Поклонники, конечно, стремились Ирочку удивлять. Один катал ее на своей шикарной яхте; с другим она ездила завтракать в Вену на арендованном для нее одной самолете… Было очень романтично, но в итоге все так же не нужно. В конце концов отчаявшиеся поклонники разлетелись кто куда, даже самые верные и преданные не могли постоянно выносить мрачную Ирину отстраненность. С легкой руки одного из них она даже получила прозвище Царевна-Несмеяна и в глубине души была с ним согласна. Сердце ее всегда билось ровно, и даже приятное волнение, которое она все же иногда испытывала, не могло заставить его ожить по-настоящему.

Впрочем, так было не всегда. В пору далекой юности – а сейчас, в свои двадцать шесть лет, Ира ощущала себя уже пожившей особой, – она была влюблена в одноклассника. Мальчишки, одноклассники из элитной частной школы, вокруг нее всегда роем вились, а Миша только посматривал издалека и загадочно улыбался, словно знал тайну, которую больше никто на земле не знает. И Ира мечтала, как они станут вместе ходить и загадочно улыбаться, а все остальные будут только гадать, что это за секрет у этих двоих. Но так ничего и не поймут, потому что это будет только их секрет. И Ира тоже таинственно улыбалась Мише… Ей казалось, что у них самый настоящий роман, только без слов, и от этого только более яркий и небанальный. А потом как-то раз она шла после школы домой и увидела Мишу: он вышагивал под руку с Олесей из параллельного класса, они заливисто над чем-то смеялись и нежно обнимали друг друга, а снежинки искрящимся водопадом красиво падали на светлые Олесины кудри…

Измену любимого – а воспринять случившееся по-другому Ира не могла, – она перенесла тяжело. Впала в депрессию и еще долго с ненавистью смотрела в окно на кружащиеся снежинки – до тех пор, пока зима не кончилась и снежинки не пропали сами собой.

Еще раз Ира влюбилась, когда уже училась в институте. Яркий, красивый роман, в котором она уже не выступала в роли молчаливого статиста – там были и действия, и слова, и подлинная страсть, озаряющая двоих своим ослепительным сиянием. Однако закончилось все весьма тривиально: возлюбленный просто растворился во мраке. Оказалось, что у него были проблемы с законом, и он счел за лучшее укрыться в Англии и там начать новую жизнь. Иру он с собой позвать забыл, и она с горечью подумала: видимо, любовь не для нее…

Со временем горечь прошла. Ира жила привычной жизнью, занималась обычными делами, которые поглощали ее внимание, практически не оставляя времени на раздумья, и только изредка отзвуки некоей давно забытой мелодии в душе нарушали ее покой… Но обычно это быстро проходило.

Посещение выставки как раз было одним из таких повседневных дел – подруга Машка, мнящая себя знатоком живописи, уговорила Иру сходить вместе с ней. Машке всегда требовался восторженный слушатель, который, глядя на то, как она с томным видом, заламывая руки, восклицает: «Какая экспрессия!», в ответ уважительно кивал. В этот раз роль слушателя выпала Ире, и она сердито причесывалась перед зеркалом, прикидывая, через сколько времени сможет сбежать от Машки и ее экспрессий.

Быстро сбежать не получилось: Машка старательно таскала ее по залам, с нарочитым восхищением замирая перед каждым мало-мальски интересным и не очень экспонатом. В какой-то момент она куда-то потерялась, а Ира поймала себя на том, что по-настоящему – чего уже очень давно не было – любуется одной картиной. Называлась она «Осенний лес» и, в общем, ничем особенным на первый взгляд не выделялась. Обычная пейзаж, каких тысячи: разноцветные листья, украшающие деревья; россыпь ягод возле пней; где-то вдалеке на заднем плане мелькает девушка в белом платке с корзиной. Но Иру заворожила жизнь, которой дышала эта картина, таинственная и загадочная атмосфера леса. Казалось, сделаешь шаг навстречу – и сможешь вдохнуть неповторимый аромат…

– Вам нравится? – услышала она голос за спиной.

Ира обернулась. Позади нее, заложив руки за спину, стоял высокий темноволосый мужчина и смотрел на нее добрыми смеющимися глазами. Одет он был, мягко говоря, своеобразно: линялые джинсы соседствовали с небрежно полузаправленной рубашкой каких-то невероятных цветов, а на ногах красовались безнадёжно аляповатые полуботинки.

– Неплохо, – осторожно ответила Ира. – А вам?

– Могло бы быть и лучше, – пожал плечами мужчина. – Мимолетная красота повседневности… Не каждому дано не только увидеть ускользающее мгновение, почувствовать его всем своим существом, но и суметь передать его так, чтобы при взгляде на картину начинала звучать душа.

– Уж вы-то бы наверняка сумели! – ехидно протянула Ира.

– Возможно, – согласился мужчина, решительно не замечая ее иронии. – А возможно, и нет. Вы когда в последний раз были в осеннем лесу?

– Ну-у… давно, – протянула Ира, гадая, что это за чудо-юдо такое свалилось ей на голову. Машке он наверняка бы понравился – она любит таких вот странных типов. И где она только бродит?!

– Тогда я вас приглашаю. Пока осень еще не ушла менять яркое цветастое платье на безликое серое. Кстати, меня зовут Дима.

– Ира.

Девушка продиктовала свой номер телефона, сама не понимая, зачем это делает, ведь очевидно же, что рядом с этим сумасбродным товарищем ей делать решительно нечего.

– Дима! – раздался возглас откуда-то из коридора. – Немоляев, где ты ходишь, мы все только тебя и ждем!

– Иду! – крикнул в ответ новый Ирин знакомый и извиняющимся тоном добавил: – Мне нужно бежать, простите. Но я чувствую, осень еще расскажет нам сказку, а мы станем ее благодарными слушателями и обогатим свою жизнь ее разноцветной акварелью.

Вот ненормальный! Ира стояла, покачивая головой. Вдруг, озаренная внезапной догадкой, она подошла ближе к картине и пригляделась – подпись под ней гласила «Д. Немоляев».

«И зачем я только в это ввязалась! – с тоской думала Ира, пока Димина машина – не „бентли“, не „мерседес“, а, стыдно сказать, „Опель-Астра“, – уверенно мчалась вперед. – Свидание в лесу – да это же курам на смех! Подростковая романтика… Сейчас усядемся на пеньки, он предложит пивка попить да семок погрызть. Или выдаст корзинку и грибы заставит собирать, и это в моем-то пальто от Гуччи! Вот это будет картина!»

Однако ни пива, ни корзинки Дима предлагать не стал. Они неспеша прогуливались по аллее, а он рассказывал:

– Знаешь, я всегда очень любил осень. Вот все говорят, что осень – время заката, период увядания. Да ничего подобного! Золотая осень – время расцвета, когда буйство красок обретает свое завершающее, окончательное очарование. Чудесное, хрупкое, непродолжительное время, время ускользающей красоты… – Дима наклонился и подобрал с земли лист клена. – Ты никогда не увидишь второго такого же листа, – серьезно сказал он. – Они все разные. Неповторимые и прекрасные в своей цветовой гамме, своих очертаниях. Я все это пытался отобразить в картине, часами сидел и писал кленовые листья, пытаясь передать свои ощущения, но так до конца и не смог этого сделать. Не сумел настолько слиться с природой…

«Какую чушь он несет, – устало подумала Ира. – Осень, красота, листья… К чему вообще это все?» Но звук его голоса почему-то очаровывал и, помимо воли, его слова находили в ней какой-то неведомый ей самой отклик.

– А ты какое время года любишь? – Дима вопросительно посмотрел на Иру.

Она пожала плечами.

– Не знаю… лето, наверно… тепло и купаться можно, – ответила она, мысленно ругая себя за косноязычие.

– Лето я тоже люблю, – легко согласился Дима. – Как зайдешь в прохладную речную воду, так, кажется, больше ничего в жизни для счастья и не надо. Прямо чувствуешь, что живешь – остро и пронзительно. У тебя бывали в жизни такие моменты?

Ира задумалась.

– Были, наверно, но я не помню, – с усилием произнесла она.

– Нельзя же так! – удивился Дима. – А ты попробуй взять и остановить мгновение. Сейчас, например. Просто закрой глаза и сосредоточься на том, что чувствуешь.

Просто закрой глаза и почувствуй – легко сказать. Ира закрыла глаза… Где-то вдалеке слышалось пение птиц, воздух был напоен кленовым ароматом… Внезапно ей стало легко и радостно, и она рассмеялась.