Реджинолда тревожил не только Либер. На самом деле, принц немного успокоился, когда узнал, что Либер был носителем эмоциоников. Восстановив в памяти их встречу, Реджинолд всерьез задумался, почему Либер был так небрежно одет, и почему он вел себя так вызывающе, словно хотел, чтобы его выставили из комнаты без лишних вопросов. Теперь принц знал, что его подозрения имели основания.

Гораздо больше Реджинолда беспокоили интриги во дворце и беспорядки в Оморено. Он решил этим же вечером покинуть Синий мир и вернуться в Саклитус. Но беспечность Милы выбила его из колеи.

— Значит, ты считаешь, что настоящий Либер — порядочный озерник, которым управляют плохие эмоционики? — подытожил Реджинолд, когда Мила завершила рассказ. Она кивнула.

— Ох, Духи-странники, — он покачал головой. — С чего ты взяла, что он говорил правду?

— А зачем он мне об эмоциониках рассказал?

— Чтобы придать своим словам убедительности. И разжалобить тебя. «Ох, эти сущности раздирают мою душу», — притворно схватившись за сердце, застонал Реджи. Мила вспомнила боль, плескавшуюся в глазах Либера, и фыркнула.

— Кстати, как Либер понял, что именно ты разделила того иномирца и его слугу? Он же управлял машиной, на тебя не смотрел.

Мила замерла. Она не обратила на это внимания. Но доводы Реджинолда все равно казались ей малоубедительными. «Наверняка, он говорит так, потому что обижен на Либера», — подумала она, вспомнив, как Сесилия упомянула нанесенное принцу оскорбление.

— А кто еще мог это сделать? Не само же то существо улетело.

— А если само? Либер не мог знать, что именно произошло. Я сразу подумал, что с этим волессийцем что-то не так.

— Сразу, когда он тебя оскорбил? — упорствовала Мила. Реджинолд смерил ее сердитым взглядом. Она ответила тем же.

— Женщины, — он устало потер виски. — Вам одного томного взгляда из-под челки достаточно, чтобы простить мужчине все что угодно. А если он еще начнет корчить из себя страдальца…

— Либер обращался со мной еще грубее, чем с тобой, — Мила скрестила руки на груди. — Но потом… Видел бы ты его лицо — совсем другой человек. Говорю тебе, им могли управлять.

Принц молчал. Ему очень хотелось прикрикнуть на Милу, встать из-за стола и уйти — поразмышлять в одиночестве. Или же, сообразил он, можно разыграть скандал и под этим предлогом вернуться в Оморено. «Нет. Это будет бесчестно. К тому же она не поверит», — решил Реджи и попытался перевести разговор в мирное русло:

— Допустим. Тем более что он обещал тебе все рассказать, — Реджинолд еле удержался, чтобы не съязвить; вместо этого он запрокинул голову и запустил пальцы в жесткие пряди на затылке. — А что с остальными посланцами? И Сесилией? В них есть эмоционики?

— Ой! Я забыла их проверить.

Принц грохнул ладонями по столу.

— Реджинолд? — настороженно спросила Мила.

Принц окинул ее взглядом: не боится. И, кажется, раздражена не меньше него.

— Будь добра, выясни это до вечера, — он поднялся из-за стола и пошел прочь из кухни. Посланница не ответила. Даже когда он закрыл дверь, она продолжала молчать.

«Вот же глупая девчонка. Впрочем, они все такие. И с чего я решил, что она отличается от прочих?!» — чем больше Реджи думал о разговоре с Милой, тем сильнее злился. И на нее, и на Либера, и на самого себя, и даже на магистра Комнисен, убедившую его остаться на время в Ордене.

«А ведь мог наводить порядок в Саклитусе вместе с Рапак-инве», — принц хмыкнул. Если он сейчас с гордо поднятой головой вернется в Орден, его не станут удерживать. Либер, наверное, еще и пинок прощальный подарит. Но Реджинолду было жаль оставлять совсем неопытную Жоэль и, как оказалось, не менее неопытную Милу. Он ведь не виноват. Заговор, эмоционики, — это проблемы Ордена, не его. Конечно, все это может иметь отношение к перевороту в Оморено. Но даже если разрушить планы предателей Ордена, это не восстановит порядок в королевстве. Реджинолд обязан вернуться.

«Завтра», — решил в итоге Реджинолд и остановился. Он дошел до конца коридора и теперь стоял возле большого окна. За стеклом виднелась серая дорога, вдоль которой спешили разодетые во все цвета радуги человечки. У каждого человечка свои проблемы. И каждый решает их самостоятельно.

Забравшись на подоконник, Реджи прислонился лбом к стеклу. «Холодное», — отметил он с удовольствием и прижал еще и ладони. Теперь главное — на время перестать думать. Только так можно немного отдохнуть — ночью ему не удалось спокойно поспать. Постепенно мысли ушли из его головы, как вытекает вода из перевернутого ведра. «Хорошо, — принц улыбнулся. — Как же мне сейчас спокойно и хорошо».

— Реджинолд…

Мила вернулась. Реджинолд не шелохнулся. Послышался вздох.

— Я проверила. Всех. Они обычные люди. А Мназон — обычный дхеос, без странностей. Если не считать того, что он не разговаривает, — посланница хихикнула. Принц не отозвался. Ему было слишком спокойно в океане пустоты, который разлился в голове.

— Я собираюсь обратно в отель. Заодно проверю Сесилию и ее подчиненных. И постояльцев, конечно, тоже.

Послышался звук шуршащих по ковру ботинок. Шаги медленно удалялись. Силой выдернув себя из забытья, Реджинолд соскочил с подоконника.

— Постой!

Мила обернулась. Кажется, она ждала, что ее окликнут.

— Кто тебя отвезет?

— Гирд. А ты останешься здесь?

— Да. Утром я хочу поговорить с Грейс.

Мила опустила голову — то ли кивнула, то ли выразила огорчение — и пошла дальше. Реджинолд забрался обратно на подоконник.

«Поговорю с госпожой Морель — и домой», — решил он.

[1] Среднее имя — имя, обычно расположенное между личным именем и фамилией. Используется в основном в Европе и западных странах.

Глава 25

Паулус сидел, привязанный к стулу с шипастой спинкой, и отчаянно всматривался в темноту комнаты. «Бесполезно, — он вздохнул. — Ничего не видно, сколько ни напрягайся».

Поймали его стражники — новички, не прослужившие в Ордене и года. Когда его закрыли в отгороженной внутри потайного зала камеры, к ним присоединился мужчина. Паулус его раньше не видел, но не жалел об этом. Вид у незнакомца был премерзкий — вытянутый, как жердь, лицо и руки изрезаны морщинами и шрамами. Облегающий костюм делал его похожим на проглотившую палку змею. Кем бы ни был незнакомец, именно он пытался соединить Паулуса с эмоциоником. Не вышло. Ни в первый, ни во второй, ни в двадцатый раз. В какой-то момент Паулус начал жалеть, что ничего не получается. Каждая процедура сопровождалась головной болью и судорогами по всему телу. А еще жаром — Паулуса будто пытались выжечь изнутри и на месте пепелища посадить ростки чего-то нового. Перед глазами все плыло, а ладони немели от переизбытка энергии, которая вышвыривала эмоционика обратно. И при этом уничтожала, судя по возмущенным воплям. «По крайней мере я сократил количество этих тварей», — утешал себя Паулус.

Сколько его удерживали, он не знал. Судя по ощущениям, с момента, когда незнакомец ушел, прошло полдня. «Значит, я здесь не меньше суток», — думал Паулус. Он отлично понимал, что его не отпустят. Но как поступят? Будут шантажировать магистров, угрожая его убить? Или начнут пытать, чтобы выяснить, куда сбежали Элеонора и Зоя?

Паулус попробовал пошевелить руками — по ним прошелся разряд электричества. Видимо, заговорщики использовали электрошнур господина Зеглера. Таким же шнуром ему обмотали ноги до коленей. В основе изобретения господина Зеглера был стальной сплав, так что двигаться было тяжело и без подачи тока. Но чтобы окончательно обезопасить себя от способностей Паулуса, ему на запястья надели наручники.

Какая бы участь его не ждала, от нее не сбежать. Но он бы предпочел пытки. Ведь это значит, что врагам ничего не известно об их плане. «Плана у нас, правда, нет, но это не так важно», — хмыкнул Паулус. А еще это означает, что потайной ход не смогли открыть, и Элеонора спаслась.

Паулус прикрыл глаза и улыбнулся. Ситуация могла сложиться намного хуже.