– Тимофей, – представился Тимоха, так и не удосужившийся оторваться от книг и взглянуть на заинтересовавший товарища портрет.

– Николай, – растеряно вымолвил и Коля.

– Очень приятно. А Вы как раз мой портрет, Николай, изучаете? Это тети Даши работа, – голос у Сони  был ровный, грудной и неожиданно оказался довольно низким, контрастно компенсируя высокие отцовские нотки, –  Она ее стилизовала под девятнадцатый век. Достоверно вышло, правда?

– Да что Вы!? – Николай только сейчас  обратил внимания, что  эта картина была подписана другой, нежели остальные, авторской подписью, –  Очень  даже вышло. Я вообще-то думал, что это список с какой-то известной старинной работы.

– Спасибо. Тёте будет приятно это услышать, – произнесла Соня, и между ними тут же повисла немая пауза. Глаза Николая заметались с полотна на оригинал и обратно. А девушка смотрела на картину, вполне очевидно, в ожидании возобновления разговора молодым человеком. Впрочем, возможно, даже ничего и не ожидая, просто молча перебирала свои «художественные» мысли, коих у творческого человека всегда в достаточном изобилии.

Тимоха тем временем обратился с каким-то литературным вопросом к Тихону, и они увлеченно принялись его обсуждать.

«И о чем бы я с ней говорил? – вспомнил Коля недавний собственный вопрос, когда окончательно убедился в полном сходстве и красивых голубых глаз, и прямого, не похожего ни на длинный папин, ни на чуть курносый мамин,  аккуратного носа, и чувственных алых губ, и светлых, почти что белых, волос. Единственным  условным отличием было то, что девушка с картины представлялась ему ниже ростом. И, откровенно говоря, он и представить себе не мог, что она будет обладать  такими изумительными  формами: узкая талия, стройные длинные ноги, зрелая грудь –  все на его вкус. Соня походила на  свою мать, однако,  черты были заметно тоньше. Вполне уместным на фоне стилизации под девятнадцатый век   было бы даже сказать, что аристократичнее, – А обо всем на свете», – дал он, наконец, ответ на собственный вопрос, но, тем не менее, так и не заговаривал.

Пауза затягивалась, при этом  никого абсолютно собою не обременяла. Более того, создавалось впечатление, что им обоим было именно в ней, в этой несколько даже пикантной паузе совершенно уютно и  вполне комфортно. Оттого-то, вероятно, никто и не спешил ее прерывать.

«Интересно, сколько же ей лет?» – созрел очередной вопрос  в Колином сознании.

– Это три года назад написано. Мне здесь девятнадцать еще, – прервав молчание, констатировала девушка, переводя взгляд с картины на Николая. Их глаза встретились и у Николая отчего-то сложилось впечатление, что она хоть и смотрела вроде бы, как на него, но совсем не глядя, увлеченная, видимо, своими внутренними размышлениями-зарисовками.

– Удивительно, но лицо ничуть не изменилось, – промолвил, наконец, вслух молодой человек, а про себя, все же, домыслил, – «чего явно не скажешь про все остальное!»

– Ну, что, пройдемте к столу? – все повернулись в сторону явившейся в проеме Маши, – Блины кушать будем.

– Ой, извини, пожалуйста, я нечаянно, – с виноватой улыбкой выронил он и было участливо потянулся помочь  девочке, вытереть пролившийся на нее сок, но тут  же застенчиво отдернул руку обратно.

Оторвав  взгляд  от  стакана с остатками напитка,  она недоуменно подняла глаза на Сергея. А тому, в свою очередь, лицо ее вдруг показалось знакомым. Отчего он даже на некоторые мгновения немного опешил, ища в памяти ассоциативную привязку этого лица к каким-либо событиям из прошлого. Впрочем, так и не найдя таковой, автоматически, как обычно в подобных случаях происходит, посчитал, что обознался.

Необычайно миленькая златовласка  с большими голубыми глазками, сложив пухленькие губки в виде неизвестного морского узла, с таким грустным упреком  глядела на него, что  он молниеносно  почувствовал себя виноватым во всех земных, а заодно и неземных, грехах, самый тяжкий из которых им как раз только что и был совершен. От осознания этого обстоятельства мальчик пришел в еще большее смятение.

Впрочем, они оба весьма смущенно некоторое время  еще созерцали друг друга, а заодно вели глазами  молчаливый диалог о неправильности совершенного поступка, о виновности виноватого, о его раскаяние и о ее смирении со случившимся. Но вскоре стали замечать последовательные изменения выражения лица  напротив. У девчонки узелок губок сначала преобразовался в бантик, потом растянулся вширь, от чего щеки стали чуть объемнее, и на них симметрично прорезались замечательные не очень глубокие ямочки. И, в конечном счете, очертив два ровненьких ряда белоснежных зубок, ее янтарные губки расплылись в милую улыбку. И на Сережином лице,  словно в зеркальном отражении, только с некоторой задержкой, происходили очень схожие превращения.

Наконец, когда вслед за ярким огоньком, озорно вспыхнувшим в глазах девчушки и, таким образом, самим фактом своего появления будто бы сообщающим о полной его, Сергея, реабилитации, мальчишка уже было открыл рот, произнести что-то веселое и даже весьма остроумное, именно в тот самый момент, когда он уже выдохнул воздух, чтобы после следующего вдоха начать говорить, он и ощутил приятно освежающую прохладу на животе. Что, ввиду своей полной неожиданности, сразу же отвлекло на себя все внимание, отчего задуманному высказыванию так и не довелось оказаться произнесенным.

Когда к нам приходят новые эмоции, новые чувства, новые ощущения, мы всегда, сознательно ли, подсознательно, пытаемся определить источник подобного рода перемен. Вот и Сергей опустил голову, чтобы понять источник прохлады на собственном теле, и удостоверился, что таковым являлись остатки злополучного томатного сока.

 Рассказывая по возвращению в лагерь ребятам о своих  похождениях, он опустил эпизод о столкновении с девчонкой, пояснив пятна от сока на одежде своей же собственной забавной неуклюжестью. Вроде бы как  этой девчонки и вовсе не было на свете белом. Но, странное дело, когда он перед сном прокручивал в голове кадры прожитого дня, постоянно перед ним всплывали то ее грустный взгляд, то ее  милая улыбка. То видел  девчушку стоящей напротив с полупустым  стаканом  в руке, то уже в резвом беге она удалялась от него, все так же сжимая стеклянную емкость, теперь только  уже совершенно опустошенную . А самым поразительным оказалось, что и на следующий день, и даже после него, девочка эта по-прежнему не выходила из Сергея головы. А коли так, то постепенно эволюционный процесс его воображения с одной стороны уже сделал ее давней знакомой, а с другой, с другой же – надо было бы как-то это самое знакомство организовать. Как-то умудриться найти повод для такого знакомства.

Конечно же, он уже не раз успел прокрутить в фантазиях эпизоды, будто они совершенно случайно встречаются с ней. И в одних случаях она первая, как ни в чем ни бывало, заговаривает с ним, будто со старым знакомым, либо же, наоборот, якобы она вообще его видит впервые. В других – он сам  является инициатором общения. Но в любом из воображаемых вариантов после такой встречи они становятся самыми  настоящими друзьями.  И главное, об этом он уже позже думал не раз, он почему-то был абсолютно уверен в том, что обязательно встретится с нею. Откуда взялась эта уверенность? Где? Как? Когда? Вот так просто пойдет и встретится? Да! Так просто пойдет и встретится!

Наверное, уж нет смысла пояснять, что, когда через несколько дней Сергею вновь удалось отлучиться, а проще говоря,  удрать из пионерского лагеря, – что являлось, как мы с вами понимаем, поступком, не особо достойным звания всегда готового юного ленинца, каковым должен был быть настоящий пионер, – он, не задумываясь, сразу же отправился на то самое волшебное место, где так «умело» столкнулся  со своей незнакомкой.  И каково же было удивление, что ни  там, ни в рядом расположенном кафетерии, ни в небольшом скверике, в сторону которого побежала тогда девчонка, и даже после многократного периодического обхода всех перечисленных объектов в течение приличного отрезка времени все равно ее нигде  не было.