. Наконец ей удалось разжечь костер, и гостиная начала постепенно согреваться.

– Чем ты занималась без меня, крошка?

– Я… мыла полы… – пробормотала та еле слышно. Пожилая женщина весело расхохоталась, обнажив белые, совсем неиспорченные зубы.

– Глупое занятие. Но сегодня ты не будешь скучать, моя дорогая. Я решила сделать с тобой что-нибудь эдакое… Необычное… – весело добавила она, повергнув несчастную в невероятный ужас. – Ты же знаешь, как мне нравятся эксперименты. А ты как раз подходишь для воплощения всех моих чудесных идей. Я шла домой и думала, почему бы мне не изменить твой облик… Вот сколько тебе смрадней, дитя? – последнюю фразу она произнесла по-матерински нежно и опять безумно расхохоталась.

– Тринадцать, – пробормотала девочка, наивно ответив правду. Старуха в первый раз в жизни поинтересовалась чем-то, что касалось лично ее.

– Уже тринадцать… А такая страшная, никудышная, прямо комок грязи… Полное ничтожество, – совершенно спокойно и рассудительно произнесла пожилая женщина, хотя дикий блеск в ее глазах не выдавал ни малейших признаков разумности.

Служанка вдруг упрямо сжала губы.

– На себя посмотри, старая карга! – звонко выкрикнула она и сразу же замолчала, подавившись страхом. Девочке стало дурно от своей безрассудной смелости. Ну, по крайней мере, перед смертью ей не будет стыдно за свое поведение. В этом доме ее постоянно звали ничтожеством, хотя она точно знала, что подобный эпитет к ней не относится. В последнем она не могла быть уверенной наверняка, все-таки ей не приходилось встречать людей в этом лесу и не с кем было сравнить себя. Однако, следя за поведением своей наставницы, ей удалось понять, что та называет гадкими именами все, что движется и никоим образом не относится к ее собственной персоне. Только себя она трепетно любила и всячески превозносила.

И сейчас оскорбление словно пощечина просвистело в воздухе. Хозяйка остолбенело вытаращилась на девочку, и ее желтые стеклянные глаза на секунду замерли в отвисших веках. Потом она начала смеяться так сильно, что дом, казалось, заходил ходуном. Ее морщинистый подбородок затрясся всеми своими складками. С потолка посыпалась какая-то ветошь.

Девочка в панике кинулась к двери, надеясь ускользнуть от старых крючковатых лап. И, о чудо, ей удалось выбежать из комнаты. Юная мятежница просто не чувствовала своих ног – так быстро она бежала! Вслед за ней стрелами летели бурные проклятия и ругательства, значения которых она не совсем понимала. Наконец предбанник, крыльцо и все ступеньки оказались позади нее, и страшный дом выпустил девочку в суровые чертоги холодного промозглого леса. Ее босые ноги безжалостно терзали острые камни и мокрые от дождя коряги, но бедняжка не ощущала ровным счетом ничего.

– Прощай навсегда! – надрываясь, прокричала храбрившаяся беглянка оставшемуся позади опостылевшему дому. Однако пробежав еще несколько единометров, девочка замерла, и ее ступни будто бы приклеились к холодной земле. Несчастная вскричала от ужаса, пытаясь сдвинуть их с места – но, увы… Они не принадлежали ей больше. Такое бывает в кошмарных снах, когда ты спасаешься от преследования и тебе надо непременно убежать, но ноги словно ватные – они не слушаются более своего хозяина! Девочка обреченно развернулась на носках и медленным размеренным шагом побрела в сторону проклятого дома. Ее ноги сами несли взбунтовавшееся тело назад, туда, откуда вряд ли она когда-либо сможет уйти. Незадачливая беглянка была готова разрыдаться от страха – там ее ждала верная смерть.

Стоило несчастной только взойти на порог, как она увидела перед собой статного черноволосого мужчину с пучком березовых веток в одной руке. Незнакомец с притворной ласковостью улыбнулся и гостеприимно указал мятежнице на дубовый стул. Девочка в страхе попятилась. Ей было не убежать от мучительницы. Проклятая могла все на свете, и главным ее фокусом было перевоплощение. Вряд ли такие дары давались обычным людям. Но дары ли? Или скорее проклятия?