«Ах, извини-и-ите!» — подумала я.

Но ухудшать и без того плохое положение не имело смысла, поэтому я подняла руку. Когда мистер Бликман указал на меня, я как можно вежливее поинтересовалась:

— Что случилось с мисс Шварц?

— Это личное дело, — ответил он.

Что бы это значило? Она беременна? Заболела страшной болезнью? Уволилась? Что бы там ни было, почему она не предупредила нас? Почему не попрощалась? Совершенно не задумываясь над тем, что я делаю, я встала и воскликнула:

— Но я хочу знать, где она!

Мистер Бликман с изумлением поглядел на меня. Его щеки побагровели.

— Вы понимаете значение слова «личное», мисс Симмонс? — спросил он.

— Да, сэр, — тихо ответила я и шлепнулась на стул. Пока я кипела от безмолвного негодования, мистер Бликман трепался о том, что он ждет от нас хорошего поведения при новом учителе. Потом он оставил нас на мистера Смита и покинул класс.

Глядя ему вслед, я все гадала, не уволил ли он мисс Шварц втайне от всех. Я всегда подозревала, что он не любит ее, особенно потому, что она занималась с нами не «по учебнику». Однажды, когда я забыла тетрадь и вернулась в школу, я услышала, как они спорят из-за этого.

— Мисс Шварц, я прошу вас относиться более уважительно к учебному процессу, — говорил мистер Бликман, когда я вошла в класс.

Слышали бы вы, как взорвалась мисс Шварц!

— Не могли бы вы относиться уважительно к тому факту, что дети учатся познавать? — сердито спросила она. От волнения она принялась поправлять прическу, обеими руками отбрасывая назад пряди кудрявых черных волос.

— Послушайте, Хорас, за шесть недель постановки спектакля ребята узнают больше, чем за шесть месяцев обучения согласно указаниям и инструкциям, — добавила она.

Внезапно мне пришло в голову, что появление мистера Смита означает отмену нашего спектакля.

Я снова замахала рукой.

— Да, мисс Симмонс? — спросил мистер Смит. Опять мисс Симмонс! Мы что, станем так общаться до конца года?

— А мы будем ставить спектакль? — поинтересовалась я.

Мистер Смит изумленно поднял светлую бровь.

— Спектакль? — переспросил он — Разумеется, мы не будем ставить никаких спектаклей. Мы находимся здесь, чтобы работать!

Я опустилась на место. Шестой класс тухнет быстрее, чем дохлая рыба в жаркий день!

Остальные начали протестующе бурчать. Мистер Смит стукнул линейкой по столу.

— Мистер Бликман нанял меня, чтобы исправить этот класс, — заявил он. — Я вижу, что он говорил о вас чистую правду. Похоже, дела здесь вышли из-под контроля.

На самом деле, это лишь наполовину было правдой. Наш класс не вышел из-под контроля, просто мистер Бликман не держал его в кулаке. Так как большинство из нас проучилось пять лет в классах, где учителя преподавали так, как того требовал директор, мы прекрасно понимали, какими он нас хочет видеть.

Конечно, класс мисс Шварц не соответствовал общепринятым нормам, но что касается наших знаний, тут дело обстояло прекрасно. И не только потому, что мы чудесно проводили время. Мы и занимались больше, чем когда-либо.

По словам моего папы, мы и учимся, и отлично проводим время — а все потому, что мисс Шварц умеет нас заинтересовать.

Например, в первый день занятий мисс Шварц, встав лицом к классу, показала нам книгу для чтения «Ракеты и флаги» (больше известную под названием «Рахиты и фанаты»).

— Эта книга никуда не годится, — объявила она и, взяв ее двумя пальцами, словно сопливый носовой платок, швырнула в нижний ящик стола. — Есть книги получше, — добавила она. — На самом деле мне известны сотни книг лучше этой.

И она, вытащив из-под стола огромный картонный ящик, вынула из него кипу романов в бумажных обложках и раздала их нам.

Весь год мы читали настоящие книги. Иногда мы все вместе читали одну книгу, а порой разные.

Я помню уроки чтения, когда мы все время спорили о том, что бы мог совершить какой-нибудь герой. Те, кто раньше не любил читать, стали увлекаться книгами.

К несчастью, мистер Смит не верил в такой метод обучения. Первое, что он сделал после проверки присутствующих, это раздал нам «Ракеты и флаги».

Мисс Шварц читала нам вслух, иногда дважды в день. Она приносила замечательные книги, такие, как «Хоббит» и «Меч в камне». Когда кто-то спросил мистера Смита, будет ли он читать нам вслух, он ответил странным взглядом и буркнул, что это, мол, «пустая трата времени».

В общем, вам, должно быть, уже все ясно. В следующие несколько недель мистер Смит вовсю «исправлял» нас. Но какая же это была тоска! Нас больше не ждали сюрпризы. Мы почти перестали смеяться в школе. Дела принимали ужасный, прямо-таки зловещий оборот.

Даже на площадке для игр не было так весело, как прежде. Да, мистер Смит не давал Дункану Дугалу колотить мальчишек, зато он чуть не спятил, когда кто-то впервые включил радио. Радиоприемники и магнитофоны были изгнаны с площадки для игр. Мистер Смит не просто ненавидел рок-н-ролл, он ненавидел всякую музыку! Он вздрагивал каждый раз, когда я вынимала свою флейту и отправлялась на урок музыки.

Через три недели такого существования я пожаловалась учителю музыки, мистеру Бам-Бум Бамуику. (Вообще-то его зовут Милтоном, но мы его прозвали Бам-Бумом, потому что он обожает оглушительные марши.)

— Сьюзен, пойми, не все ценят истинное искусство, — с тяжелым вздохом заметил он.

Я поняла, что большего от него ожидать не приходится. Вы же знаете, как учителя защищают друг друга.

Когда я вернулась в класс, нам устроили контрольную по математике. Я написала ее быстро, а поскольку меня раздражало отношение мистера Смита к моей флейте, то решила написать Стэйси записку.

«Мистер Смит — настоящий придуркозавр», — написала я. Мне так понравилось придуманное мной слово, что я решила продолжить: «Он совершенно испортил наш класс. Весь год вылетел в трубу. Этот тип — ужасный филистер!»

Филистер — новое слово, которому научил меня отец. Оно означает человека, который не умеет ценить искусство и красоту. Мне очень понравилось это слово, и я употребляла его при каждом удобном случае.

Еще несколько предложений, и записка была готова. Целое письмо получилось! Под конец я нарисовала комично высокого и костлявого мистера Смита, держащегося за уши в то время, как я играю на флейте.

Конечно, я поступила не слишком хорошо, но мне все-таки стало веселее. Я спрятала записку под контрольную и стала ждать удобного момента, чтобы передать ее Стэйси. Размышляя о том, как она отреагирует на мое творчество, я представила, что она захлебнется от смеха и упадет со стула.

На беду, пока я грезила, мистер Смит начал собирать тетради. Когда я заметила, что он идет вдоль моего ряда, было уже поздно. С ужасом я увидела, как он схватил мою контрольную вместе с запиской.

Меня охватила паника. Я смотрела вслед мистеру Смиту, который удалялся с моей отвратительной запиской.

Закрыв глаза, я судорожно сглотнула. Я обречена!

Глава третья

НЕСУСВЕТНЫЙ ШУМ

Оставшуюся часть дня я думала только о том, как заполучить записку обратно.

На перемене я подошла к Стэйси и рассказала ей о происшествии.

— Что мне теперь делать? — воскликнула я.

— Понятия не имею, — ответила она. — Но лучше что-нибудь придумай, ведь если на записке стоит мое имя, мистер Смит разозлится и на меня.

— Может, он ее не заметит? — предположила я.

— Шутишь? — фыркнула Стэйси. — Он проверяет каждую бумажку, какую получает от нас.

Стэйси не ошибалась. Мистер Смит в самом деле очень тщательно проверял наши работы; наверное, это было лучшей его чертой. И он всегда возвращал контрольные обратно. В них отсутствовали замечания или комментарии, он лишь обводил красным карандашом ошибки и ставил отметку. Если такое происходит с математикой, меня это не волнует, но подобное обращение с сочинениями меня жутко раздражает. Когда мисс Шварц проверяла наши сочинения и изложения, она всегда писала карандашом свое мнение, и всем было ясно, что ее интересуют наши мысли.