– Лучше раздать всем снотворное, – заметил Эрик, когда мы просматривали меню. – Дешевле бы обошлось.

Я иду вдоль салона, проверяя, есть ли у пассажиров все необходимое. Там семь рядов. Двойные ряды кресел тянутся вдоль краев салона, посередине располагается блок из четырех кресел. Каждое кресло снабжено ширмами, ими можно отгородиться от соседа, что обеспечивает каждому пассажиру личное пространство. Если захочется поспать, то можно выдвинуть вперед нижнюю часть кресла, устроившись под телеэкраном и превратив и без того удобное кресло в настоящее кресло-кровать. Неплохо для того, чтобы провести двадцать часов. Все это сильно отличается от экономкласса, где у тридцати трех кресел в девяти рядах спинки опускаются на восемь сантиметров.

– Мы уже почти на месте? – спрашивает мужчина, сидящий в одном из кресел по центру.

Я вежливо улыбаюсь, хотя он уже четвертый пассажир, задающий подобный вопрос, причем каждый из четырех убежден в своей оригинальности. Позади него влюбленная парочка отгородилась от всего мира, опустив кресла на одинаковый угол. У них на экранах показывают один и тот же фильм, причем кадр в кадр, что достижимо лишь намеренными усилиями. Наверное, молодожены, однако если так оно и есть, то, согласно списку пассажиров, дама сохранила девичью фамилию.

– Можно мне еще одеяло? – спрашивает женщина лет тридцати с пышными кудрявыми каштановыми волосами, перехваченными широкой лентой. – Я замерзаю.

– Джинни – наполовину ящерица. Для полного счастья ей нужна инфракрасная лампа.

Ее спутник чуть постарше, лоб у него в морщинах. Он улыбается, но глаза у него не сверкают, как у нее.

– Ну, вам будет приятно узнать, что сейчас в Сиднее двадцать пять градусов тепла, – отвечаю я. – Вы туда надолго?

– На три недели. – Джинни резко выпрямляется, словно подброшенная вверх собственными словами. – Мы смываемся, чтобы пожениться!

– Ух ты, как здорово!

Я вспоминаю нашу с Адамом свадьбу: церковь, семейные фотографии, банкет в гостиничном ресторане, а потом неделю в Греции. Разумеется, банально, но в хорошем смысле слова. Тогда все представлялось незыблемым и надежным.

– Джинни!

– Что? Теперь уже безразлично, Дуг, мы перешли черту. Никто нас не остановит.

– Пусть так.

Он надевает наушники, а Джинни заливается краской, ее восторг исчезает. Я оставляю их смотреть фильм, и, хотя они сидят так же близко друг к другу, мне за них как-то тревожно. За нее особенно. Внезапно меня охватывает грусть по той паре, которой были мы с Адамом на греческом острове, и по тому, чем все это закончилось. Любые отношения меняются, когда появляется ребенок, неважно, каким путем пойдете, однако ребенок с особыми запросами придает отношениям такую напряженность, к которой оказались не готовы ни я, ни Адам. Моей реакцией был поиск решений, желание прочитать все о психической травме после удочерения и о нарушениях привязанности.

А реакцией Адама стало бегство.

В физическом смысле он находился рядом, когда не работал, но в плане эмоциональном я стала его терять много лет назад. Не знаю, тогда ли у Адама начались романы, а еще мне не известно, сколько их было. Интрижка с Катей – единственная, о какой я могу сказать наверняка.

Однажды я его спросила прямо. Обнаружила банковскую карту на счет, о существовании которого не подозревала, а потом поняла, что он поменял пароль к смартфону.

– У тебя роман?

– Нет!

– Тогда зачем менять пароль?

– Я три раза ошибался при вводе. Его просто пришлось сменить. – Лицо Адама прямо-таки излучало вранье.

Меня вызывают к креслу через проход, где пожилой мужчина в круглых очках и с редеющими волосами хмуро смотрит на свой лэптоп.

– Вай-фая по-прежнему нет.

– Нет. Прошу прощения, наша команда делает все, чтобы выяснить, в чем проблема, но…

– Ее скоро решат?

Я подавляю желание прижать пальцы к вискам и впериться взглядом в невидимый хрустальный шар.

– Не знаю. Примите извинения за возникшее неудобство.

– Мне он нужен только для работы. – Мужчина выжидающе смотрит на меня, словно возможность снова запустить вай-фай зависит только от меня. – Это очень долгий перелет.

Пилоты почти готовы к первой пересменке. Франческа и Майк на шесть часов отправятся наверх, отдыхать на койках. Когда они вернутся, мы одолеем полпути до Сиднея. Для бортпроводников предназначена вторая зона отдыха в хвостовой части самолета. Туда можно попасть через запираемую дверь в хвостовой кухне. Восемь небольших коек с поролоновой звукоизоляцией, разделенных ширмами. Сомневаюсь, долго ли я посплю после первой смены, но к концу второй все сильно изменится. Экипаж в полном составе займет свои места за два часа до прилета, имея строжайшие инструкции от Динбара выглядеть свеженькими для фотографий после посадки.

Перед обратным рейсом у нас в Сиднее выдастся пара свободных дней. Будет просто прекрасно посмотреть город, но еще лучше – всласть отоспаться, не слыша криков Софии. Ее уже несколько месяцев каждую ночь мучают кошмары вне зависимости от того, когда мы ложимся спать и где она спит. Я просыпаюсь с бьющимся сердцем, сбегаю вниз по лестнице и обнаруживаю Софию, сидящую с прямой спиной, застывшую и пару секунд не реагирующую на мои объятия, прежде чем обмякнет в них.

– Вероятно, она скучает по Кате, – однажды сказала я Адаму.

Намек был более чем прозрачным: во всем виноват он. Он покраснел, как это с ним всегда случается при упоминании ее имени, и я махнула на все рукой. Однако что-то настойчиво не давало мне покоя, словно больной зуб, пока на следующий день я не поняла, в чем же дело. Кошмары начались до отъезда Кати.

– Прошу прощения. – Мальчишка лет девяти-десяти поднимает руку и шевелит пальцами, будто он на уроке и ему нужно выйти. Рядом с ним на кресле-кровати растянулась мама, рот ее чуть приоткрыт, а глаза закрывает маска для сна с вышитой по атласной ткани надписью: «Идет зарядка – не отключать».

– Здравствуй, как тебя зовут?

– Финли Мастерс.

– Привет, Финли! – улыбаюсь я. – Хочешь что-нибудь попить?

– У меня наушники запутались.

Он смотрит на меня серьезно, и у меня вдруг начинает щемить в груди, что очень часто случается, когда я далеко от Софии.

– Да уж, проблема нешуточная. Посмотрим, сумеем ли мы ее решить. – Ногтями я развязываю узелки на шнуре и с улыбкой возвращаю Финли наушники.

– Спасибо.

– Не за что.

Финли – единственный ребенок в бизнес-классе, хотя в первых креслах среднего ряда сидит пара с крохотным младенцем. Он плачет, словно кошка мяукает, негромко, но настойчиво, и я замечаю, как родители обмениваются обеспокоенными взглядами. Я улыбаюсь им, стараясь показать, что ничего страшного не происходит, но они озабоченно осматривают одежду малыша, будто причина его дискомфорта заключается в том, как на нем завязаны ползунки, а не в давлении, влияющем на его крохотные ушки.

Сверяюсь со списком пассажиров – Пол и Лия Талбот – и иду узнать, не нужно ли им что-нибудь. Их ребенку явно не более месяца.

– Три недели и два дня, – отвечает Лия на мой вопрос.

Она австралийка, у нее выгоревшие на солнце волосы и смуглое веснушчатое лицо. Ровные белые зубы придают ей здоровый и спортивный вид. Я сразу представляю, как они на Рождество жарят барбекю у берега моря. Может, когда-нибудь Адам, София и я поступим так же – убежим от холода в теплые, солнечные края.

Значит, все-таки с Адамом? – встревает внутренний голос психотерапевта.

– Какая прелесть! Как его зовут? – спрашиваю я, не обращая внимания на подсознание. Это привычка, вот и все. Пять лет семейной жизни. Адам совершенно четко обозначил свои приоритеты, и они не имеют отношения к жене и дочери.

– Он действительно чудо, – улыбается Лия, глядя на сына. Она старше меня, похоже, ей хорошо за сорок, но выглядит гораздо лучше. – Знакомьтесь: Лахлан Хадсон Самуэль Талбот.

– Как много имен!

– Мы не смогли определиться, – широко улыбается ее муж. Произношение у него английское, но с восходящей интонацией в конце предложений, которую так охотно перенимают живущие в Австралии экспаты.