Под окном вспыхнул синеватый свет, — прошел с лестницей на плече фонарщик, зажигая уличные огни.

Луиза спохватилась: сегодня в столовой у Сен-Дена она должна встретиться с Аней Жаклар и Андре Лео. Непростительно опоздать!

Поправила одеяло на постели Нинель, прикрыла жалюзи. В своей комнатке оделась потеплее: за окнами сорился редкий медленный снег.

Из кухни выглянула Марианна.

— И сегодня уходишь, Луизетта?

— Да, мама.

— Господи, как мне тоскливо одной! Теперь, без Никель, я и вовсе умру с тоски. В доме только кошки и Финеттка, добрые, но бессловесные твари… А ты…

— Перестань, пожалуйста, мама! Сама знаешь, у меня дела.

Поцеловала мать в щеку, приласкала Финеттку, сбежала, стуча каблуками, по лестнице.

Таял под ботинками влажный снег, фонари в ореоле падающих снежинок походили на огромные пушистые одуванчики.

Как ни торопилась, все же опоздала: в «Котле» у Сен-Дени уже ждали. Андре Лео писала, склонившись над столиком, а Аня Жаклар разговаривала с Натали Лемель. У Жаклар — встревоженное лицо, горькая складочка перечеркнула лоб.

Потирая озябшие руки, Луиза присела к столу. Натали и Аня поздоровались, а Лео, не переставая писать, лишь улыбнулась, как всегда, мягко и добро.

— Прости, Луиза. Сейчас кончу…

Вполголоса, чтобы не мешать Лео, Луиза спросила Аню, что случилось, на ней же лица нет! И Аня шепотом рассказала, что ночью в их квартирку в Пюто ворвались жандармы и все перевернули вверх дном, искали оружие и бомбы — доказательства причастности к заговору.

— Но, к счастью, Луиза, мы с Шарлем поджидали их — квартира абсолютно чиста. Убрались они не солоно хлебавши, им не удалось ничего ни найти, ни подбросить. Но ведь это, вероятно, только начало.

В глазах Ани не гас огонек тревоги, Луиза прекрасно понимала ее!

Зал «Котла» наполнялся. Прямо с работы, в засаленных блузах и пальто вваливались в столовую те, кому не терпелось услышать новости. У оцинкованной стойки тесно толпились мужчины, дымя трубками и дешевыми сигарами. Газовые рожки бессильно светились сквозь дым.

— Так вот, сударыни, — торжественно провозгласила Лео, складывая исписанные листочки. — Вы, вероятно, знаете, что на конгрессе Интернационала приняли прудонистскую резолюцию: «Место женщины — в семье; ее задача — воспитывать детей». Но думается, хватит нам плясать под прудонистскую музыку! Не настало ли время создать «Общество борьбы за права женщин»? Не пора ли приступить к изданию газеты «Право женщин»? А? Кто из вас согласен работать в обществе и газете?!

— Вы молодец, Леони! — сказала Луиза, стискивая лежавшую на столе руку Лео.

— Замечательно! — поддержала Лемель с покрасневшими щеками. — Своя газета! — И вдруг будто споткнулась о несказанное слово. — Но… дорогие… На газету нужна куча денег! Внести залог, нанять типографию, купить бумагу, платить наборщикам, печатникам!

Аня Жаклар впервые за вечер оживилась:

— А разве я не наборщица? Для такого дела я найду женщин, которые будут работать, не требуя ни одного су!

Лео снисходительно улыбнулась.

— Не беспокойтесь, Аннет! Вчера я запродала издателю Дюбиссону мой новый роман «Идеал в деревне», Так что пять тысяч франков для начала у нас есть!

Женщины рассуждали о будущей газете, а зал вокруг гудел грубыми мужскими голосами, и все гуще слоился над головами табачный дым.

Разговаривая, Луиза изредка поглядывала в сторону входа, ждала Теофиля. Тревога Ани передалась ей: если обыск был у Жакларов, он, наверно, произведен и у Ферре.

В дальнем углу зала Луиза заметила живописную группу. Вельветовые и бархатные куртки, яркие шарфы и шейные платки, волосы, ниспадающие на плечи, — все обличало художников. В компании выделялся толстяк с мясистым, крестьянским лицом и пристальными глазами. Пальто распахнуто, красный шарф переброшен на спину, во рту — массивная дымящаяся трубка. Знаменитый Курбе! А рядом с ним знакомое лицо. Луиза не сразу узнала, кто это. Ба! Да это же Камилл, брат Терезы! Он изменился, отрастил темные пушистые усы и бакенбарды и, пожалуй, постарел. Надо обязательно подойти! Но тут в дверях «Котла» появились Ферре и Риго. Здороваясь на ходу, они пробирались между столиками, раскрасневшиеся, возбужденные. Каштановая бородка Риго и черная борода Теофиля серебрились инеем. За их плечами алело морозным румянцем лицо Мари.

— О-ля-ля! — пропела она издали. — Вот вы где, Луиза! А я забегала за вами на Удо!

Швырнув на подоконник шляпу, Рауль отправился к стойке за бутылкой вина, а Теофиль сел рядом с Луизой. К их столику со всех сторон потянулись любопытные, жадные до новостей.

Дымя сигарой, отгоняя ладонью дым, Теофиль рассказывал:

— Сегодня подписаны ордера на арест Рошфора, Паскаля Груссе и жерана «Марсельезы» Дерера. Мы ждали, что Рошфора схватят, когда он выйдет из Бурбонского дворца, — у него хватило дерзости явиться на заседание Законодательного корпуса. Но там его не тронули, уж слишком много у дворца народу. Час назад его видели в ресторане Бребана, ужинает там со старушкой Жорж Санд. Но вечером у него встреча с избирателями на улице Фландр, в Ла-Виллет. И вот там-то его, должно быть, и возьмут.

Крики негодования заглушили Ферре:

— Нельзя отдавать Рошфора!

— На Фландр! В Ла-Виллет!

— Когда там начало, Ферре?

Теофиль достал ив жилетного кармана часы.

— В половине девятого! У нас сорок минут! Договорившись с Лео о завтрашней встрече, Луиза направилась к столику Камилла, было бы непростительно снова потерять его.

— Камилл! Камилл! — звала она, помахивая перчатками.

В поднявшейся суматохе художник не сразу разглядел, кто его окликает. Наконец увидел, узнал, пошел навстречу.

— О, Луиза! Я так рад видеть вас! Тереза писала, что вы в Париже, но где же вас отыскать!

Луизе была приятна радость молодого художника, хотелось поговорить, но Теофиль и Мари звали ее, а отставать от них ей сейчас не хотелось.

— Где вас найти, Камилл? — спросила она.

— Улица Отфейль. Мастерская мэтра Курбе! — Он кивнул на бородатого толстяка, укутывавшего горло красным шарфом.

— Улица Отфейль? — удивилась Луиза. — Да я же бываю там каждый вечер! Я найду вас, Камилл!

— Жду, Луиза!

Она догнала Теофиля и Мари уже у дверей. Торопливо шагая, они из путаницы переулков выбрались к каналу Святого Мартина и с набережной Вальми, мимо бассейна Ла-Виллет, вышли на улицу Фландр. Здесь было полно полицейских и мобилей,

— Обретете внимание, какими бандами разгуливают ажаны, — заметил Ферре.

Зал, арендованный Рошфором для собрания, угадывался издалека по сверкавшим окнам, по кишевшей у входа толпе.

— Сможем ли пробраться, Мари? — с сомнением заметила Луиза. — Такая давка!

— О-ля-ля! — беспечно отмахнулась Мари. — У нас могучие кони — Теофиль и Рауль! Вывезут куда угодно!

В переполненный зал им удалось протолкаться с трудом. Люди были взволнованы, возмущены: многие знали и об аресте Рошфора в Фени, и о вновь угрожающей ему тюрьме. Сновали по залу вездесущие журналисты — мелькнул аристократический профиль Гастона Дакосты, вот волнистая шевелюра Марото, остро блеснул искусственный глаз Гамбетты.

Луизе вспомнилась дерзкая речь Гамбетты на «Боденовском процессе», где судили тех, кто собирал деньги на памятник Бодену. Защищал их Леон Гамбетта и, по выражению газет, «вывалял Луи Наполеона в грязи». Эта речь принесла ему необыкновенную популярность и обеспечила победу на выборах сразу в Париже и Марселе. Он предпочел стать депутатом от Марселя, поэтому-то Рошфор и получил возможность баллотироваться на дополнительных выборах по первому округу Парижа.

На эстраде за маленьким столиком восседали полицейский комиссар, при револьвере и сабле, и два безликих писца из префектуры. А за большим столом разговаривали о чем-то друзья и «секунданты» Рошфора — седой Делеклюз, синеглазый Флуранс, Мильер и Дебомон.

Зал гудел встревоженно, позолоченные стрелки часов над парадной дверью показывали почти девять, а Рошфора все не было. И как раз в тот момент, когда прозвучал последний удар часов, у двери закричали: