— Восемь?

— Ну да, восемь. К чему бы это надо? Не пойму. Число сегодняшнее — двадцать восьмое, а в чёрточке восемь орешков. И ты знаешь, Марина: опять этот старичок подошёл и постоял у витрины. Словно не мог разглядеть сегодняшнее число в одну секунду!

Он положил вёсла, и лодка медленно поплыла по течению. Марина рассказала Боре про то, что было ночью.

— Бедный Дик! — пожалел Боря собаку. — Так ты говоришь, этот толстый фруктовщик живёт с вами рядом?

Они катались целый час. Потом сдали лодку, вышли из парка и, разговаривая, пошли домой. Возле фруктового магазина ребята чуть не столкнулись со старичком-ботаником — он шёл, глядя себе под ноги, и не узнал Марины.

— Гляди-ка! — сказал Боря. — Теперь орешков-то стало четырнадцать.

Когда он успел их пересчитать? Но он был совершенно прав! Орешков было четырнадцать.

Марина увидела за окном толстого Шалико и двух продавцов, развешивавших товар. В магазине было много покупателей Она решила сегодня же рассказать обо всём Николаю Васильевичу.

* * *

Полковник внимательно выслушал Марину и сказал, что он прикажет проверить историю с орешками, что ей незачем об этом беспокоиться. А вечером они пошли в клуб офицеров на кино — там показывали «Серенаду Солнечной долины» — и в фойе встретили майора Панфилова. Он опять рассказывал массу историй, угощал Марину мороженым и лимонадом, хвалил трубку Николая Васильевича, обещал придти в гости.

И опять он проводил их до самого дома. Было уже совсем темно, и кто-то чуть не наткнулся на них, извинившись. Марине показалось, что это толстый фруктовщик, но она не была в этом уверена. Что ему надо поздно вечером возле их окон? Ах да, ведь он живёт в доме рядом; стало быть, ничего удивительного нет в том, что они встречаются так часто.

Дик уже был на ногах, он кинулся навстречу Марине и стал тереться об её руки своей серой головой с острыми ушами. Хмара встал, когда они вошли, — он раскладывал пасьянс. Теперь Марине нечего бояться, сказал он, ставни такие, что и пушкой не прошибёшь.

Глава девятая, в которой Марина снова видит белые глаза

Марина крепко подружилась с Борей. Один и тот же человек, если можно назвать его человеком, нанёс им обоим непоправимый удар в сердце. Разве Марина забудет когда-нибудь то, что видела в Теберде? Разве Боря, даже когда станет большим и будет заведывать где-нибудь метеорологической станцией, забудет тот страшный день, когда «он» подходил к нему, связанному, с раскалённым гвоздём?! Нет, они всегда будут это помнить.

И они чувствовали, что «он» ходит где-то здесь — среди этих чудесных пальм, среди ярких цветов — и только и думает, как бы побольше зла причинить нашей стране, нашим людям. Как узнать его? Кем он сейчас притворяется? Учителем, артистом, дирижёром, профессором, чистильщиком сапог? Он влезает в чужую шкуру, как в свою собственную, и чувствует себя в ней прекрасно. А глаза? Но он, наверно, сумеет даже перекрасить свои глаза — из белесых в тёмные, если понадобится. Ведь он умеет так менять свою внешность!

Днём Марина была беспечна. Она целый день проводила в парке с ребятами, играла в волейбол, занималась в кружке метеорологов, собирала цветы.

Но по ночам на неё находил страх. Она была уверена, что никто не пролезет через толстые ставни; она знала, что Дик, уже выздоровевший, спит тут рядом, возле тахты, и в любую минуту можно потрогать его тёплые уши, что в соседней комнате, если Николай Васильевич уходит на работу, спит вестовой Хмара. И всё же она спала неспокойно. Но приходил день, и её страхи исчезали.

В это утро Марина с Борей отправились купаться. Подходя к пляжу, они услышали за собой знакомый голос. Майор Панфилов, оживлённый, весёлый, догонял их:

— Наконец-то уезжаю на фронт, ребята! Пойдёмте к павильону. Угощаю в последний раз мороженым. Ешьте вволю!

Они съели по порции, майор предложил по второй. Ребята с радостью согласились, и он пошёл к стойке. Буфетчица подала два блюдечка с мороженым. Майор осторожно донёс их и протянул одно Боре, другое — Марине. Марина потянулась было за блюдечком, но вдруг кто-то толкнул её — блюдечко упало, разбилось, и мороженое расплылось по земле.

— Ох, какой неловкий! — сказала Марина.

— Прошу прощения.

Ах, да ведь это Шалико! Как блестят у него глаза!

— Прошу извинения и у майора. Сейчас я исправлю свою неловкость.

Шалико побежал к стойке и принёс двойную порцию мороженого. Марина не хотела брать, но он так настаивал, что пришлось.

^{…блюдечко упало, разбилось, и мороженое расплылось по земле.}

Вскоре майор ушёл, сказав, что подвечер зайдёт проститься с Николаем Васильевичем. Ушёл и Шалико.

— Не нравится мне этот толстяк, — сказала Марина.

— А ты знаешь, — сказал вдруг Боря, — сегодня у него под календарём орехи выложены зигзагом. И их целых пятнадцать…

Однако мы ведь пришли купаться! Ну, поплыли?

Они оба хорошо плавали и любили, доплыв до большого мокрого, скользкого камня, взобраться на него и сидеть там, болтая в воде ногами. На этот раз камень был занят — на нём уже кто<го сидел. Когда они подплыли поближе, пловец спрыгнул в воду и поплыл. Кто это был, нельзя было разглядеть. Ребята взобрались на камень и уселись. Солнце пекло нестерпимо, но от воды веяло прохладой. Пловец описывал большие круги, то приближался к камню, то удалялся от него. Вдруг он повернул голову и посмотрел на ребят.

— Он! — вскрикнула Марина.

— Кто?

— Он, он! Глаза!.. — задыхаясь, кричала Марина. — Белые глаза!..

— Что ты говоришь? — сказал Боря, всматриваясь в удаляющегося пловца. — Я ничего не заметил.

— Зато я заметила. Это он, я сразу узнала его!..

— Ты ошибаешься, Марина, — сказал Боря. — Ведь это майор Панфилов… Удивляюсь, почему он не посидел и не поговорил с нами. И у майора Панфилова вовсе не белые, а чёрные глаза.

— А эти… эти были совершенно белые, как те, понимаешь?.. Наверное, мне они уже просто кажутся всюду. А может быть, это был не майор?

Глава десятая, в которой события развёртываются с ужасающей быстротой

Когда Марина пришла домой, Дик, к её удивлению, не кинулся её встречать. Он сидел возле запертой двери в столовую и злобно рычал, пытаясь подсунуть нос под дверь. Шерсть на нём взъерошилась.

— Дик, что с тобой? — спросила Марина.

Она подошла к двери. Никогда ешё не бывало, чтобы дверь из её комнаты в столовую запиралась на ключ. Она постучала.

— Дядя Коля, вы дома?

— Подожди, Марина, — глухо ответил из-за двери Николай Васильевич, — я занят.

— Но мне надо вам сказать что-то очень важное. И как можно скорее, — сказала Марина.

— Я тебе сказал, подожди, я занят, — повторил Николай Васильевич.

Никогда ещё он с ней не разговаривал так сурово. Дик продолжал рычать и скрестись лапами в дверь. Тогда Марина нагнулась и посмотрела в замочную скважину. За столом сидели Николай Васильевич и майор Панфилов.

«Странно, — подумала Марина, — что же это они меня не пускают».

Она прислушалась к разговору за дверью и вдруг побледнела: собеседники говорили по-немецки!

— Дик, Дик, да что же это такое? — прошептала Марина в ужасе, опускаясь на пол…

— Я зашёл к вам проститься, Николай Васильевич, — сказал, входя, майор Панфилов.

— Уезжаете?

— Да. Сегодня вечером. Разрешите мне закурить? Я купался, понимаете, и оставил на пляже портсигар.

— Пожалуйста.

Полковник протянул коробку с табаком и принялся набивать свою трубку.

— У вас великолепная трубка, — сказал майор, глядя на собачью голову.

— Да. Дорога как память.

Майор продолжал пристально рассматривать трубку. У собаки загорелись глаза.

— Великолепная трубка, — повторил майор. — И я очень рад, что вижу именно у вас эту трубку, — с улыбкой продолжал он. — Я уверен, что вы мне поможете как можно скорее выбраться отсюда.