А потом был общий день рождения, и Мика не мог понять, почему общий. Ведь в прошлом году у него был свой собственный день на одного, сейчас вдруг общий на двоих. Зато в этот раз торт был намного больше, чем всегда, огромный, бежево-кремовый, разделённый шоколадной линией на две половины, в каждой по пять свечей.

– Эля и Мика, загадайте желания и задувайте свечи, – их подвели к торту.

И тогда она отказалась задувать и надулась, топнула ногой и сказала, чтоб все звали её Элли. Никто не сопротивлялся, какая разница Эля или Элли. А имя «Миша» трансформировалось в «Мику» задолго до этого дня, потому что Элине было трудно произносить звук «ш». Она говорила «Мика», и все стали звать его так. Её водили к логопеду, и она довольно быстро заговорила чисто, но всё равно продолжала звать брата Микой, как и мама с папой, да и все остальные тоже.

Эти все остальные – в садике, во дворе, в поликлинике – периодически шептались о чём-то, и до Мики долетали обрывки фраз:

– Интересно, им скажут?

– Бедняжка…

– Наверное, ужасно тяжело, такая ситуация…

Мике не нравились слова «ужасно», «тяжело» и «бедняжка», ему казалось, будто люди говорят о том, что Элли чем-то больна, и ему было не по себе.

Элли будто не слышала, а когда Мика рассказывал ей, о чём шепчутся взрослые, пожимала плечами. Она выглядела весёлой и вполне здоровой, и он успокаивался: раз Элли всё равно, значит, ничего не происходит.

Когда им было восемь, отцу предложили хорошую работу в городе Октябрьск-45, и шепотки остались во дворе дома города Топольки. Мика помнил, как они встали затемно, и бабушка с дедушкой плакали, прощались и просили приезжать почаще, не забывать, писать и звонить, а им с Элли было весело, потому что у них начиналось первое настоящее путешествие. И потом они долго-долго ехали в машине за КамАЗом, в кузове которого были коробки с вещами и разобранная, завёрнутая в тряпки мебель.

Мика помнил, что, когда они добрались до города, уже снова было темно и папа с водителем КамАЗа куда-то побежали, а они сидели в машине недалеко от больших ворот, время от времени разъезжающихся в стороны, чтобы впустить и выпустить машины. Справа от ворот начинался освещаемый фонарями высокий длинный забор из колючей проволоки в два ряда, между которыми ходили солдаты с автоматами и бегали овчарки. Слева было небольшое двухэтажное здание с несколькими входами, одни люди входили, другие выходили, и Мика с Элли смотрели в окно и удивлялись, как много народа живёт в таком маленьком доме. А потом за ними пришёл папа, и они отправились в этот дом, и оказалось, что это вовсе не дом. Там было несколько проходов со стеклянными будками, внутри сидели люди в военной форме, и люди в обычной одежде подходили к ним по очереди и протягивали какие-то разноцветные карточки, после чего их пропускали внутрь. А другие люди появлялись на этой стороне из других будок и уходили в двери, откуда зашли Элли с Микой и мамой. И они с мамой тоже пошли через стеклянную будку, и человек в военной форме проверял мамины документы, и потом они оказались с другой стороны. И всё было то же самое, что и там, откуда они пришли: деревья и трава, и в то же время другое. В чём заключалась «другость», сказать было сложно, как будто просто даже запахи были какие-то новые, непонятные. И оттого немного тревожные. КамАЗ выехал из ворот, за ним на машине папа, они сели к нему, и, поднимаясь по дороге вверх, смотрели, как плывут за окном дома, мигая десятками жёлтых окон.

Их дом был на возвышенности, квартира с видом на пруд, который находился за забором. Но сверху были видны только лес и пруд, так что казалось, что никакого забора вовсе нет.

Октябрьск в силу своей искусственной обособленности от остального мира был городком очень зелёным, тихим и спокойным и маленьким, как говорила одна местная поэтесса – «его можно было пройти за полчаса на шпильках». Тут она, конечно, преувеличивала слегка, поскольку город состоял из нескольких районов и постоянно расширялся. Пройти насквозь за полчаса его можно было от дома, где жили Элли и Мика, по центральной улицы до главной вахты.

В новой квартире было три комнаты. Родители хотели расселить детей, но неожиданно встретили дружное сопротивление: Мика и Элли схватились за руки и заорали в один голос, что будут жить вместе.

– Нашим легче, – обрадовался папа, – тогда будет детская, гостиная и нам с мамой комната!

Детской стала маленькая, но зато самая светлая комната в квартире, да ещё и с собственным балконом. Поставили двухъярусную кровать, и Элли тут же заняла верхнюю часть. Мика расстроился, сестра сжалилась, и они договорились меняться раз в месяц.

В первую же ночь Элли свалилась с кровати. Мама и папа были в недоумении: как она это сделала?! Высокие бортики надёжно защищали спящего ребёнка от падения. После долгих слёз и переговоров с родителями Элли пришлось смириться с тем, что её место – нижнее. Мика радовался, но восторг свой не показывал, чтобы не расстраивать сестру.

С равнодушным видом он забрался наверх и стал деловито взбивать подушку. Элли насупилась и залезла под одеяло.

Зашёл папа и поинтересовался, о чём дети хотели бы послушать перед сном. О Бермудском треугольнике или о возможности существования жизни на других планетах Солнечной системы? Или рассказать им о том, что такое спутник Земли Луна на самом деле?

У папы, казалось, всегда были ответы на самые фантастические вопросы, и дети обожали слушать его истории перед сном.

– Па, помнишь, когда мы ещё не здесь жили, ты нам фокус с зеркалом показывал? – оживилась загрустившая было Элли. – И сказал, что есть такое природное явление… фаа… мааа… Забыла, как называется. Расскажи?

– Это когда вы видели замок из кубиков там, где его на самом деле не было? – улыбнулся папа.

– Ага, – кивнула Элли.

Пару месяцев назад они с Микой чего-то не поделили и играли порознь: Мика расположился возле кухонного стола на полу и строил замок из кубиков, Элли сидела за столом и рисовала. Подошёл папа и поинтересовался:

– Дочь, видишь, что делает твой брат?

– Неа, – не отрываясь от рисунка, отозвалась Элли.

– Хочешь посмотреть? – почему-то шёпотом спросил папа.

– Нет. Я хочу свой рисунок нарисовать сначала, – пожала плечами Элли.

– Понятное дело, – согласился папа, – а хочешь, не вставая, не двигаясь с места, увидеть, что там, на той стороне?

– Как это? – Элли оторвалась от своего рисунка и недоверчиво посмотрела на папу. – Зачем ты взял мамино зеркало?

– Сейчас узнаешь, – улыбнулся папа, – Мика, иди к нам сюда, покажу кое-что.

Тот нехотя встал и подошёл к ним.

Папа обогнул стол и с той, противоположной, стороны под небольшим углом развернул зеркало.

– Ого! – сказали дети, увидев в нём замок из кубиков, который, казалось, парил в воздухе. Замок, который на самом деле стоял на полу.

Папа стал объяснять, что в природе тоже бывают такие чудеса, только там в роли зеркала – воздушные линзы. По поводу линз дети в тот момент ничего не поняли, но за бурным обсуждением увиденного, помирились.

– Значит, ты про Фата Моргану? – подсказал папа.

– Наверное, – согласилась Элли, – а почему так называется? Кто такой Фат Морган?

– Волшебница. Она умела строить невероятной красоты замки, где били высокие фонтаны, росли удивительные деревья, – сказал папа. – Фата Моргана заманивала туда усталых путников, которые сворачивали с верного пути к роскошным дворцам, но через некоторое время видения вдруг исчезали в одну секунду!

– И что делали бедные путники? – спросил Мика.

– Кто-то погибал, не найдя дорогу домой, а кто-то всё же её находил, но дорога была долгой и трудной, – ответил папа, – но это сказки, а сейчас приведём исторические, а затем научные факты.

Папа всегда так говорил: он работал инженером на заводе, и к самым невероятным историям подводил реальные факты и доказательства. Если он не мог с точки зрения науки объяснить какую-то легенду или сказку, они ему были не интересны.