Где-то около шести вечера Кранцев появился в приемной гендиректора. Франсуаза всегда тепло его принимала и приветливо улыбнулась вошедшему. Это был один из редких русских, кто хорошо говорил по-французски, никогда не заискивал перед начальством, не делал вид, что заигрывает с ней, в расчете на ее расположение, держался просто и корректно, может быть, немного напряженно, все-таки гендир – большая шишка, да еще глаза выдавали некоторую иронию при созерцании торжественной суеты, обычно царившей в приемной главного лица ООН.
– Можете войти, – пригласила она, – а потом расскажете, как ваши дела.
Кранцев застал гендиректора у карты мира, закрывавшей полстены.
– Да-а, неспокойно в мире, – произнес тот вместо приветствия, как бы приобщая посетителя к глобальной политике. – Проблем все больше, а денег у ООН все меньше.
С этими словами он пригласил Кранцева сесть в глубокое кожаное переговорное кресло и разместился за столом напротив, не переставая приветливо улыбаться.
– С чем пожаловали, молодой человек?
Кранцев, которому было уже давно за сорок, смутился, но начинать с личных просьб было бы не мудро с его стороны, и он сжато, но доходчиво изложил идею детского концерта в ООН. Услышав про спонсора и поняв, что, кроме бесплатного предоставления зала, администрация ООН расходов не понесет, гендиректор улыбнулся еще шире и охотно согласился поддержать начинание и для этого встретиться с Джоном МакТерреллом на ланче в один из ближайших дней.
– Я поручу нашей культурной службе оказывать вам всяческое содействие, – закивал он, тихо радуясь простоте просьбы.
А вот вторая часть кранцевского доклада радости, похоже, у гендира не вызывала, хотя, как опытный дипломат, он постарался этого не показать и отделаться общими местами.
– Что ж, ваше стремление работать в ООН похвально, Артем Васильевич. И хорошо, что постпредство внесло вашу кандидатуру на замену Торопову. Скажу больше: замена достойная, человек вы компетентный, дисциплинированный, трудолюбивый. Организации такие люди нужны. Надеюсь, что и руководство, и управление кадров МИДа высказались в вашу поддержку…
Он наклонился через подлокотник поближе к Кранцеву, как бы для доверительного разговора.
– Скажу вам прямо, ООН переживает трудные времена… нехватка ресурсов… никакого маневра в области набора кадров, все строго контролируется из Нью-Йорка, продвижение каждого кандидата – сущая морока… Но, как вы понимаете, если ваша кандидатура пройдет сито кадровой службы ООН, я окажу ей самую горячую поддержку… уж вы можете на меня положиться в этом случае…
Конечно, Кранцев предпочел бы услышать, что гендиректор окажет поддержку его кандидатуре до прохождения фильтров кадровой службы ООН, но что возьмешь с такого важного человека, спасибо и на этом. Он вежливо поблагодарил и попрощался. У выхода из кабинета гендиректор долго тряс ему руку, приглашая заходить еще, когда понадобится, и подтвердив свою готовность отобедать с Джоном МакТерреллом.
Франсуаза смотрела на него вопросительно-сочувственно, словно ожидая сообщения о победе, но на ее повторный вопрос «Как дела?» Кранцев односложно ответил: «Все в порядке». Так у них принято на Западе, никто не поймет, если начать подробные объяснения. Интуитивно он ощущал, что ему продали тухлые яйца, но убедиться в этом пока не было возможности.
* * *
Из зеркала на Людмилу Пахомову глядела высокая, голая, вполне еще сексуально привлекательная женщина лет сорока. Так она сама себя определила. Правда, бренность увядающего тела, скрываемая на службе узкими юбками, блузками, пушапами, колготками и прочими дамскими ухищрениями, уже была видна при таком откровенном просмотре, да еще при дневном свете. Бедра начали расплываться, грудки провисают, руки в плечах, черт возьми, пухнут, несмотря на диету, животик, некогда гордость его владелицы, тоже начинает выдаваться вперед. В остальном пока все нормально: поджарые ноги, крепкие ягодицы, очаровательный изгиб спины над попочкой, мощный, выпуклый, постриженный по моде лобок, который так притягивает Луизу. В конце концов, она начальница и от нее зависит твое положение, что делать, если ей нравятся женщины. И потом она такая мастерица на ласки, чистая, душистая, изобретательная, сильная, внимательная. Ни один мужчина такого наслаждения не давал тебе за всю твою небогатую личную жизнь. За рождением ребенка, недоношенного, но родного Бореньки, последовал развод, и потом были, конечно, какие-то короткие, необязательные и незапоминающиеся встречи, какая-то неопрятная суета с подпитыми чужими мужиками, отловленными на вечеринках. Но не было того, единственного и исключительного, который только для тебя и только с тобой, долго, основательно, вкусно, виртуозно. Как Луиза. Ну, а потом, карьера в ООН требует усилий, самоотречения, надо зарабатывать деньги на жизнь с Боренькой, который уже подрос и которому нужен присмотр и материнская нежность. Тут уж не до мужиков, да и где их взять, они ищут молодых, бедовых, послушных, озабоченных, распущенных, доступных. Строгая ООН-леди отпугивает. Иностранцы – вялые козлы, наши – трусливые котяры. Разве что Кранцев, ладный, подтянутый, пружинистый, нервический. С ним, наверное, можно обалдеть от сладости. Так он в твою сторону никогда и не смотрит, о своем чем-то думает, нет поиска во взгляде, да и жена с дочкой к нему сейчас приехали на постоянно. Женщина в соку… Красотка… Скорее Березин подошел бы, активный самец, умеет ухаживать, прекрасный любовник. Помнится, с ним тебе было хорошо, да мало. Он парень заводной, ветреный, любит красивую жизнь, положиться на него невозможно, бегает от своей тухлой жены, но с опаской, у той папа все еще с органами не порвал, может и прижать. В общем, типичный б…дун, рассчитывать на него не приходится.
От определения Березина у Люси вдруг ослабли ноги, где-то внутри, в потайном месте разгорелся огонек, взгляд повело. Она прогнала неожиданное и ненужное сейчас желание. Вот еще, пусть лучше все это достанется Луизе, а ты подождешь лучших времен, когда появится свой мужик – ласковый, заботливый, жадный до конкретно твоего начавшего увядать, но еще сочного тела. Надо продолжать ждать и надеяться… Пахомова решительно вытерла тыльной стороной ладони навернувшиеся на глаза слезы.
В раскрытую балконную дверь ворвался прохладный ветерок, и женщина у зеркала зябко поежилась. Все-таки голая, а на дворе начало апреля, хоть солнечно, но жары нет. В доме напротив живут Тороповы, и при желании с их балкона на таком же четвертом этаже, ну, может быть, не глазом, а в подзорную трубу, можно было рассмотреть голую Паховому. Но с Торопова, этого хлыща, станется, тоже боится жены как огня. Хотя мужчина он привлекательный, жилистый, злой. На секунду жаркая волна толкнула ее к балкону, вот выйду какая есть на свой балкон, пусть все смотрят, не уродина. Ей безумно, до спазм в животе захотелось, чтобы кто-то увидел ее сейчас такой, как она есть, в чем мать родила. Надо будет этим летом уехать в отпуск куда-нибудь на острова, к натуристам, отвести душу, мука все время быть одетой и никому не нужной. С этой конструктивной мыслью Люся Пахомова подошла к туалетному столику и допила остававшийся джин с тоником. Чтобы взбодриться, она обычно пила виски или граппу, а чтобы расслабиться – джин или мартини, но при оказии ничего не имела против кальвадоса, рома и других имеющихся в наличии горячительных напитков, кроме вульгарной водки, даже элитного качества. Она меланхолично погремела оставшимся в стакане льдом, одним махом высыпала его в рот вместе с дольками лимона, разгрызла все это и стала медленно одеваться.
С балкона Торопова действительно можно было бы при желании рассмотреть обнаженную Пахомову, но только таких желаний у того никогда не возникало, и подобная идея ему даже и в голову не могла прийти. В его личной видеотеке, если понадобится, было достаточно крутой эротики с отборными разнузданными телками. А в голове хватало других забот. Одна из них, если не главная, – как всякий раз снова и снова пробуждать в себе влечение к обрюзгшей и неряшливой жене, чтобы поддерживать необходимую иллюзию гармоничной семейной жизни. Обнимать эти складки жира на животе и толстые ляжки. Общая неповоротливость тела и постоянная осоловелость в глазах тоже не способствовали воспламенению. Но самое обидное, что, когда вроде бы достигнут результат, о чем обычно свидетельствует некий писк жены, она отворачивается от него с таким безразличием, как будто он в чем-то провинился. А может, догадывается о его чувствах и наказывает. Конечно, для мобилизации нужна недюжинная воля, но чего-чего, а воли Торопову было не занимать с того самого момента, как щуплым аспирантом он твердо решил жениться на прыщавой неаппетитной толстушке – дочери будущего академика, директора научного института, чтобы уехать за границу. В конце концов, секс не главное в жизни. По крайней мере в его, Торопова, жизни есть вещи и поважнее: успех, деньги, благополучие, которые дают не сравнимое ни с каким оргазмом устойчивое чувство кайфа и превосходства над окружающими, всеми этими презренными середнячками, неудачниками, простолюдинами, скромнягами. Он, Торопов, однажды решил, что будет жить в комфорте любой ценой, и уже почти достиг этой цели, дело за малым. Да и цена-то невысока, подумаешь, спать с толстой, потной, занудной Ларой. В конце концов, отвращения к ней пока не наступило, женщина как женщина, не в либидо счастье. Какие-то секунды глупой суеты и быстрый финал. Как у собачек. Худо-бедно, все у них как-то получается, пусть не часто, что недодал муж, жена добирает здоровым сном, грезами, а утром – настоящее счастье: снова видеть свою дорогую мебель, посуду, коллекцию антиквариата, картин, строить планы на приобретение новых интересных и ценных предметов, садиться в классную машину и сгонять нерастраченную энергию на теннисном корте или в бассейне.
