В Риге я уже легально (правда, под фамилией Кустов), в ожидании бумаг от французов, могу остановиться в нашем полпредстве. В прежние времена проезжал через столицу Латвии без остановок, а нынче придется здесь задержаться. На Ригу гляну, посмотрю своими глазами — как тут и что.

Телеграмма отправлена из Парижа загодя, комнату мне приготовили. Разумеется, не обошлось без проверки документов. Здесь я все лишь торговый представитель Советской России, на которого можно посматривать свысока и придирчиво изучить мой поддельный паспорт. Но особенно меня порадовали двое — Мурашко и Зарубин, пожелавшие внимательно осмотреть чемодан торгпреда и, даже покопаться внутри. Фамилии эти я знал. Еще бы, если я сам подписывал приказ об их назначении в латышскую миссию. Это, скажем так, полпреды в штатском, из состава ИНО ВЧК. Чекисты, решившие осмотреть вещи постороннего человека, пришедшего в советское полпредство, абсолютно правы. Мало ли, что можно привезти из иностранных земель? Но они не должны себя демаскировать. И мне стало любопытно, как они справятся со своей задачей?

— Товарищ торгпред, предъявите ваш чемодан, — сурово потребовал Мурашко, переглянувшись с Зарубиным.

— Вот он, мой чемодан, — слегка пнул я носком ботинка в бок своего кожаного чемодана. — Чего его предъявлять?

— Откройте.

— Не хочу, — пожал я плечами. — Да и с какой стати я должен показывать свой чемодан?

— Может, там у вас контрабанда? — настаивал Мурашко. — Мы обязаны знать, что у вас внутри.

— Контрабандой занимается таможня, а не сотрудники миссии, — хмыкнул я. — Вот, когда стану пересекать границу, тогда мои чемоданы и обшарят, а вам не положено.

— Нам — положено, — со значением сказал Зарубин.

— С какой стати полпредам положено проверять вещи своего коллеги? Возможно, у меня здесь секретные документы, которые вы не должны видеть.

— Мы — сотрудники иностранного отдела ВЧК, — надменно сказал Мурашко. — Нам можно и секретные, и несекретные документы смотреть.

М-да, тяжелый случай. Если бы он сказал — проверка в целях безопасности, открыл бы я свой чемодан без звука. А тут… Хреновые у меня подчиненные. Получается, что и я начальник хреновый, если они сразу же принялись качать права, вместо того, чтобы действовать настойчиво, но вежливо, не раскрывая настоящих должностей. И на Трилиссера не стоит кивать, что подготовил для дипмиссий таких сотрудников. Что ж, коль скоро я начал провокацию, придется довести ее до конца. И посмотрим, насколько у парней хватит выдержки.

— А чем докажете, что вы из ВЧК? — поинтересовался я. — Предъявите служебные удостоверения, и я открою свой чемодан. Я от вас даже ордер на обыск не потребую.

— Документы, гражданин торгпред, у нас в Москве, нам их с собой не положено брать.

— В таком случае, обойдетесь, — лениво сказал я парням. Предупредил. — А попробуете сами открыть — огребете.

Парни набычились и, скорее всего, сейчас бы произошла небольшая драчка, но в вестибюле появился еще один полпред, которого в данном случае можно именовать полномочным послом — товарищ Ганецкий, глава нашей дипломатической миссии в Латвии. Все-таки, не очень удобно, если в посольстве все именуются полпредами. Поди, разбери, кто старше, а кто младше по должности.

— Добрый день, товарищи, — поздоровался с нами Ганецкий. Посмотрев на меня, хитренько улыбнулся. — Вы, как я полагаю, товарищ Кустов из Парижа? А имя и отчество?

— Олег Васильевич, — пожал я руку полпреду. — Рад вас видеть, Яков Станиславович.

С Ганецким мы пару раз встречались — и в мою бытность начальником Архчека и позже, когда я перешел в центральный аппарат. И он прекрасно знал и мою должность, и мое настоящее имя. Ганецкий — тот еще жук. Изворотлив, предприимчив.

— И что здесь у вас происходит? — поинтересовался полпред.

— Ваши подчиненные уверяют, что они служат в чрезвычайной комиссии, поэтому имеют право осматривать мой чемодан.

— Разве в полпредстве служат сотрудники ВЧК? — вскинул брови Ганецкий и перевел взгляд на моих подчиненных.

Я чуть не брякнул — мол, эти уже не служат, но не стал. Во-первых, уж слишком бы это было театрально, а во-вторых, я бы и сам рассекретился. Одно дело, что меня знает близкий соратник Владимира Ильича, вбухавший, вместе со своим шефом и родственником, Парвусом в революцию столько денег, что мне и не снилось, совсем другое — если об этом узнают сотрудники миссии.

Мурашко и Зарубин стояли, словно нашкодившие пятиклассники перед строгим директором.

— Товарищи, разве у нас с вами не было разговора? — строго спросил Ганецкий. — Все сотрудники дипломатической миссии являются полпредами — советскими дипломатами.

— А чего этот торгпред не желает чемодан открывать? — огрызнулся Мурашко.

Полпред с любопытством посмотрел на меня:

— Да, действительно, почему Олег Васильевич не пожелал открыть свой чемодан?

— А потому он не пожелал, что товарищи полпреды вели себя очень по-хамски, — пояснил я.

— Мы вели себя по-хамски? — в один голос возмутились Мурашко и Зарубин. Потом Мурашко усмехнулся. — Да ты не знаешь, что такое по-хамски… Я бы тебе торгпред в двадцатом году показал, что такое вежливость…

— Молодой человек, — вздохнул я, не обращая внимания, что Мурашко был меня старше лет на десять. — Про свои былые заслуги вы потом станете рассказывать, когда со службы уволитесь. Кто-нибудь проводил с вами инструктаж о том, как положено себя вести за границей? Объяснили, что дипломатам положено быть предельно вежливыми?

— Да никто с ними никаких инструктажей не проводил, — хмыкнул Ганецкий, а потом слегка подколол. — Недоработка руководства ВЧК.

— Яков Станиславович, скажите прямо, что что это недоработка лично Аксенова, — сказал я. — Теперь половина Риги знает, что в советском посольстве служат чекисты.

Признавать такой досадный промах было не очень приятно, а сваливать на Трилиссера нелепо. Поговорить-то я с замом поговорю, и очень серьезно, но ответственность за бардак все равно на мне, как на руководителе. И почему я решил, что сотрудники ВЧК, прикомандированные к посольствам, сразу же войдут в роль полномочных представителей своей страны, а исполняя эту роль, станут заниматься разведкой? Они, вон, как привыкли наганами махать, так до сих пор и не отвыкли. Правы те, кто считает, что старый состав нужно срочно менять на новый.

— Никто не знает, что мы из ВЧК, — заявил Зарубин. — Мы сегодня в первый раз представились.

— А на хрена вы представились?

— А потому что вы чемодан предъявлять не захотели. Обычно, когда мы требуем, все открывают.

Опять про чемодан, который я «не хотел предъявлять».

— А почему вы мне просто не сказали — товарищ Кустов, будьте добры, откройте ваш чемодан? — поинтересовался я. — А можно было сказать не будьте добры, а пожалуйста. Слышали такое волшебное слово? И что значит — требуем? Дипмиссия, конечно, считается территорией РСФСР, но ведь сюда разные люди приходят. А если я отказываюсь предъявлять свой багаж, то вы должны вежливо и твердо завить — просим прощения, дорогой товарищ, но в этом случае мы не имеем право вас пропустить. Вот и все.

В вестибюле никого, кроме нас не было, но все равно, проводить разбор полетов здесь нежелательно. Я повернулся к послу:

— Яков Станиславович, станете осматривать мой багаж? Вам все предъявлю. Даже флаконы духов и шелковые чулки, которые в Москву везу. Все покажу, но давайте в другое место перейдем.

— Верю, что адской машинки у вас нет, — усмехнулся Ганецкий и приказал. Товарищ Зарубин, возьмите чемодан товарища Кустова и отнесите в его комнату. А вы, Мурашко, пока останьтесь здесь.

Мы прошли в кабинет начальника полпредства. Яков Станиславович уселся за стол, а я пристроился рядышком.

— Как вам ваши сотрудники? — спросил Ганецкий.

— Плохо, — признался я. — О том, что они работники ВЧК, должны только вы знать. А здесь, как я полагаю, все посольство знает?