И водитель, подруливая к следующей остановке, произнес:

– Вот что тогда там случилось, из-за чего свадьбе Ромео и Джульетты не суждено было состояться.

– Да, трагический случай, но в нем не было вины Николая, почему потом не должно было быть свадьбы? – тихим голосом произнесла Ольга.

– Почему свадьбе не суждено было случиться?.. Потому что после следствия и других судебных разбирательств, куда и нас, детей, таскали, Николу осудили и дали двенадцать лет.

– Почему столько? Он же оборонялся, не был виновен, вы в то время хоть и были детьми, но стали очевидцами… свидетелями, видели, что он не был виновен! – сказал Валера.

– Знаете, – продолжил свой рассказ водитель, – в то советское время не было такого, чтоб не дали серьезного срока за участие пусть даже в подобной драке с поножовщиной. Помнится из рассказов старших, тех, кто был на суде. Прокурор обвинял Николу, аргументируя тем, что он первым ударил… что и было причиной потасовки с поножовщиной, которая и унесла три жизни. Прокурор просил пятнадцать, а суд вынес такое решение – двенадцать лет. Да, в советское время судьи были построже, – сказав это, он умолк, но через минуту продолжил: – Вы слышали про футболиста Стрельцова?

– Вы имеете в виду футболиста Эдуарда Стрельцова? Да, конечно, слышал, – произнес Валера. – Он, Эдуард Стрельцов, заслуженный мастер спорта СССР. Играл в составе «Торпедо», в шестидесятых годах был чемпионом СССР. В составе сборной в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году завоевал титул олимпийского чемпиона. Дважды обладатель приза как лучший футболист. А в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году занял седьмое место среди претендентов на «Золотой мяч» – «Франсе Футбол».

– Вот видите, приятно слышать… как хорошо вы разбираетесь в спорте. Да, вы же тоже спортсмен, сказали, гимнастикой занимались – значит, понимаете спорт. Так вот, этому большому, знаменитому уже на весь мир футболисту, которого в семидесятые сравнивали с легендарным Пеле… Ну а кто Пеле, вы, конечно, знаете… Так вот, Эдуарда Стрельцова за изнасилование девушки в советское время посадили в тюрьму на двенадцать лет. А тут с Николой три смерти – и тоже двенадцать лет. Такими жестокими были законы в то время.

– Но потом-то с Настенькой и Николой… Их отношения… Свадьба-то после… состоялась? – спросила Ольга.

Водитель не сразу ответил, после минуты молчания тихим голосом продолжил:

– Как ни тяжело вспоминать и говорить, но тот случай в скверике унес не три жизни, а… четыре.

– Как четыре?! – произнесла опять Ольга.

– После того случая девочка-то эта, Настенька, узнав, что Николу посадили на двенадцать лет, начала часто болеть. Оказалось, была слаба сердцем. И когда Николу посадили, соседи говорили – я еще жил в том квартале, – что она часто ездила к нему в тюрьму, потом и в лагерь, где он отбывал наказание. Но она была слаба здоровьем и через года два или три, а может, больше проболела и… тоже отдала Богу душу. Так что тот случай в этом небольшом скверике унес не три, а четыре жизни.

Рассказав подробно обо всем этом, водитель после минуты молчания произнес:

– Но будет не все сказано о несчастии Николы, если не расскажу и об этом. После того как посадили Николу, Настенька очень дружна была с его матерью. Она часто ходила к ней на квартиру. И потом… потом, когда Настеньки не стало, и мать тоже через год или два скончалась. Помню, все соседи ее хоронили.

Сказав это, водитель умолк, молчанию предались и Ольга с Валерой.

После минуты молчания Валера спрашивает:

– А он до звонка просидел все двенадцать лет?

– Не двенадцать, а полных пятнадцать просидел Никола в лагерях… А это из-за, как сейчас говорят, блатных, или воровских, разборок уже в лагере. И там, в лагере, при этих… разборках тоже ему пришлось отколотить кого-то из тех – «законных» блатных. И ему подбавили срок.

Сказав это, он умолк, подрулил к остановке и, прежде чем остановить троллейбус, произнес:

– Как раз, как обещал, закончил подробный рассказ о Николе… и подъехали к конечной остановке. Чего недосказал… Возможно, Никола уже у себя будет… и остальное он вам расскажет. А туда, к баракам, где живет Никола, вас сам Амур и подведет.

Троллейбус остановился, Ольга и Валера встали, душевно поблагодарили водителя за то внимание, что он им уделил, подробно рассказав историю Николы. Только троллейбус остановился, Амур уже стоял у дверей, ожидая открытия. И как только двери открылись, Амур неспешно опустился передними лапами на ступеньки и, оттолкнувшись задними, спрыгнул на тротуар остановки. За ним вышли Ольга и Валера. Выйдя из троллейбуса, они еще раз попрощались с водителем и пошли вслед за Амуром, который неспешно, опустив голову, шел в сторону бараков. Амур шел медленно, лениво ступая, несколько раз останавливался, поворачивал голову и задумчивым взглядом смотрел на Ольгу и Валеру: не отстают ли те двое, что идут за ним вслед? Убедившись, что они не отстают, продолжал идти дальше.

Когда подошли к баракам, собака встала у дверей небольшого, сколоченного из досок строения, обернулась, присела и стала ждать идущих за ней Ольгу и Валеру. Они подошли, Амур завилял хвостом, несколько раз приветливо мотнул головой и прилег у двери барака.

Подойдя и остановившись у двери, которая была закрыта металлической задвижкой без замка, Ольга и Валера поняли, что их не ждал хозяин этого барачного строения.

Постояв немного, Ольга произнесла:

– Надо спросить… Видать, Николай еще не выписался из больницы…

Валера приоткрыл невысокую, примыкавшую к стенке барака калитку и заглянул внутрь маленького дворика, где рядом с барачной стеной была пристроена большая собачья конура.

– Ну да, а это жилье Амура, – вполголоса произнес он.

Потом прикрыл калитку и посмотрел вдоль бараков с маленькими, примыкавшими к ветхим стенам двориками, в конце которых, ближе к полесью, чуть больше полста метров от поселка, виднелась большая возвышенность мусорной свалки – городского свалочного мусорного пункта. И, с минуту поглядев в сторону горки мусорной свалки, над которой, кружа стаями, парили вороны, тихим голосом, как бы про себя, произнес:

– А тут немало этих бараков, а рядом мусорная свалка. И как могут тут жить люди?!

– Видимо, их тоже будут сносить, – сказала Ольга, стоя рядом и тоже глядя вдаль, в сторону горки мусорной свалки, откуда доносилось карканье парящих черных ворон и шум двигателей экскаватора, самосвала и другой уборочной техники.

– Н-да! Оно, видимо, так… Вскоре будут сносить и эти бараки, – произнес Валера. – А Николая-то нет… Видать, его еще не выписали из больницы. Надо поспрашивать у соседей.

Вдоль бараков тянулась небольшая кривая узкая улочка, и на противоположной стороне, через три барака, у подножья ствола липы с широкой кроной, был пристроен дощатый навес, а под ним четырехугольный деревянный столик со скамейками вокруг. На скамейке сидел, опираясь локтем одной руки на стол, а второй держась за ручку трости, обросший сединой старик в темной азиатской тюбетейке и смотрел в их сторону.

– Подойду спрошу, – произнес Валера и пошел в сторону навеса.

А Ольга с собакой Амуром остались на месте, у входа в барак. Валера подошел к навесу и поздоровался. Старик вместо ответа на приветствие хриплым, глухим голосом произнес, указывая дрожащей рукой в сторону барака, у входа в который стояла Ольга с собакой Амуром:

– Все-о-о!.. Нету! Ку-умича нету!.. Уже нету!..

– Как нету?! Николая еще не выписали из больницы?

Старик, дрожащими руками задвигав тростью и глядя на Валеру узкими тусклыми влажными глазами из-под густых седых бровей, прежним хриплым, дрожащим голосом произнес опять, повторяя:

– Все-о-о! Нету, уже нету!.. Николая Ку-умича… нету!..

Валера хотел переспросить старика, но увидел, что к ним приближаются два таких же по возрасту, пожилых человека, и воздержался от расспросов. Один из них был в шляпе, а второй в вязаном чепчике, рубашке и безрукавке. Когда они подошли и поздоровались, Валера повторил свой вопрос: