Но прежде задержали дела. Режиссер-кретин потребовал остаться посмотреть, как щавелевые мундиры сидят на актерах во время генеральной репы. Подруги уже затарились и, скорее всего, забили на ее любимый салат из водорослей. Хотя Аня напоминала им про салат, но она опоздала и будет сама виновата. Заставят пить штрафную, нальют «Апсны» доверху в пластиковый стаканчик. Ух.
Свалила от режиссера наконец, а бомбер не застегивался. Видно, идея дресс-кода а-ля старье из девятого класса была напрасная. Аня пыталась разорвать нерадивую куртку в клочья. Какой-то пацан помочь хотел, не тут-то было. Уж если Аня не справилась, то ни один криворукий пацан не спасет. К черту застегивать, ладно. Пробежка до метро, на метро к Альке на район. Аня жалела, что у себя на хате не разрешила вписки, она теперь тоже ведь самостоятельная. Живет в Ясеневе. Так бы точно все ждали и помнили про салат. Спрашивали бы: «А какое вино ты хочешь, дорогуша?» Но мама с папой внушили: чти память покойного дедушки, соседи гнусные и ранимые. Никаких гулянок.
У Альки не ложились до пяти утра, а в три часа ночи Аня поняла, что имеется великий смысл блевать. Пошла в туалет прямо из подъезда, где курили, не разуваясь. В туалете колени морозила плитка и улыбался младенец с упаковки от туалетной бумаги. Аня блевала салатом из водорослей, который, оказалось, купили. И роллы, какие она любит, – с угрем. Подруги знали, что у Ани мутки, заботились. То этот Антон зовет на свидание, то непонятно чего. Типичный пофигист. Но что толку, проговорили правду-матку, а никого интереснее все равно нет. Антон – фигура икс, рисует граффити, заканчивает учебу. Он подошел к Ане на сессии. «Нужна помощь?» Аня не устояла, попросила подсказок, хотя предмет вызубрила до второпях не почищенных зубов. У Антона соломенные кудри на очень широких плечах. И пахнет краской. Или это слухи бегут вперед запаха? Кстати, насчет запаха – где тут освежитель? Запачканный бомбер сунула в мусорку.
Утром в Ясенево домой от Измайлова пилить где-то семьдесят минут вечности. Душно в подземке, мелкая пыль от мраморных колонн забивается в горло. Горло дрожит в такт качке вагона и просит влаги. Айфон вибрирует. Может, вернулось оно? Приглашение от Антона в кино, которое отменилось за день до? Оправдание тогда было стремнейшее из возможных – болеет собака. «Ага. Ты просто нашел себе дуру с сиськами, потому что в курсе, что ей, дурой с сиськами, будет управлять легко, а мной нет. Мне ты не разобьешь тарелку о ламинат, как тот неизвестный сосед». Соседскую ругань Аня слышала прекрасно, когда у Альки курили в пролете падика и град шел такой, что из-за стекольной дрожи кадка с цветами рухнула с подоконника. Земля из кадки рассыпалась по бетону, а Женька сказала: «Земля – это черный снег. Просто мы не замечаем, как она тает». Получается, метро – тоннели под снегом. Вагон загромыхал возле «Курской». Вытирая пот со лба, Аня открыла уведомление: в вотсапе мама напомнила про показания счетчиков. «Точно, надо снять. На Госуслугах ЖКХ найти и дальше… так, подожди…»
Сегодня воскресенье. Значит, потом. Сегодня пора думать о другом, о большом. О фланелевых рубашках, о майках с принтами. На конкурс нужно новое слово и новый протест – воротник на воротник. Два воротника, рубашка поверх поло – крик и кринж. Такой контркультуры не видали в подвалах Бронкса, но надо сделать ее красивой. Секонды надоели хуже Баленсиаги, однако рубашка, специально рваная на локте, вышла из обихода чересчур давно. Что ж, Аня воскресла от иван-чая, и за дело. Вот а что, если у рубашки отрезанный воротник с нарочитой каймой, нет пуговиц, а вместо пуговиц и петель – крючки, как рыбки и с удочками рыбаки? Аня до ночи сидела за компом, изматывала себя и трахала фотошоп, рисовала, как сочетать несочетаемое, потом встала, огляделась. В углу сервант с рюмками. Рядом ворсистый диван, кусала ныне мертвая собака, выделывая дивану по краям две хищные разинутые пасти. Аня подошла к серванту и обратилась к себе, ища отражение в рядах рюмок: «Милая, забей на Антона-гондона, твори, не отвлекайся. Хорошо бывало, значит, будет и прекрасно». Всю ночь она нарочно слушала старые альбомы. Размышляла, что все-таки Nirvana – второй сорт, для нормисов, а настоящий гранж придумали Pearl Jam, записав «Десятку». «У них раскатистый вокал, грязь поэнергичней», – так Аня решила. (Я с ней не согласен. Для меня, наверное, вершина гранжа – ранний Tool, опийный и потный.)
Утром понедельника был в разгаре апрель, вернее, был он в разливе талых ручьев вдоль бордюров. Апрель провоцировал Аню прогулять пары и читать Библию. Если вдруг забыли, Христос для Ани – бог любви. А стирать вещи в пожилой машинке – игра в рулетку. Заклинит ли снова дверцу до боев с отверткой? Какие тут Антоны, когда считаешь, сколько чистых трусов, а месячные скоро и надо чекнуть, остались ли дорогущие, но крутые прокладки на четыре капли. Ане хотелось экономить, а не просить у мамы денег. Пусть и понятно, что пока рановато студентке вовсю работать.
Пацан из гардероба театрального просил узнать про поступление, встретиться. Без проблем. Всю неделю и так ленилась, как Емеля, по щучьему велению закончился глупый проект, спасибо команде, безделье Анино не спалила. Великовозрастная рисовальщица на семинаре ковыряла герпесную губу и учила, как стать конвейером. Аня была против, она стремится идти другим путем, нести бревно художника, а не иллюстратора. Ладно. Пацан много спрашивал про язычество, едва ли не интервью брал. Глеб зовут, симпатичный, как козленок. Зеленый, правда. Пригласил на Дюрера, но на Дюрере Аня уже скучала с мамой и не успела Глебу это объяснить, потому что торопилась на пару, на презентацию глупого проекта. Аня думала потом Глебу отписать, но за день вымоталась и прикинула, что, если Глеб реально хочет именно с ней идти, сам напомнит. Тем более Антон позвонил, договорились погулять в среду. Тут уж не до Глеба – борьба с пофигизмом.
Снова вечер, снова Аня склонилась над ноутом. После пар купила фланелевой ткани и сожгла на балконе кусок для Афины. Чтобы та помогла увидеть путь. Аня протупила час, высматривала путь, пока глаза не высохли. Спасла этимология: гранж равняется чему-то неприятному, грязному, вызывающему пренебрежение. Что сегодня подобный протест? Тут повеяло старым бомбером, сломанной молнией. «Без замчища! – хлопнула в ладоши Аня, чуть не опрокинув чашку чая. – Маски кругом, закрывающее. А я, наоборот, сделаю то, что нельзя закрыть».
Мама отвлекла звонком. Аня, как дела? Аня, как еда? Аня, ты одна? После разговора Аня обновляла чай на кухне, шумела вытяжка, чайник на газу бухтел, грозный, как металлическая подводная лодка. Дежурные вопросы хранили мамин страх, ежу по имени Аня это будет понятно, сколько ему ни цепляй на иголки листочков из «как дела?». Аню как будто и отселили, чтобы она замечала поменьше страха. Папа говорит: уехать. Мама спорит: бороться. Оба шутят: настоящий русский камикадзе – успешный русский предприниматель без опричной крыши. Банзай.
Аня и раньше замечала: у мамы любовь к родине, и она злится, когда читает комментарии про жидов. Как-то мама сказала: «Невесту Ивана изнасилуют печенеги из Мытищ, а Иван все равно будет винить пархатых». Папа в ответ негодовал: «Печенеги тоже разные бывают, ты просто меняешь один шовинизм на другой». Мама: «Просто я хочу, чтобы от моего народа отстали, в конце концов. Я в школе делилась последней столовской пиццей и слушала про жадных евреев». Папа тогда промолчал, просто обнял маму. А теперь Аня думала: у ее мамы любовь к России, но она бы не хотела играть роль настоящего русского камикадзе.
Однажды, еще в девятом классе, Аня вернулась домой после школы, а там неизвестные дядьки в опрятных классических пиджаках разбирали ее компьютер. Папа уехал в центр города вместе с адвокатом и следователем. На кожаном диване, уткнувшись кулаком в щеку, сидела мама. «Кто это?» – «У нас обыск». Кончилось легко: продали машину, белый «фольксваген». Позднее Аня поймала за собой тогдашней кое-что странное: больше всего она переживала насчет компьютера. Что прочтут матерные переписки с подругами и увидят историю браузера, где яой. То ли она пряталась от угрозы реально свирепой, то ли не успела сообразить, что к чему, то ли и правда – в тихом омуте притаилась эгоистичная натура-дура. Родители не объясняли Ане, в чем причина обыска. Лишь общие слова про повод, про ложное обвинение в махинациях с налогами, чтобы устроить захват их бизнеса.
