В начале сентября стриж исчез. Дети надеялись, что он появится, но тот не прилетал. Папа предположил, что стриж встретил своих сородичей и отправился с ними на юг. Мама успокоила детей, что весной их любимец, возможно, вернётся.

Вспомнив стрижика, Мика загрустил.

Перо в ладони очень походило на перо стрижа формой и размером, но оно было не бурое, а белое с искрой, словно чистый снег на солнце. Птиц с такими перьями Мика не встречал.

А вдруг, правда, Город Снегов существует?

И что если тот дядька действительно колдун?

И что если где-то летают бело-серебряные птицы?

Мика выпрямил стерженёк. Надо будет склеить аккуратно, когда вернётся домой.

И выяснить, какой птице принадлежит это перо.

Наконец Мику выписали.

Родители отправились забрать его из больницы, а Элли ждала дома. Когда он вошёл, она бросилась к нему, как ни в чём не бывало, и Мика, обрадовавшись, думать забыл об их ссоре. Дети обнялись, и мама с папой облегчённо вздохнули.

Элли больше ни слова не говорила о колдунах и птицах. Его желание узнать, какой птице принадлежит белое перо, постепенно угасло, и он забыл, куда вообще спрятал подарок сестры.

Наступила зима, и дети ждали первый Новый год в новом городе.

В тот день снег валил огромными хлопьями, словно торопился укрыть голую землю и деревья. Зима была необычайно тёплой, снег падал и тут же превращался в грязную кашу. А сейчас даже небо было белым, и вокруг не было ничего, кроме этой слепящей белизны.

Под вечер, Мика и Элли, смеясь, выбежали во двор.

– Мазила! – захохотал Мика, уворачиваясь от снежков. Убежал за горку и закидал сестру. Она упала на спину. Мика упал рядом.

– Как красиво, – глядя в темнеющее белое небо, прошептала Элли, на её ресницах не таяли снежинки, волосы, выбившиеся из-под шапки, заиндевели. – Наш город как будто на облаках, как будто…

И замолчала.

– Ты похожа на Снежную королеву, – сказал Мика.

– Я не королева, а волшебница… А помнишь, как мы с тобой зимой убежали из садика?

– Помню, с нами ещё Колька удрал. Ты садик ненавидела, а там, по-моему, неплохо было.

– Не, там ужасно было. Лучше бы родители меня на работу с собой брали. Я бы тихо себя вела, – хихикнула Элли.

– Ты тихо не умеешь, – хмыкнул Мика.

– Знаешь, у меня ужасно болит голова весь день, и какие-то искры пляшут перед глазами, – вдруг пожаловалась Элли, – сейчас лучше, но всё равно не очень хорошо. Пойдём домой.

– Пойдём, – согласился Мика, – только разок прокачусь!

– Не стоит тебе этого делать, – пробормотала Элли и удивилась, – почему я так сказала? Кажется, тебе не надо на горку сегодня. Не знаю, как объяснить.

– Ерунда! Не сочиняй! – крикнул Мика и побежал на высокую ледяную горку.

Мика сам не понял, как это вышло, но его резко развернуло, и он ударился о бортик. Во рту стало солоно. Как он умудрился прокусить язык, Мика так и не смог объяснить ни родителям, ни врачу в приёмном покое, куда они приехали всей семьёй. Кровь не останавливалась, а кончик языка в буквальном смысле болтался. Язык распух, сделали анестезию, и Мика перестал чувствовать боль. Наконец рану зашили и можно было идти и встречать Новый год, до которого оставалась пара часов. Мика не мог говорить, у него выходило одно мычание, и Элли от этого было грустно и смешно одновременно. На скорую руку накрыли стол, Мике налили супа, и он сидел и печалился, что не может нормально ни есть, ни говорить, при этом первое было гораздо обиднее. Элли тоже ела суп, за компанию.

Под бой курантов папа пожелал Мике ничего не прокусывать и не ломать в новом году, Элли учиться хорошо. Все, кроме Мики, закричали «ура»! Мама зажгла бенгальские огни и заявила, что на улицу сегодня семейство не пойдёт, несмотря на ежегодную традицию ходить на городскую ёлку после двенадцати. Никто не возражал, поэтому все завалились на диван-кровать в гостиной и смотрели телевизор, пока не уснули.

Утром Элли снова пожаловалась на головную боль и «искры». Мама потрогала её лоб, позвонила знакомому врачу. Элли обследовали совсем недавно, но причину головных болей так и не выяснили. После таблетки боль прошла, но искры не исчезли. Они появлялись тут и там, скакали и веселились, но кроме Элли их никто не видел. К обеду искры, наконец, решили оставить её в покое. Мика чувствовал себя прекрасно, язык вернулся в прежнее состояние, швы ощущались, но это была ерунда по сравнению со вчерашним вечером. Играли в лото, потом дошли до городской ёлки, но кататься с горок никто не захотел. Спать легли не так поздно, как в предыдущую ночь, но всё равно не рано.

Мике снился какой-то сон-боевик с танками и взрывами, когда вдруг из одного танка вылезла Элли и сказала:

– Проснись! Скорее, скорее, не то ничего не узнаешь!

– Что?! – спросонья заорал Мика.

– Тише! – Элли зажала ему рот ладонью. – Слышишь?

Мика слышал. Мелодия звучала где-то на улице. Дверь на балкон была закрыта, а длинная полупрозрачная штора отчего-то колыхалась, словно чудом отбившаяся от моря волна. Элли подошла к балкону.

– Веришь теперь? Веришь, да? – глаза её блестели. – Ну, мне пора.

Она завернулась в штору-шлейф и открыла дверь. Холодный воздух вместе с мелодией наполнил комнату.

– Там зима! Мороз! Ты чего?! – Мика рванулся к сестре.

– Нет, нет, Мика! Тебе со мной нельзя! Не сегодня… я должна сначала поговорить с Лазуриной. Обещаю, когда всё уладится, я обязательно возьму тебя с собой в Город Снегов!

Мика почему-то послушался и лёг в кровать, а Элли вышла на балкон и исчезла.

Утром сестра спросила, что ему снилось, и Мика, глядя ей прямо в глаза, уверенно ответил: «Войнушка какая-то». Элли улыбнулась и больше ничего не сказала.

После этого случая она долго не вспоминала о Городе Снегов, и Мика потихоньку забыл о нём. У Элли всё чаще болела голова, и в это время она видела разноцветные искры. В один такой момент она закрыла глаза и ждала, пока искры не исчезнут, но они прыгали, плясали, а через несколько секунд начали склеиваться и, в конце концов, стали цветным силуэтом. Элли открыла глаза: на месте силуэта был Мика.

Вид у Элли был озадаченный и растерянный.

– Что с тобой? – спросил Мика.

– Всё хорошо, – махнула рукой Элли, – голова просто болит немного опять.

В следующий раз она увидела разноцветную маму, потом папу. Постепенно Элли забыла, что такое темно, потому что весь мир вокруг стал цветным даже ночью. Предметы излучали свет, какие-то сильнее, какие-то слабее. Элли нравилось закрывать глаза и смотреть на людей, животных, деревья. Мир с закрытыми глазами был совсем не таким, каким Элли привыкла его видеть.

Пришла весна, и от деревьев, их зелёных листьев и стеблей шло оранжевое свечение. Люди и животные окрасились во все цвета радуги, и Элли было очень интересно почему, но она не знала, с кем поговорить об этом, а Мика явно не понял бы и не поверил, как всегда.

Шли дни, месяцы, и Элли мучилась желанием рассказать Мике о своих открытиях и… молчала. В школе она, как и прежде, была хохотушка и активистка, а дома становилась серьёзной и замкнутой. На все вопросы отнекивалась и отвечала односложно: да, нет.

Начальную школу Элли закончила на отлично, Мику еле вытянули на хорошиста. Брата во всём сравнивали с сестрой не в его пользу. Потому что кто лучше всех учится – Элли. Кто будет рисовать газету – Элли. А Снегурочка в школьном спектакле? Понятно, Яновская. А кто у нас танцует и поёт лучше всех? Она и будет на празднике 8 марта выступать. Мика же не пел, не рисовал, и вообще никакими талантами не блистал.

Лето дети проводили порознь. Мика с утра убегал с друзьями на лодочную станцию, где они купались, загорали и играли в волейбол. Элли как-то попросила его взять её с собой, но Мика сказал, что там одни пацаны, ей будет скучно, и что они не очень-то хотят видеть девчонок. Элли не стала настаивать.

Несмотря на то, что в классе она, заводила и активистка, ровно и доброжелательно общалась со всеми, близких друзей так и не обрела. Единственным лучшим другом Элли был брат, но между ними сейчас высились башни Города Снегов.