– Готовьтесь, братцы! Скоро нам с вами за сабли браться, – так «поэтически» ответствовал десятник Абрамов.

– Война?!

– Только без суматохи. Готовиться будем к осаде. Передайте вашему голове, пусть круг соберёт и воеводу позовёт. А мы в Уголок едем.

– Вот те раз! Не было печали… – молодой шустрый казачок ударил шапкой по коленям.

– Неужели смута новая грядёт?! – вскинул руки другой.

– Запороги на Русь нагрянули, чтоб их старши́не пусто было! – бросил Санька.

Встретился им на пути торговый гость из Подвинья Михаил Ушаков, однофамилец воеводы. Каждый год с рыбным обозом наведывался двинянин на берега Прони. В этот раз, вопреки обыкновению, прибыл в Михайлов посреди лета – надо было выстроить здесь складские помещения – пережив перипетии Смутного времени, купец из Поморья мало-помалу восстанавливал в среднерусских городках прежние масштабы торговли.

– Ну, здорово, Михаил!

– Здорово, коль не шутишь. Куда путь держишь-то?

– Из степного дозора сегодня вернулся. В Уголок возвращаюсь от воеводы. Тебе бы, Миша, город наш покинуть надобно, пока не поздно.

– Это ещё зачем? Кто ж меня гонит прочь? – Михаил мрачно насупился, потеребил седеющую бородку. – У меня ж амбар недостроен…

– Война грядёт, помор. Вот как нападут козаки запорожские, пожгут твои амбары и самого тебя в куски порубят… Зимой, ежели город цел останется, приезжай с товаром. Мы рыбке северной завсегда рады.

– Чтоб я бежал от каких-то… Тьфу ты! – светлые щеки Михаила побагровели. – Мы, поморы, запорогов ваших бивали. Сколько их, разбойников, на Ваге полегло. Ух, и лютовали: много сёл разорили, посады в пепелища обратили, народ резали, до самого Бела моря дошли, грабёжники, до Терского берега! Там поморы их воровские шайки топорами да баграми встретили. Кого посекли, кого прогнали восвояси через болота, через непроезжие тайболы. Будто орда дикая прошлась по нашему краю в тот проклятый год. Только град Михайло-Архангельский не тронули, даже приступить побоялись.

– Так небось ваш Архангельский город покрепче нашего будет? – спросил Иван, свешиваясь с коня. – Оттого и побоялись на приступ идти.

– Да такой же городок, что и ваш. Деревянный весь. Спалить запросто можно. Только вот осадная наука этим ворам, видно, неведома. Они всё набегом-наскоком норовят, когда их не ждали. Налетели, души христианские погубили, добро награбили – и прочь поскакали.

– Слушай, – вмешался в разговор Санька. – А может, оттого и не посмели тот городок взять, что хранит его сам предводитель сил небесных Архангел Михаил? Постойте-ка, да ведь и мы под защитою Архистратига! В честь его и город наш именован – Михайлов! И нас небесный заступник оборонит…

– Ага, у Христа за пазухой живём! – огрызнулся Абрамов. – На Бога да архангела надейся, а крепость держи в готовности, чтоб любой набег отразить, любую, сколь ни есть долгую, осаду выдюжить! Надейся, а саблю точи и порох держи сухим.

– Остаюсь я, ребята, – заявил Ушаков, – хоть бы даже погибнуть мне тут суждено. – И зашагал дальше, гордо неся русоволосую голову.

Подъезжая к берегу Прони, встретили Мыколу Жменю из Черкасской слободы. Важно восседал он на могучем скакуне рыжеватой масти: всадник под стать коню – крепкий, крупнотелый, тяжеловесный, только чуб да пышные усы – чёрные, как вороново крыло.

– Здоровеньки булы! – важно ответил Мыкола.

– Ну, здравствуй, – кивнул головой Дмитрий. – Слыхал, твои земляки-запороги на Русь двинулись. Коли завтра к городу подступят, с кем будешь, сотник?

– Як же «наши»? – после недолгого раздумья ответствовал Мыкола с обидой в голосе. – Це не наши!

– А кто ж таки? – Абрамов придержал коня.

– Воры! Бисово семя! – И смачно плюнул в дорожную пыль.

Мыкола жил в Черкасской слободе уже третий год. В Михайлов он прибыл с Киевщины, став одним из многих беженцев от панского гнёта. История его была такова: позарился панский сынок на Мыколину жинку, силой овладел красавицей. От горя и позора та руки на себя наложила, Мыкола же в отместку зарезал обидчика-паныча и тёмной ночью бежал прочь из поместья. Долго ли, коротко ли, добрался до Михайлова, где и встретил немало своих земляков – малороссийских казаков. Мыкола сумел уже отличиться в стычках со степняками и местными разбойничьими шайками, наследниками недавней Смуты.

– Дай Бог, если с нами будет, – проговорил после непродолжительного молчания Дмитрий. – А то ведь раскроют ворота перед своими земляками с Днепра – и погибель тогда городу.

– Что ж, изменщики да перебежчики всегда были, – отвечал Иван. – Когда-то и наши братья, казаки рязанские, Тарарую ворота распахнули. А не доверять Мыколе у меня причины нет. Он дядю моего в схватке с ногайцами выручил, на себе с поля боя вынес.

Так, неспешно беседуя, доехали казаки до берега Прони. Здесь, на живописной лужайке над быстрой рекой, и спешились. Голод окончательно одолел трёх соратников. Извлекли из сумы и узелка нехитрую еду, Иван достал из-за пазухи баклажку, разложили всё это на траве и принялись трапезничать. Дмитрий постепенно погрузился в раздумья: вспоминал он горемычную юность свою, полон и тяжкое рабство турецкое.

Судьба немилосердна была к Дмитрию в дни его юности. Моровое поветрие унесло отца; старший брат ушёл в степь казаковать – да и сгинул вместе с товарищами. Вскоре, простудившись в ненастную погоду, захворала и умерла мать. И всё это случилось за два года. Остались на свете Дмитрий да его младший брат Николай одни в родовом доме.

Но эта череда смертей родных была лишь преддверием новых тяжких испытаний, обрушившихся на плечи Дмитрия. Зачастили в рязанские пределы степные разбойники: жгли сёла, вытаптывали нивы, угоняли скот, убивали и забирали в полон людей… Одним из таких полоняников оказался и Дмитрий. Решил он однажды сходить в дальний лесок по грибы. С полным лукошком, беззаботно насвистывая, вышел он из-под берёзовой сени на луговой простор. Благодать! Букет травяных ароматов дурманил, кружил голову. Вдохнул Дмитрий полной грудью этот божественный запах, взошёл на бугорок, присел – далеко видать… Вдали едва заметны деревянные стены Михайлова, тонюсенькая лента Прони, золотистые поля, изумрудные холмы, лазоревое небо с молочно-белыми облаками на горизонте. Вот дорога, всадники по ней скачут, два десятка вооружённых людей.

Свернули вдруг с большака – и прямо через поля, топча пшеницу. Тьфу ты, бесы! Неужто тати, разбойнички пожаловали? Не щадят труда крестьянского, губят хлебушек, ироды бесчестные! Видит – скачут прямиком к пригорку, где Дмитрий сидит. А он, как назло, без оружия был, да и если бы саблю прихватил, куда ему одному против шайки! Стал быстро спускаться с пригорка – и бегом в лесок, авось не заметят, не настигнут. Но нет – отряд обогнул пригорок, где только что беспечно рассиживал Дмитрий. Предводитель заметил его, обернулся, закричал что-то.

Господи, да это ж басурманы! Шапки лохматые, сабли кривые, перекрикиваются не по-русски и в Дмитрия пальцем тычут. Березняк уж близко… ускорил бег казак, думал: только бы до леса добежать, там углубиться как можно дальше. Двадцать одного искать не будут. Но догоняют нехристи… Выронил Дмитрий лукошко, подберёзовики да белые грибы по траве рассыпались. Чёрт с ними, была б голова цела, только бы успеть… Не успел – схватил его всадник за шиворот, оторвал от земли, швырнул в густую траву-мураву навзничь. Ходят вокруг поверженного русского казака басурмане, лопочут что-то, гогочут, плюют в него, плётками тычут. Один близко подскакал, скалит зубы:

– Урус, ясырь, попался… – И плеткой ожёг по спине.

Другой замахнулся, но перехватил его нагайку Дмитрий, дёрнул что есть мочи – и вылетел всадник из седла. Вскочил – а Дмитрий его сапогом под колено. Согнулся, завыл от боли, плётку уронил. Дмитрий схватил её за хвост – и кнутовищем меж глаз обидчику.

Тут на спину Дмитрия со зловещим свистом обрушились удары плетей. Рубаха – в лохмотья, один рукав порван, болтается, плечи, шея, затылок – всё в кровище, вдоль хребта кровь струится. И снова удары посыпались. Метнулся Дмитрий в сторону – и тут петля аркана туго захлестнулась на его шее. Под гогот сообщников поволок его крымский татарин по траве. Другие вслед за ним, всё норовят плетью достать, уж и лоб, и губы рассекли, счастье, что очи не выбили. Один татарин больно ткнул в левый бок наконечником копья, хрипло крикнул: