Ibid., р. 250.
Ibid., р. 187.
Б.Н. Миронов. Социальная история России имперского периода, Спб., 1999,^1, с. 413.
Там же, т. 2,с. 298.
Миронов подчеркивает, что опирается в своих выводах на достижения зарубежной историографии, «в первую очередь американской... которая в настоящее время является самой продвинутой частью зарубежной русистики».31 Но вот оказывается, что современный американский историк Брюс Линкольн и вдобавок еще коллега по «восстановлению баланса» с ним решительно не согласен. Не согласен с Мироновым и другой современный американский историк Ричард Пайпс, который тоже считает крепостничество анахронизмом — хотя бы потому, что оно вызывало непримиримую «вражду [между самодержавием] и всем лучшим, что было в российском обществе»32
Но самое здесь поразительное, что не согласился бы с Мироновым и сам царь Николай. Во всяком случае, Линкольн ничуть не сомневается в том, что император не только не видел в крепостничестве «органическую и необходимую составляющую» русской действительности, но и рассматривал его как зло, против которого он всю жизнь «вел процесс» и которое должно быть уничтожено. Более того, считает Линкольн это стремление Николая еще одним смягчающим обстоятельством, позволяющим «восстановить баланс» в его пользу. Вот как он это делает. «Нет, конечно, сомнения, что во времена апогея самодержавия положение крепостных в Российской империи постоянно ухудшалось, помещичьи поборы деньгами, натурой и трудом становились всё тяжелее»33 Но тут же добавляет: «несомненно и то, что Николай был глубоко озабочен судьбой крепостных и надеялся улучшить их положение».34 В другом месте Линкольн ссылается на известную речь Николая 30 марта 1842 года в Государственном Совете, где тот впервые публично назвал крепостное право злом35
Все это так. Николай, в отличие от своих министров, действительно был потрясен, узнав из допросов и писем декабристов об ужасах крепостничества.Те, бедные, так и не поняли, с кем они имеют дело, и изо всех сил старались донести из своих казематов до царя правду.
Там же, т. 1, с. 16.
Richard Pipes. Karamziri's Memoir on Ancient and Modern Russia, Harvard Univ. Press, 1959. P. VII.
Bruce Lincoln. Op. cit., p. 153.
Ibid.
Ibid., p. 187.
Глава четвертая «Процесс против рабства» Николай I 201
и П.Д. Киселев
Как говорит известный русский историк А.А. Кизеветгер, «перед лицом самой смерти они не переставали заботиться о России».36 И ведь Николай, отдадим ему должное, и вправду не отмахнулся от отчаянных призывов «злодеев и цареубийц», признал в заявлениях декабристов «голос политической мудрости», по словам того же Кизевет- тера, и поручил делопроизводителю следственной комиссии Боров- кову составить из писем и записок декабристов систематический свод, с которым не расставался до конца своих дней.
Известно, что председатель Комитета министров В.П. Кочубей говорил Боровкову: «Государь часто просматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дельного, да и я часто к нему прибегаю». Известно, наконец, что дан был этот свод секретному комитету 6 декабря 1826 года с наставлением «извлечь из сих сведений возможную пользу при будущих трудах своих».37 То был первый из шести, как думал В.О. Ключевский, или девяти, как полагал великий знаток крестьянского вопроса В.И. Семевский, или даже десяти, как думал Линкольн, секретных и весьма секретных комитетов. Всем этим комитетам предписано было покончить с помещичьим беспределом, как со слов декабристов описал его Боровков:
«Помещики неистовствуют над своими крестьянами; продавать в розницу семьи, похищать невинность, развращать крестьянских жен считается ни во что и делается явно, не говоря уже о тягост ном обременении барщиною и оброками»38 Так что в эт^м смысле Линкольн прав: Николай, в отличие от своего современного поклонника Миронова, действительно считал крепостничество анахронизмом. И более того, крестьянский вопрос полагал он главным вопросом своей внутренней политики. Не менее важно, что император терпел в числе ближайших сотрудников Павла Дмитриевича Киселева, человека, в высшей степени европейски просвещенного и в то же время представлявшего полную противоположность Карамзину. Киселев был таким же «декабристом без декабря», как А.И. Тургенев или П.А. Вяземский, которые, между прочим, были его сверстниками и товарищами. В бытность начальником
ИР, вып. з, с. 170-171. Там же, с. 171. Там же, с. 173.
штаба 2-ой армии Киселев не только близко знал многих декабристов, но с некоторыми был дружен. Он был знаком с Трубецким, Волконским и Басаргиным. Бурцев был его адъютантом и другом. Он восхищался умом Пестеля. Вот такой это был человек.
И Николай не только его терпел, но и очень ему доверял. Еще в 1834 году он говорил Киселеву, что «оба мы имеем те же чувства об этом важном вопросе [освобождении крестьян], которого мои министры не понимают и который их пугает. Видишь ли [он указал на декабристский свод Боровкова], я собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства».39 В другой беседе император сказал Киселеву, что «крепостное право в настоящем его положении оставаться не может». И пожаловался: «Я говорил со многими из моих сотрудников и ни в одном не нашел прямого сочувствия; даже в семействе моём некоторые были совершенно противны. Несмотря на это, я учредил комитет для рассмотрения постановлений о крепостном праве. [И в нём] я нашел противодействие».40
Глава четвертая
«Процесс против рабства» ЗаВеЩаНИе НИКОЛЭЯ
Беда в другом: за все тридцатилетие его царствования ровно ничего так и не было сделано для облегчения крестьянской участи, не говоря уже о подготовке «процесса против рабства». Как писал В.О. Ключевский, «издано было свыше ста указов о помещичьих крестьянах. Они как будто бы исходили из мысли постепенно ограничить крепостное право, но или остались без действия, или даже укрепляли существующее положение дел»41 Совершенно согласен с этим и В.И. Семевский: «деятельность девяти секретных, келейных и особых комитетов не имела никаких серьезных последствий»42 Даже Миронову приходится это признать, пусть и в очень странной форме: «Николай I побоялся отменить крепостное право из-за непредсказуемости последствий этого шага, хотя и завещал своему сыну отменить его».43
Там же, с. 236.
Там же, с. 237.
В.О. Ключевский. Сочинения, М., 1958, т.5, с. 379.
УИ.О. Гершензон. Эпоха Николая I, М., 1911, с. 61.
Б.Н. Миронов. Цит. соч., т. 1, с. 408.
Откуда взял историк это «завещание сыну» остается его тайной. Никаких документальных подтверждений он не приводит. Да и выглядело бы такое завещание в высшей степени нелогично, чтобы не сказать безответственно. В самом деле, какой отец завещал бы сыну «непредсказуемый шаг», на который сам не решился именно из-за его непредсказуемости? Впрочем, воттексттой знаменитой речи 30 марта 1842 года, на которую ссылался Линкольн и которая была, собственно, завещанием Николая.
«Нет сомнения, — сказал он, — что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным... Я никогда на это не решусь, считая, что время, когда можно будет приступить к такой мере вообще очень еще далеко, но в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства.
Но нельзя скрывать от себя, что нынешнее положение не может продолжаться навсегда. [Это] я не могу не отнести больше всего к двум причинам: во-первых, к собственной неосторожности помещиков, которые дают своим крепостным несвойственное состоянию последних высшее воспитание, а через то, развивая в них новый круг понятий, делают их положение еще более тягостным; во-вторых, к тому, что некоторые помещики употребляют свою власть во зло, а дворянские предводители к пресечению таких злоупотреблений не находят средств в законе, ничем почти не ограничивающем помещичьей власти... Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию... Я считаю это священною моей обязанностью и обязанностью тех, кто будет после меня».ы Вот что на самом деле завещал наследнику Николай. Не отменить крепостное право, но всего лишь «проложить дорогу к переходному состоянию». Что именно имел он в виду под этим переходным состоянием, очевидно из указа об «обязанных крестьянах», который и был издан 6 апреля 1842 года. Указ лишь повторял александровский закон 1803-го о вольных хлебопашцах, разрешая помещикам отпускать крестьян на волю. Но с одной существенной поправкой,