Для Х. Арендт было совершенно ясно, что Эйхман – субъект с весьма скромными мыслительными способностями, которого по ходу изложения она наделяет соответствующими эпитетами: «клоун», «хвастун», «грешил бахвальством», «не способен взглянуть на что бы то ни было чужими глазами», «не способен мыслить», обладал «дырявой памятью». Обращала она внимание и на его низкий интеллектуальный и образовательный уровень. Однако «Критику чистого разума» И. Канта Эйхман читал, да и книгу Т. Герцля «Еврейское государство» – тоже, цитировал наизусть страницы из книги Adolf Böhm «Die Zionistische Bewegung»[46] [ «Сионистское движение»]. Пытался учить идиш и иврит. Писал методические пособия по еврейскому вопросу для коллег по службе и читал лекции. Как с этим быть?..

Х. Арендт называет Эйхмана ужасающе нормальным! При этом такое определение имеет для неё коннотацию характеристики человека, принадлежащего к низшим классам. Чувствуется даже некоторая брезгливость по отношению к Эйхману, связанная не с его преступной деятельностью, а с принадлежностью к презираемому классу. Понятно, что в рамках своей концепции Арендт не считала и не могла считать Эйхмана чудовищем, евреененавистником, человеком с потенциалом агрессивности, требующим разрядки. Для неё, вероятно, было немыслимым предположение о том, что Эйхман находится на противоположном полюсе по знаку, но не по значимости, – т. е. в некотором смысле является равным ей.

На основании чего Х. Арендт пришла к таким выводам? Она пишет о том, что читала все официальные документы процесса: стенограммы заседаний, распечатки магнитофонных записей досудебных допросов – в начале своей книги она перечисляет десять источников, использованных ею в процессе подготовки[47]. Свои выводы Арендт строила на материалах, которые судебные власти направляли представителям прессы. Из этих материалов видно, что Эйхман представлял себя в соответствии со своей линией защиты как обычного и даже маленького человека – того, кто выполняет чужую волю. Именно в этом он сумел убедить Х. Арендт, но не суд. Кроме того, Арендт была знакома, как видно из текста её книги, с опубликованной в конце 1960 года в двух номерах американского журнала «LIFE»[48] историей жизни, рассказанной самим Адольфом Эйхманом, которая лишь в малой степени отвечает аргументам в пользу подхода Х. Арендт.

Те материалы, где содержатся высказывания Эйхмана, она подвергла критике. Строго говоря, она им не доверяла, поскольку, по её мнению, он был хвастуном и обманщиком. Кстати, об этом говорили и его бывшие сослуживцы. Однако следует ли делать вывод о том, что Эйхман таковым был и в ходе судебного процесса? Он не мог не понимать, что решается вопрос о его судьбе, жизни или смерти. Разумеется, по всей видимости, он произвольно или непроизвольно пытался произвести хорошее впечатление на судей своей готовностью к сотрудничеству. Основной линией его поведения было стремление убедить всех в том, что он не может быть обвинён в инкриминируемых ему преступлениях, так как только выполнял приказы, которые ему отдавали настоящие виновники тех ужасов[49], за которые его судят. В своей книге Х. Арендт утверждает, что, кроме желания двигаться вверх по карьерной лестнице, у Эйхмана не было и следов антисемитизма или психологической ущербности личности. Подзаголовок книги отсылает читателя к идее «банальности зла», и это выражение приводится в качестве финальных слов последней главы. Так, Арендт приводит слова Эйхмана, сказанные им во время судебного процесса, которые демонстрируют отсутствие какого-либо пристрастия его к проводимым им преступным деяниям, отсутствие какой-либо меры ответственности за содеянное: ведь он лишь «делал свою работу»; «он выполнял свой долг»; «он не только повиновался приказам, он повиновался закону».

Разумеется, Х. Арендт – не адвокат Эйхмана, и даже считала справедливым смертный приговор ему. Но в её словах слышится, как ни странно, сочувствие к обвиняемому, который был доставлен в суд нелегитимным способом, нарушившим суверенное право Аргентины, и вина которого состоит в принципе только в том, что он был хорошим исполнителем преступных приказов. Своей точкой зрения Арендт преподносит совершенно иной взгляд на нацизм, деятелями которого являлись не чудовища в человеческом обличье, а нормальные в своей заурядности люди.

Такой подход достаточно современен, что не означает, конечно, того, что с ним следует согласиться. По сути, она говорит о том, что базовые генетические и психофизиологические характеристики не оказывают практически никакого влияния на поведение людей. Определяющее влияние, как следует из её рассуждений, играет социальная среда. Именно эта среда повинна в том, что совершаются любые преступления, и даже такие чудовищные, как геноцид целого народа. Понятно, что деяния Эйхмана выглядят вынужденными, как действия послушного закону, действующему в нацистской Германии, бюрократа. Понятие индивидуальной ответственности нивелируется, поскольку подчинение закону гарантирует безопасность в конкретной социальной среде. Брать на себя ответственность, что-то решать самостоятельно становится нецелесообразным, невыгодным, несущим опасность наказания за ненадлежащее исполнение приказов и указаний. Доминирует при этом… можно, конечно, сказать: чувство коллективизма, но, по сути, – стадное чувство. Личность при таком взгляде на природу вещей всецело зависит от той среды, в которой родилась, живёт, действует. Таким образом, все люди тождественны друг другу: и нобелевский лауреат по физике, и чернорабочий, и балерина, и шофёр… Просто они оказались в определённом месте в определённое время… И из этого следует маниакальное стремление изменить несовершенный мир, в котором далеко не каждый становится Стивом Джобсом или Илоном Маском. Весьма соблазнительно переустроить мир так, чтобы бездельники и лодыри или неспособные к наукам учились в Кембридже и Оксфорде, свято веруя в то, что им удастся достигнуть вершин науки. Увы, в большинстве своём эти фантазии невыполнимы, недостижимы… Но ростки подобных мыслей можно видеть и в логике, которую демонстрирует Х. Арендт. Кажется весьма прогрессивной мысль о всеобщем равенстве, но следует раскрыть это понятие. Согласно Всеобщей декларации прав человека[51], «Все люди рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах», но никто не может, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, декларировать равенство задатков, способностей, свойств темперамента и характера. Рождаются люди с разным генетическим багажом. Закономерно при этом рождение и гениев, и злодеев, а то и гениев злодейства. Однако попытки уравнять неуравниваемое не прекращаются, несмотря на то, что история уже показала, к чему это приводит. Но уроки истории как раз и заключаются в том, что их не учат, и с некой периодичностью приходится вновь садиться за парту и заново осваивать пройденный материал. За примерами далеко ходить не надо. Те, кто знаком с жизнью в ушедшем в небытие Советском Союзе и его историей, знают, к чему привели абстрактные призывы к равенству: к диктатуре, насилию над личностью, попранию человеческой свободы и прав. Ну, а если обратиться к такой классической модели свободы, равенства и братства, которую представила Великая французская революция (1789), то известно, что её итогами в немалой степени явились массовые казни с применением гильотины, изобретённой в то самое революционное время.