- Написано оно мною. Только, боясь какой-нибудь западни со стороны аббата д'Эгриньи, я не хотел выражаться яснее.
- Так что... я увижу моих... сироток?
Роден ласково кивнул головой в знак подтверждения.
- Да... сейчас же... через минуту, быть может... - улыбаясь, подтвердила Адриенна. - Ну, что? Не права ли я была, говоря, что вы слишком скоры в своих приговорах?
- Ну... так зачем он сразу, когда я пришел, не сказал мне этого! воскликнул Дагобер, опьянев от радости.
- Этому помешало маленькое неудобство, друг мой, - отвечал Роден. - Вы, как вошли, так разом и принялись меня душить!
- Да... я был слишком скор... Еще раз простите... Но что же мне было делать? До сих пор я видел вас всегда вместе с аббатом д'Эгриньи, против меня и против моих... и в первую минуту...
- Милая мадемуазель вам объяснит, - сказал Роден, склоняя голову перед Адриенной, - что я был, сам того не зная, пособником во многих подлостях, но как только мои глаза прозрели, я покинул этот порочный путь и вернулся к правде, чести и справедливости.
Адриенна ответила на вопросительный взгляд Дагобера утвердительным кивком головы.
- Я не подписал письма именно потому, что боялся, как бы мое имя не возбудило ваших подозрений. Назначая же свидание здесь, а не в монастыре, я руководствовался страхом, который разделяла и мадемуазель, как бы вас не узнали там привратник или садовник; после ночного нападения это было бы не совсем безопасно.
- Но Балейнье знает все, - сказала с беспокойством Адриенна. - Я не забыла, как он угрожал мне доносом на Дагобера и его сына, если я осмелюсь подать на него жалобу.
- Будьте спокойны... условия предписывать будете теперь вы... - отвечал Роден. - Доверьтесь мне... А что касается вас, друг мой... то ваши мучения кончились.
- Да, - сказала Адриенна, - в монастырь за дочерьми генерала Симона пошел сам следователь, честный и отзывчивый человек. Он их приведет сюда. Но мы с ним решили, что будет приличнее, если эти барышни будут жить у меня... Конечно, я не могу этого сделать без вашего согласия: ведь вам поручила сирот умирающая мать.
- Раз вы беретесь заменить ее этим девочкам, мне остается только сердечно поблагодарить вас за это, - сказал Дагобер. - Но я буду просить об одной милости - уж очень тяжел был полученный мною урок - это позволить мне не покидать порога их комнаты ни днем, ни ночью. Если они куда с вами пойдут, вы, верно, позволите мне за ними следовать издали, как следовал Угрюм, оказавшийся лучшим сторожем, чем я. А когда приедет маршал, мое дежурство кончится... только скорее бы он приезжал!
- Да, - твердым голосом поддержал его Роден. - Дай Господи, чтобы он скорее приезжал. Аббат д'Эгриньи должен дать ему отчет за преследование его дочерей... Маршал еще не все знает...
- И вы не боитесь за участь предателя? - спросил Дагобер, думая, что, быть может, очень скоро маркиз будет стоять лицом к лицу с маршалом.
- Я не боюсь за трусов и изменников! - отвечал Роден. - И когда маршал Симон вернется... - он помолчал несколько секунд и потом продолжал: Пусть маршал удостоит чести выслушать меня, - тогда он узнает все о поведении аббата д'Эгриньи. Он узнает, что До сих пор он и его самые дорогие друзья служат мишенью для ненависти этого опасного человека.
- Как так? - спросил Дагобер.
- Да вы сами тому пример!
- Я?
- Неужели вы полагаете, что происшествие в гостинице "Белый сокол", близ Лейпцига, было делом случая?
- Кто вам сказал об этом? - спросил пораженный Дагобер.
- Если бы вы приняли вызов Морока, - продолжал Роден, не отвечая Дагоберу, - то попали бы в засаду... а не приняли бы, вас забрали бы за то, что у вас не было бумаг, и засадили бы, как бродягу, в тюрьму вместе с бедными девочками... что и случилось... А знаете, для чего это было сделано?.. чтобы помешать вам прибыть сюда 13 февраля!
- Чем больше я вас слушаю, тем больше меня пугает дерзость аббата и значительность средств, какими он располагает, - сказала Адриенна. Затем прибавила с глубоким удивлением: - Право... если бы я безусловно вам не верила...
- Вы бы в этом усомнились, мадемуазель? - сказал Дагобер. - Вот и я ни за что не могу себе представить, как мог этот изменник, при всей его злобе, иметь сношения с укротителем зверей в Саксонии? Наконец, откуда он знал, что мы направимся в Лейпциг? Это невозможно, милейший!
- В самом деле! - сказала Адриенна, - я боюсь, что ваша вполне законная ненависть к аббату заводит вас слишком далеко, и вы приписываете ему сказочные могущество и связи!
После минутного молчания, в течение которого Роден с жалостью глядел на Адриенну и Дагобера, он проговорил:
- А как мог ваш крест попасть к аббату, если бы последний не был в сношениях с Мороком?
- В самом деле, - сказал Дагобер, - я от радости ничего не сообразил! Как действительно попал вам в руки мой крест?
- А именно потому и попал, что у аббата д'Эгриньи имеются в Лейпциге связи, в которых вы и мадемуазель сомневаетесь!
- Но как попал крест в Париж?
- Скажите, вас арестовали в Лейпциге за то, что у вас не было бумаг?
- Да... но я никак не мог понять, куда девались из мешка бумаги и деньги... Я думал, что случайно их потерял.
Роден пожал плечами и продолжал:
- Они были у вас украдены в гостинице "Белый сокол" Голиафом, служащим у Морока, доказательство, что он исполнил данные ему приказания относительно вас и сирот. Я третьего дня нашел ключ к этой темной интриге. И крест и бумаги находились в архиве аббата д'Эгриньи. Бумаги взять было нельзя, потому что тогда же могли обнаружить пропажу, но, надеясь увидаться с вами сегодня и предполагая, что вы как солдат императорской гвардии несомненно дорожите крестом, что это для вас святыня, как вы и подтвердили, я, не долго думая, положил крест в свой карман. Я подумал, что это будет совсем не воровство, а только восстановление справедливости, и успокоился.
- Вы не могли сделать лучше, - воскликнула Адриенна, - и я, в силу моего участия к господину Дагоберу, очень вам благодарна. Но... продолжала она через минуту уже с тревогой, - но каким же страшным могуществом располагает аббат д'Эгриньи... если у него и за границей такие обширные и страшные связи?
- Тише! - испуганно озираясь, прошептал Роден. - Тише, Бога ради!.. Не спрашивайте меня об этом, умоляю вас!
