— А вы… разве вы не остались? — спросила она удивлённо.

— Я? Нет, зачем? Я просто встретил приятелей и ехал в другом вагоне. Идёмте, Марина. Я хорошо знаю полковника Николая Васильевича. И постараюсь, чтобы вы доехали до него как можно лучше.

Они вышли на широкую квадратную площадь. Уже начинало светать. Но весь город ещё сверкал огнями.

— Недавно здесь снято затемнение, — сказал Пётр Сергеевич, видя удивление Марины. — Не правда ли, приятно?

— О, да!

Три с половиной года Марина жила во мраке. Не было огней в Теберде, тщательно завешивались широкие окна в больнице. Теперь она стояла, широко раскрыв глаза, глядя на этот световой праздник.

— Но идём же, машина ждёт нас.

Голубая машина стояла поодаль от других, и молодой шофер в военной форме поздоровался с Мариной, как со старой знакомой. Первым вскочил в машину Дик.

— В гостиницу! — приказал капитан.

Машина промчалась по узкой длинной улице и вылетела на широкий, похожий на проспект мост. Со всех сторон до самого неба сияли огни — город лежал в лощине между горами, а посередине плескалась и шумела река. В реке отражались огни. Сразу за мостом, справа, Марина увидела огромный красивый дом. Машина свернула влево и побежала по асфальтовому подъёму в гору. Пётр Сергеевич сказал, что ещё несколько лет назад тут была гора, но её в один прекрасный день срезали и залили дорогу асфальтом. Они выехали на проспект, обсаженный серебристыми ёлками, в свете круглых, как луна, фонарей казавшимися покрытыми инеем. Машина загудела, развернулась и остановилась у широкого, ярко освещённого подъезда. Это была гостиница «Тбилиси».

Вошли в лифт. Бедный Дик! Он очень перепугался, весь задрожал и ощетинился: он никогда ещё не ездил на лифте. Но лифтёрша уже отворила дверь. Они немного прошли по светлому коридору и очутились в красивой комнате с зеркальным шкафом, с паркетным полом. На столе, покрытом чистой скатертью, были расставлены всякие вкусные вещи.

— Умывайся, садись, кушай, я скоро вернусь. Твой поезд идёт вечером, я достану билет и усажу тебя в вагон, а Николаю Васильевичу пошлю телеграмму, — сказал Пётр Сергеевич. — Хороший у тебя пёс, — добавил он, глядя на Дика. — Я люблю лаек: они привязаны к хозяевам, но очень злопамятны и непримиримы к врагам, — он улыбнулся Марине и Дику и вышел.

Марина раскрыла чемодан, достала свежее, светлое платьице и переоделась. Потом причесала волосы, умылась и посмотрела на себя в зеркало.

— Ей богу, я скоро совсем поправлюсь, — сказала она, потом подошла к балкону и отворила дверь. — Нет, это сон. Я сплю и вижу чудесный сон!..

Но нет, это не был сон! Это была самая настоящая действительность. Скорее тяжёлым сном можно было назвать то, что она пережила за два года: немцы, жизнь в лесу, долгие месяцы в больнице. Страшный сон кончился, наконец она проснулась, начинается жизнь! Эх, если бы был жив папа!

Позади легонько тявкнул Дик.

— Дик, Дичонок мой!

Марина опустилась перед лайкой на колени и уткнулась лбом в лохматую голову:

— Я про тебя не забыла, Дикуша. Я очень, люблю тебя. Ты мой маленький…

Пёс радостно взвизгнул.

— Мой хороший пёсинька!.. Ну, идём кушать скорей, идём кушать!

Она вскочила и села за стол. Чего-чего тут только не было! Вот заботливый человек этот Пётр Сергеевич! И почему он о ней так заботится? Ах да, он ведь друг Николая Васильевича, друга папы!

Марина принялась есть, время от времени протягивая кусочки Дику. Он брал подачку деликатно и ел, не торопясь, как положено воспитанной собаке.

Когда они закончили завтрак, было уже совсем светло, солнце весело светило в окна, по паркету бегали солнечные зайчики. Пришёл Пётр Сергеевич.

— Ну, теперь будем осматривать Тбилиси, — сказал он.

Знакомый шофер ждал их внизу, у голубой машины.

Они побывали в зоопарке, видели слона, пострадавшего от бомбёжки, катались на детской железной дороге, где и машинисты, и кондукторы, и начальники станций были пионеры. Поднялись в смешном открытом вагончике на высокую гору и там обедали на террасе, откуда был виден под ногами весь город. А потом они вернулись в гостиницу, где Дик встретил их радостным визгом. Он, бедный, заждался! Пётр Сергеевич написал письмо, запечатал и отдал Марине для передачи Николаю Васильевичу.

Когда они шриехали на вокзал, было совсем темно. Они нашли мягкий вагон. На этот раз проводник потребовал, чтобы Дик ехал в багажном. Пришлось отвести его туда и попрощаться с ним до утра. Пёс был очень расстроен. Они вернулись к вагону, поднялись на ступеньки, прошли по коридору, вошли в купе. Тут сидели уже три пассажира. Пётр Сергеевич приложил руку к козырьку, увидев молодого майора. Тот привстал и сказал:

— Здравствуйте.

Пётр Сергеевич, оглядев двух других пассажиров — один из них был толстый черноволосый грузин с чёрными усами, в шёлковой белой рубахе, а другой — седенький старичок в очках, уткнувшийся в газету, — обратился к майору;

— Товарищ майор, поручаю вам девочку. Она едет одна в Батуми.

Майор встал, сказал, что он тоже едет в Батуми, и любезно пригласил Марину садиться. Пётр Сергеевич попрощался и вышел. Поезд сразу же тронулся.

^{Майор встал и сказал, что он тоже едет в Батуми.}

Пётр Сергеевич ещё в гостинице предупредил Марину, чтобы она никому не рассказывала о том, что пережила в Теберде. «Незачем удовлетворять праздное любопытство, — сказал он. — Говори просто, что едешь к дяде в гости». И поэтому, когда новые знакомые принялись расспрашивать у неё, кто она и куда едет, она сказала, что едет к дяде — флотскому офицеру. Все трое очень хорошо отнеслись к ней. Толстый грузин рассказал, что он директор фруктового магазина в Батуми, и угостил её инжиром. В первый раз в жизни Марина ела инжир. На ладони у неё лежал тёмносиний мясистый плод величиной с картофелину. Плод лопнул — и раскрылась золотая, вся в мелких семечках сердцевина. Он был слаще сахара, этот инжир! Толстый директор сказал, чтобы она обязательно заходила к нему в магазин, он ей даст сколько угодно инжира. Он был славный и добрый человек, и только странно было видеть жгучего брюнета со светлыми глазами. А седенький старичок оказался профессором ботаники. Он рассказал, что выращивает и скрещивает цитрусы. Он тут же продемонстрировал свои достижения, угостив всех помесью апельсина с лимоном, мандарином со съедобной сладкой кожицей и невиданным бразильским фруктом — «фейхоа», — похожим по виду на огурец, а по вкусу — на клубнику и ананас вместе.

Симпатичнее всех был молодой майор. Он улыбался во весь рот и рассказывал разные истории.

…Марина проснулась от яркого света, брызнувшего ей в глаза.

— Вставай же, шен генацвале, соня эдакая, море проспишь, — сказал ей ласково грузин и вышел из купе.

Двое других уж стояли одетые в коридоре. Марина мигом вскочила. За окном действительно расстилалось море. Поезд шёл по самому краешку, у воды, и кругом цвели удивительные цветы, а большущие пальмы запросто росли на дороге, задевая своими резными листьями стенки вагона.

Когда Марина оделась, старичок-ботаник уже собирался выходить на последней остановке перед Батуми. Он попрощался с ней и показал дом, весь утопающий в зелёных деревьях: тут он живёт, работает и выращивает свои цитрусы. Но он почти каждый день бывает в Батуми.

Через пятнадцать минут, проехав прямо по улицам города, поезд подкатил к Батумскому вокзалу.

Полковник стоял на перроне, большой, грузный, словно памятник, и курил свою необыкновенную трубку.

— Маринка! — крикнул он и с удивительной лёгкостью подбежал к вагону.

Он исколол ей лицо своими усами. Ей показалось, что он плачет: на лбу у неё стало мокро. Но полковник уже отдавал носильщику чемодан, и благодарил на ходу майора и толстого грузина, и просил заходить, и расплачивался с проводником за постель — всё сразу. Полковник спросил, где Дик, и они сходили за Диком, радостно выпрыгнувшим к ним из багажного вагона.