Ну что, спрашивается, могло «регулировать» имперское правительство в прибалтийских республиках, которые уже объявили, о своей независимости, Литва даже юридически? Или в Украине, которая тоже готовилась к референдуму о независимости от СССР, и все опросы неизменно свидетельствовали, что, по меньшей мере, 90 % населения проголосует за независимость? Или в Армении и Азербайджане, которые открыто воевали из-за Карабаха? Или в Ферганской долине, где резали друг друга узбеки и киргизы? Или в Приднестровье, воевавшем с применением артиллерии с Молдовой? Большевики справились с распадом империи. Ценой большой крови и гражданской войны. А все, что мог сделать Горбачев, это уговорить Джорджа Буша выступить в Киеве с речью, убеждая украинцев не отделяться. Тому и по сей день поминают в Америке этот нелепый сЫскеп К1еу зреесй.

Единственное, что реально еще было возможно, чтобы спасти хоть призрачную видимость единства общесоветского пространства, это нечто вроде того, что пытается сейчас воскресить Путин под именем Евразийского экономического союза. Но ведь именно такой «экономический союз абсолютно суверенных государств» и предлагала программа «500 дней» (я цитирую Шаталина). И Горбачев как гроссмейстер политической интриги, играющий одновременно на многих досках, не мог не держать про запас и этот вариант. Более того, его-то, «Союз суверенных государств» (ССР), практически скопированный с шаталинской программы, сам же он и предложил несколько месяцев спустя (его, собственно, и предстояло утверждать 20 августа 1991 года).

Другое дело, что было поздно. Заигрался. «Осетрина второй свежести», окружавшая Горбачева после отстранения шаталинской команды, взбунтовалась и ввела в Москву танки. Но это уже другая история. Здесь волнует нас лишь одно: если не догма о «регулирующих функциях», от которой Горбачев и сам очень скоро отказался, послужила на самом деле основанием его приказа Шаталину «отдать игру», то что?

Может быть, испугала Горбачева бешеная пропаганда реваншистской, национал-патриотической оппозиции, нещадно эксплуатировавшая тотальный дефицит продовольствия и предметов первой необходимости, создавая первое из роковых тождеств, погубивших впоследствии российскую революцию 1991 года: «свобода = тотальному дефициту»? Но ведь программа «500 дней» как раз и предлагала Горбачеву основу для контратаки. С ней он мог бы сказать народу: «Да, Перестройка породила дефицит, но она его и убьет. Совсем еще недолго ждать». А без «500 дней» остался он и вовсе с пустыми руками: последний огонек надежды угас. Да что там-угас, своими руками он его погасил. Почему?

Совпадения?

Устраивают вас, читатель, эти объяснения? Вот и меня не устроили. В конце концов, Горбачев, не убоявшись никакой пропаганды, последовательно и бесстрашно демонтировал инфраструктуру «холодной войны»: отпустил на волю Восточную Европу, согласился на снос Берлинской стены и на воссоединение Германии, даже на отмену 6 статьи брежневской Конституции, создал шаталинскую команду для радикальной реформы советской экономики — и вдруг на последнем шаге отступил, капитулировал. Перед кем? Перед чем?

В. А. Ачалов   Д. Т. Язов

Догадка пришла вдруг. 8 сентября 1990 года, т. е. как раз в дни, когда решалась судьба программы «500 дней», генерал-полковник Ачалов, командующий военно-десантными войсками, приказал командирам Тульской, Псковской, Белгородской, Каунасской и Кировабадской воздушно-десантных дивизий выдвинуться к Москве в состоянии полной боевой готовности, Рязанская воздушно-десантная дивизия была введена в столицу. И даже персонал гостиницы «Россия», где проживали иногородние депутаты Верховного Совета и сотрудники администрации Президента РСФСР, внезапно поменялся, исчезли горничные и коридорные, вместо них появились бравые прапорщики в военной форме. И маршал Язов, министр обороны, не смог объяснить смысл всего этого на сессии Верховного совета. Лепетал несуразицу, будто элитные части в полной боевой готовности маневрировали в окрестностях столицы… для помощи колхозникам в уборке картофеля. Для сомневающихся Ачалов добавлял, что рязанцы готовились к ноябрьскому военному параду (в начале сентября? В гостинице «Россия»?)

И едва успел я сопоставить даты, читаю в «Развилках новейшей истории России» Е.Т. Гайдара (2011), что именно в результате этого странного передвижения войск «Горбачев отказался от поддержки экономических реформ (курсив автора — А. Я.). После этого крах советской экономики стал неизбежен».

Просто мимолетное замечание, ни подробностей, ни комментариев. Но вспыхнул фейерверк вопросов. Какая связь между передвижениями войск и президентской программой реформы, «шедшей на выигрыш» в Верховном Совете — и вдруг «отдавшей игру»? Я понимаю Шаталина, который расценил внезапный поворот Горбачева как предательство («Я больше в команде Горбачева не играю», заявил он на всю страну). Я понимаю Горбачева, озабоченного «регулирующими функциями». Но маршал Язов-то тут причем? Где имение и где вода? Предупреждение Горбачеву? Но зачем? О своей должности он мог и сам позаботиться. Или наоборот, предупреждение Верховному Совету — в поддержку Горбачеву? Но и тут он бы сам справился.

Я нарочно погружаю читателя в лабораторию своей мысли, чтобы объяснить, почему не сходились концы с концами. Должно было быть еще что-то третье, касающееся непосредственно военных и заставившее генералов пойти на столь экстраординарный шаг. Но что? Только после того, как я в очередной раз внимательно вчитался в текст «500 дней» и сопоставил его со всей внешней политикой Горбачева, забрезжила у меня гипотеза. Очень спорная, неуверенная, но все-таки заслуживающая, я думаю, рассмотрения. Хотя бы потому, что почти четверть века прошло с той поры, практически все участники событий уже «отписались», свои версии представили, но ничего подобного я у них не нашел.

Гипотеза

Сначала о внешней политике Горбачева. Не все в тогдашней Москве верили в добрую волю Запада, не говоря уже о перспективе превращения СССР в нормальную европейскую страну. «Если Россия станет когда-нибудь чем-то вроде Франции, — говорил почти за столетие до «холодной войны» классик русской националистической мысли Константин Леонтьев, — зачем мне такая Россия?» А уж после полувека «холодной войны»… Не могло же это настроение, согласитесь, испариться бесследно. Особенно в сознании людей, потративших на «холодную войну» жизнь. Я имею в виду большинство генералов, чекистов и директоров ВПК, главных спонсоров нацио-нал-патриотической оппозиции, для которой вся политика Горбачева сводилась к тому, что он «продал и предал» великую Державу, перед которой трепетал мир. И логично для них поэтому было держать за пазухой камень. На всякий случай. Камень этот назывался «Паритет».

Воспрепятствовать Горбачеву они не могли, до времени не могли: страна была за ним. Он мог демонтировать инфраструктуру «холодной войны», мог «сдавать» врагу, пардон, партнерам завоеванное кровью наших солдат, но-на паритетных началах, т. е. в просторечии «я тебе, ты мне», по-купечески. «Сдал» он, допустим, Берлинскую стену, разрубившую надвое столицу другой великой страны, а в компенсацию получил что? Шиш. Это было не по-купечески. Этого и сегодня не простили Горбачеву «хранители русской духовности», националистические крикуны. Для серьезных людей, для генералов, важно было другое: паритет военный. Это было святое. Отнять его у них равнялось бы тому, что отнять у «аппаратчиков» однопартийную диктатуру.

Нет слов, паритет этот был нелеп и разорителен для страны с экономикой вчетверо меньшей американской. А ведь СССР должен был поддерживать военный паритет не только с Америкой, но и со всеми ее союзниками. Да еще держать 40 дивизий на китайской границе. Для брежневского СССР это безумие было императивом. До поры до времени нефть выручала. Но когда в конце 1985 года цена на нефть обвалилась, бюджет затрещал по швам. Паритет оказался непосильным для страны. Да в ситуации Перестройки, собственно, и ненужным. Особенно после того, как Горбачев «сдал» Берлинскую стену. Запад относился к реформирующемуся СССР не просто дружественно — с восторгом. До такой степени, что отрядил американского президента агитировать за его сохранение. Мало того, 15 октября 1990 года Горбачев был удостоен Нобелевской премии мира именно за то, что покончил с конфронтацией между СССР и Западом.