Заключение

Уже полгода спустя предстояла следующая эпопея: президентские выборы. И перед неумолимым, как железный каток, наступлением Зюганова (на этот раз «красные» подмяли под себя все другие фракции реваншистской оппозиции, и она опять, как в 92-м, сошлась на едином кандидате) все роли поменяются. Но об этом в следующей главе. А от чеченского экзамена осталось странное ощущение НЕНАДЕЖНОСТИ всех, кому пришлось его сдавать. Ненадежны оказались генералы, не предвидевшие сложностей городской войны, даже того, что в солдат будут стрелять из окон и с крыш, словно бы ожидавшие, что чеченцы встретят их — рать на рать — в чистом поле.

Ненадежны были институты, в особенности МВД, три года наблюдавшее, как назревает в Чечне криминальный нарыв и не забившее тревогу. Ненадежны оказались либералы, позволившие обиде на Запад ослепить себя и не нашедшие из-за этого практического плана, способного остановить войну. Ненадежен оказался, наконец, и сам Президент, «царь Борис», как лишь отчасти в шутку его называли, доверившийся проходимцу Коржакову, который незаметно вышел за пределы «денщика при барине», как назвал его Гайдар, и попытался определять политику страны. Сумеет ли такой царь провести Россию через рифы переходного периода?

На тройку с минусом сдала великая страна чеченский экзамен. И ничего хорошего это ей не предвещало.

Глава 15

ПЕРЕД ВЫБОРОМ

Выбор, предстоявший стране летом 1996 года, был необычно драматическим. Главным образом потому, что впервые в русской истории схватились тогда НА РАВНЫХ ее будущее с ее прошлым. Раскаявшемуся коммунисту Ельцину, олицетворявшему будущее, противостоял нераскаянный коммунист Зюганов, символизировавший прошлое. Недаром же то был единственный в постсоветское время случай, когда президентские выборы растянулись на два тура и исход их оставался неопределенным до самого конца. Другими словами, то были демократические выборы в подлинном смысле этого слова. Несмотря даже на то, что практически все деятели культуры и средства массовой информации (русские европейцы, иначе говоря), естественно, стояли на стороне Ельцина.

Я понимаю, сегодня трудно в это поверить, но факт: таким оно в ту пору было, российское телевидение-надеялось, вопреки всему, на европейское будущее России (без произвола власти то есть). Вообще во все, о чем я буду сейчас рассказывать, поверить в дни благонамеренных петиций деятелей культуры в поддержку аннексии Крыма и «обезумевшего принтера» почти невозможно — еще одно доказательство того, как быстро движется история и как радикально она все меняет. 10–20 лет спустя точно так же трудно будет поверить в ярость «Антимайдана».

Конечно, в 96-м это был уже не тот же легендарный Ельцин, который пять лет назад читал на броневике приговор России путчистам. Этому Ельцину припомнили и «шоковую терапию», и гиперинфляцию, и кровавую гражданскую войну в Чечне. Да и Зюганов не представлял тогда брежневскую КПСС. Чтобы в этом не осталось сомнений, достаточно сказать, что ассоциировала себя его партия, КПРФ, не с марксизмом, а с православием и не брезговала союзом с откровенными нацистами.

Могут сказать, что и Сталин, было время, таким союзом не брезговал. Но то все-таки было до Отечественной войны. До великой Победы над «фашистской силой черною». Не простила зюгановцам интеллигенция братания с отечественными наследниками «проклятой орды». Уралвагонзаводские простили, интеллигенция не простила (а она, представьте себе, была тогда силой). Тем более что звали-то себя эти зю-гановцы коммунистами. И Сталин по-прежнему был для них святыней святынь, пусть и наряду с Иоанном Кронштадтским. И знаменитый афоризм: «Капитализм не приживается и никогда не приживется в России»-тоже принадлежал Зюганову. Об этом, впрочем, мы еще поговорим подробно. Сейчас важно, что в массовом сознании представлял Зюганов возвращение в СССР.

Особенно мучителен, разумеется, был предстоящий выбор для демократов: Ельцина они после Чечни отвергли, а Зюганова и на дух не переносили. Ситуация меж двух огней, не позавидуешь. «Поддерживать такого Ельцина нельзя, оправдывать тоже, — размышлял в Известиях Станислав Кондрашов, — но не поддерживать, списать, как списали пять лет назад Горбачева, значит отдать российского президента окончательно в другой лагерь, в другую Россию». Чем не классическое: «казнить нельзя помиловать»? Вот и придумывали разные невероятные схемы. Самую невероятную предложил, похоже, покойный Кронид Любарский: «Президент перестал быть гарантом Конституции и прав человека. Сегодня эта роль переходит к каждому из нас, и мы должны с этим справиться».

Между тем в шансах на победу Зюганова мало кто после думских выборов в декабре 95-го сомневался (КПРФ с ее 157 мандатами стала тогда самой большой партией в Думе; а задуманная как партия власти «Наш дом — Россия» во главе с премьером Черномырдиным провалилась, получила всего 55 мандатов, «Выбор России» Гайдара вообще не смог преодолеть 5 %-й барьер). Ничего удивительного, что в феврале 96-го в Давосе Зюганова принимали как будущего президента России. Демократическая волна революции 91-го явно шла на спад. Но демократы отказывались с этим примириться.

Иные задумывались даже о российском Пиночете. Давно ли, кажется, один только блаженной памяти День (этот реваншистский законодатель мод, переименованный после мятежа 93-го в Завтра), мечтал о военной диктатуре? А вот, поди ж ты, и либеральная Независимая газета разразилась вдруг такой тирадой: «В сложившихся условиях военный переворот в России представляется очень вероятным. Относиться к его перспективе надо спокойно. Переворот выведет нас из тупика, откроет новый веер возможностей». Новая придумала даже саркастическую реплику для этого немыслимого поветрия: «Плох тот либерал, который не мечтает о диктатуре».

Но большинство склонялось все-таки к менее одиозному, но не менее фантастическому варианту: если очень постараться, говорили, то во второй тур можно вывести Явлинского, а там все демократические силы объединятся вокруг него против Зюганова. Но Явлинский со своими 45 мандатами (четвертое место в Думе) не имел, возражали скептики, ни малейшего шанса пройти во второй тур. Единственное, на что он был способен, это оттянуть голоса у Ельцина. И Ельцин в этом случае окажется во втором туре в худшей позиции, чем Зюганов, В результате все равно придется голосовать за Ельцина, но с меньшими шансами на победу.

Спор решил сам Ельцин, изгнав из Кремля «денщика» Коржакова и всю его команду, попытавшуюся в последнюю минуту (между двумя турами выборов) все-таки склонить его к отмене выборов, к диктатуре. Против них убедительно выступили тогда Черномырдин, министр внутренних дел Куликов и вице-премьер Чубайс. Их аргумент был простой: «Во многих регионах страны КПРФ контролирует местную законодательную власть. Она выведет людей на улицу. Что станем делать, если часть ОМОНа будет за президента, другая-против? Воевать?» Перспектива гражданской войны решила дело.

Готовились к выборам, несмотря на сопротивление команды Коржакова. Заключили мир в Чечне (республика оставалась в СНГ в обмен на признание независимости). Выследили по сотовому телефону Дудаева и покончили с ним удачным выстрелом ракеты. К власти в Ичкерии пришел куда более здравомыслящий полковник Масхадов. Ельцин объявил войскам «Вы победили!». Правительство повысило минимальный уровень зарплат, пенсий и пособий. В результате рейтинг Ельцина резко пошел вверх, опередив рейтинг Зюганова. Но не намного. Чаша весов все еще колебалась.

16 июня в первом туре Ельцин набрал 36,2 % голосов, Зюганов — 32,3. Явлинский, как и предсказывали скептики, оттянул голоса у Ельцина, правда, всего лишь 7,3 %. У него-то шансов попасть во второй тур точно не было. Меньше набрал только Жириновский -6,7 % (о шести кандидатах, набравших менее одного процента голосов, включая Михаила Горбачева, и говорить нечего). Зато неожиданно вышел на первый план, превратившись в «делателя королей», генерал Лебедь.