Еще я подумал, как удивится и обрадуется отец, когда прочитает статью обо мне в своей любимой газете.
— Ну как? — спросила Хонни.
— Согласен, — решился я. — Мне нравится ваша газета. Да что там говорить — у нас все ее читают. А старые номера мы храним на полке в туалете.
Хонни недоуменно моргнула, и ее улыбка вышла какой-то кривой.
— Может быть, ты просто расскажешь о том, что с тобой происходило прошлой весной? — предложила она.
Тут меня осенило. Хонни станет моей спасительницей. Ей можно спокойно рассказать о перчатке!
— Хонни, у меня есть потрясающий материал для вашей статьи, — объявил я и полез в карман.
Глава пятая
КАК СПРЯТАТЬ РУКУ?
Мое интервью с Хонни Флинт продвигалось блестяще, хотя в душу мне нет-нет да и заползал червячок сомнения. Понимаете, ведь пришельцу вовсе не обязательно ограничиваться одним лицом. Насколько я слышал, у старого доброго Броксхольма имелся целый ящик, набитый масками, — по одной на все случаи жизни.
Поэтому, когда Хонни спросила, можно ли ей взять перчатку с собой, я заколебался. А вдруг она видела, как я выбрался из контейнера для пищевых отходов, и хочет уладить дело по-доброму, без похищения? Доброта у пришельцев не в чести, дело ясное, но если исчезнет еще один школьник, то наш городок превратится в бурлящий котел.
Разумеется, если Хонни говорит правду, она поможет мне убедить весь мир в том, что у нас объявился новый учитель-пришелец. Но если она лжет мне, если она на самом деле замаскированная инопланетянка, то я потеряю свой главный и единственный козырь.
Наконец я предложил Хонни сфотографировать перчатку. Она выглядела очень расстроенной, но о причинах ее расстройства можно было только догадываться. То ли она в самом деле была инопланетянкой, то ли ей хотелось показать главному редактору газеты настоящее вещественное доказательство существования пришельцев из космоса. (Это самый главный недостаток подозрительности: человек больше ничему не верит.)
С другой стороны, мой рассказ привел ее в восторг.
— Это великолепно! — повторяла она. — О Дункан, ты даже не представляешь себе, как это замечательно!
Когда мы закончили беседовать, уже почти стемнело. Хонни сказала, что с радостью сходила бы со мной в кафе выпить стаканчик шоколадного коктейля со сливками, но справедливо заметила, что в таком виде меня не пустят ни в одно приличное место. Судя по всему, ей также совсем не хотелось сажать меня в свой автомобиль. Наверное, я мог бы обидеться, но она держалась очень тактично.
Меня совсем не радовала мысль о прогулке домой в темноте и одиночестве, особенно если учесть, что из-за кустов в любой момент мог выскочить пришелец. И еще: я не знал, как меня встретят дома. Поздний приход — не проблема: моих родителей не слишком беспокоит, когда я прихожу домой. Зато их наверняка обеспокоит мой внешний вид и запах, исходящий от меня.
После недолгих раздумий я остановился возле дома старого мистера Дервинкла. Лужайка перед его домом была самой зеленой и ухоженной в нашем квартале; возможно, потому что он не жалел для нее воды. Я почти не сомневался, что обнаружу где-нибудь у него на дорожке резиновый шланг для поливки.
Я не ошибся. Мистер Дервинкл туговат на ухо, поэтому он не слышал, как я обливался. Сперва вода была теплой, почти горячей, так как шланг весь день пролежал на солнце, но потом пошла холодная. Откровенно говоря, мне было все равно, холодная она или теплая; главное — она смывала с меня грязь и запах. Я и не представлял себе, сколько всякого барахла застряло у меня в волосах, пока не увидел воду, стекавшую с моей головы.
Теперь я насквозь промок. Кое-где на одежде остались сальные пятна, но пахло от меня уже гораздо слабее, чем раньше.
Мне не повезло. Как только я вошел домой, Патрик заметил меня и завопил:
— Ма! Дункан весь мокрый, и с него капает на пол!
Мама немедленно заставила меня выйти наружу, снять всю одежду и переодеться в купальный халат, а Патрик тем временем сбегал за фотоаппаратом и сфотографировал меня, пока я был голый. Представляете, какая свинья!
Вечером я почти час старался смыть с руки чернильное пятно, чтобы с утра безбоязненно отправиться в школу. Проклятые чернила въелись в кожу и никак не сходили. Мне не хотелось спрашивать Патрика о том, сколько это продлится, несмотря на его обширные познания, которыми он постоянно хвастался. Мой брат не умеет хранить секретов, так зачем же рисковать?
Само собой, я мог притвориться больным и остаться дома (я знаю четыре разных способа поднять у себя температуру) или просто прогулять уроки. Но прибегать к таким мерам на второй день занятий достаточно рискованно. Позже, когда познакомишься с распорядком и учителями — дело другое.
Наверное, будь я поумнее, то гораздо быстрее нашел бы выход из положения. До возвращения в спальню, которую мне приходится делить с Патриком, я не вспоминал о загадочной перчатке. Но если перчатка может скрыть руку пришельца, то почему бы ей не скрыть мою руку?
Я вынул перчатку из кармана халата и внимательно осмотрел ее. А вдруг она кишит смертоносными внеземными микробами? Пожалуй, лучше подождать до утра, а там видно будет.
Утром моя рука оставалась такой же бордовой, как и вчера. Когда пришла моя очередь умываться, я заперся в ванной и решительно — будь что будет! — натянул перчатку.
Это смахивало на волшебство. Перчатка пришлась мне точно по руке, словно изменила размер, пока я надевал ее. Но еще чудеснее было то, что она изменила цвет в тон кожи другой моей руки — как будто хамелеон, которого я видел в зоопарке. Осталось лишь два небольших затруднения. Во-первых, ногти на искусственной руке были слишком длинными, поэтому я обрезал их маникюрными ножницами. Во-вторых, на кончике одного пальца виднелась маленькая дырочка; наверное, поэтому пришелец и выкинул перчатку. Я забинтовал палец. Мне частенько приходится ходить забинтованным, поэтому никто не станет спрашивать, что случилось.
И все же любой, кто посмотрел бы внимательно и с близкого расстояния, смог бы заметить, что это не моя рука. Ладно, люди обычно не рассматривают руки друг у друга, если специально не привлекать их внимания. К примеру, хулигану вроде меня многое может сойти с рук: окружающие просто не замечают, что он делает.
Родители совсем не обратили внимания на мою новую руку, а Патрику я просто не дал возможности взглянуть на нее. Уходя в школу, я был почти счастлив. Мои дела определенно шли в гору!
У входа я сразу же заметил Хваталу, стоявшего неподалеку от двери. Я знал, что он ищет ученика с рукой, запачканной чернилами, поэтому небрежно помахал ему, проходя мимо, и вежливо сказал:
— Доброе утро, мистер Кетчам!
Он взглянул на меня исподлобья. Я знал о его подозрениях, но надеялся, что моя откровенность убедила его. Вот он я, мне нечего скрывать! Поэтому он даже не потрудился внимательно посмотреть на меня.
Все было бы просто замечательно, если бы во время урока по естественным наукам я не обнаружил, что моя искусственная рука начала мало-помалу распадаться на части. Я попытался засунуть руку в парту, но быстро сообразил, что в старших классах вместо парт стоят плоские столы, где нет отделения для тетрадей. Хорошо еще, что никто не заметил моего отчаянного ерзанья. В конце концов я сунул руку в карман. Брюки были немного тесноваты, поэтому полоска материала телесного цвета собралась в гармошку у меня на запястье.
Я в ужасе смотрел на нее. В других обстоятельствах я в худшем случае был бы слегка расстроен, но вчера я долго и упорно размышлял, под чьей личиной может скрываться пришелец. Я даже спросил Патрика, сколько новых учителей пришло в школу с прошлой зимы, рассудив, что второй инопланетянин, как и Броксхольм, появился в нашем городе не так уж давно.