– Ясно. Тогда хороших выходных, – произнесла она с досадой, уходя в себя.

Воздух наполнился густым напряжением, словно дымом от лесного пожара. Я обнял ее и ушел.

Я глубоко вдохнул и открыл дверь. Было темно и тихо, только лунный свет проникал сквозь окно в коридоре. Я прошел в свою комнату и рухнул на кровать, подобно мешку кирпичей с большой высоты. Плечи напряглись, словно их стиснули два огромных зажима. Я лежал, смотря в потолок и плавая где-то меж грез и сновидений, меж колыбельных и песен, между настоящим и будущим.

– Я так устал, – простонал я. Закрыл глаза и увидел в темноте искры света, рассыпанные по комнате, созвездие светлячков; мерцание Пояса Ориона и Кассиопеи. Меня позвали: крик вибрацией пронзил тело и отозвался эхом в комнате.

– Да, мами, – прорычал я. Она постучала и вошла.

– Tu dors? [2] – прошептала она. Я молчал, только кивнул в ответ и притворился, что засыпаю. На секунду она застыла, затем вышла из комнаты. Я медленно поднялся и сел за стол в углу. Свет не включил, пусть луна освещает мне путь. Я чувствовал свинцовую тяжесть, словно тонул в пахучем застойном бассейне. На столе, ворвавшись во всепоглощающую тьму, загорелся экран телефона.

Чем ты сегодня занят? Мы идем пить. Подтягивайся.

Сообщения хлынули потоком. После каждого меня затягивало все больше и больше, я тонул. Взял телефон и выключил, затем потянулся к упаковке сидра, который купил по дороге домой. Всего одну. Потом еще одну. Я сидел в уютной темноте, она сжимала меня, как властная любовница.

Приехал я поздно, но хотя бы приехал. У входа меня живо поприветствовали какие-то новые люди, будто я случайный прохожий. Я сел на стул в заднем ряду, за скамейками. Пастор Батист стоял у алтаря и смотрел вверх, будто между ним и небом не было потолка. Музыканты играли: напоминающий Фила Коллинза [3] барабанщик в отдельной будке; пианист, качающий головой из стороны в сторону, как Стиви Уандер[4]; электрогитарист с расплывчатыми рифами Джими Хендрикса[5]; акустический гитарист, бьющий по струнам с чувством, как Рей ЛаМонтейн[6]. Они аккомпанировали юному хору сестры Делорис, как я ее называл, потому что реальное ее имя всегда от меня ускользало. Ее исполнение «Oh Happy Day» [7] как минимум напрягало, а как максимум вполне могло быть репетицией к третьей части фильма «Действуй, сестра» [8]. Я увидел мами в первом ряду, со сложенными в молитве руками. Она хлопала в такт музыке. Пастор Батист медленно поднял микрофон. Он говорил мягко и протяжно, но с уверенными басовыми нотками в голосе.

– Сегодня мы будем читать «Послание к Римлянам», глава десятая, строфы девять и десять. Начнем чтение во имя Отца, Сына и Святого духа. «Ибо если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься, потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению».

Пастор Батист закончил чтение и закрыл Библию. Паства ждала. Все в помещении замерли, затаились, а я наблюдал за ними, как чужак.

– Семья, позвольте рассказать о случае, когда Господь спас меня… Те из вас, с кем мы знакомы хорошо, знают, что я был тот еще хулиган. Заблудшая душа на службе своего эго, алчности и примитивным потребностям. Мой путь к вере был не без препятствий, семья, но промысла Божьего без них не бывает.

– Аминь, – послышался чей-то голос, остальные тут же подхватили.

– Но те, кто служит Господу в этом мире, да будут награждены изобилием в мире ином. Так было обещано.

– Аминь! – воскликнула паства.

Пастор Батист продолжил:

– Был прохладный осенний вечер, возможно, даже ночь. Помню только, что давно стемнело, и ветер завывал, подобно дикому зверю. Я сидел посреди холодной аллеи, прислонившись к фонарному столбу, в агонии и отчаянии. Секс, алкоголь, наркотики, долги, драки – что угодно, все это было в моей жизни. И тогда я услышал голос, очень четкий и ясный. Он прорезал окружающий шум, как алмаз прорезает стекло. Не могу сказать, что поведал этот голос, но я услышал его и внял ему. Понял, что не могу дальше идти по такому пути, иначе умру.

Семья, как часто бывает так, что мы видим верный путь, но не следуем ему. И так продолжается до тех пор, пока мы не достигнем дна, от которого сможем оттолкнуться. Но помните, что Господь всегда помнит о вас, свет его следует за вами, где бы вы ни были, куда бы вы ни пошли.

Воздух взорвался неистовыми аплодисментами и улюлюканьем; яркое солнце пробивалось сквозь витражные окна, цветные лучи падали на прихожан.

Я ждал на улице, пока толпа медленно перетекала в боковую комнату, чтобы поболтать, а точнее, посплетничать за чашечкой чая с печеньем. Притворился, будто сижу в телефоне, чтобы избежать лишних взглядов и ненужных бесед, правда листание ленты соцсетей не сильно спасало, пришлось все-таки поднять глаза; нервы напрягаются, когда видишь, что значок заряда стал красным, и ты понимаешь, что заговорить с кем-то все же придется.

Мами не знала, что я приду. Хотел удивить ее, хотел, чтобы она подумала, будто я пришел по доброй воле. Она была прихожанкой этой церкви уже несколько лет, походив по разным и наконец остепенившись. Найти хорошую церковь все равно что найти спортивную команду, за которую будешь болеть: надо верить, что игрокам все это нравится не меньше, чем тебе. Мами этого не говорила, но мне казалось, что эта причина весит ничуть не меньше, чем все, что она назвала – хор, музыка, проповедь, – и те, что назвал бы я, – еда. Я был рад тому, что она нашла в конце концов место, где вполне неплохо устроилась неофициальным приходским советником. Она готова была помочь любому: по телефону и лично. Поэтому люди тянулись к ней.

Мами стояла у входа с группой, которая уже собралась расходиться. Я подошел к ней посреди разговора и похлопал по плечу. Она повернулась и ахнула. Я удивился: неужели так давно не был в церкви? Интересно. Даже забыл, сколько раз она спрашивала, приду ли я на службу. Я всегда ухитрялся отказаться, не отказывая напрямую. А она потом целую неделю со мной не разговаривала и смотрела так, будто я ей не единственный сын и меня всегда можно заменить тем, кто не будет ее разочаровывать. Может быть, так она показывала, что ей не все равно.

Она радостно вскрикнула, от неожиданности кто-то из прихожан обернулся.

– Это мой сын.

Некоторые женщины посмотрели на меня с любопытством, несколько мужчин одобрительно кивнули. Мами взяла меня за руку и повела через всю залу к пастору Батисту, стоявшему в окружении людей, которые присосались к нему, пили его, словно лошади на водопое.

– Пастор, познакомьтесь с моим сыном.

– Здравствуйте, мы, кажется, виделись, – сказал я, вспомнив, как Мами в прошлый раз точно так же потащила меня с ним знакомиться.

– Да благослови тебя бог, брат мой. Очень рад познакомиться.

– Вы интересно рассказываете.

– О, это не я говорю, это Он, – он поднял голову вверх, – говорит через меня.

Я тоже поднял голову, не совсем понимая, что должен был там увидеть.