– Ну… Верно.
– Нотариус попросит вас ответить на пару стандартных вопросов.
– Представьтесь, пожалуйста, – другой голос.
– Орлов Алексей Юрьевич.
– Где и когда вы родились, дата?
– Москва, тринадцатое ноября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально.
– Какое сегодня число?
– Тридцатое ноября две тысячи двадцать первого года.
– Где вы находитесь?
– В озвучке… то есть в аппаратной, в Останкинском Телецентре. Третий этаж…
– Знаете точный адрес?
– Москва, улица Академика Королёва, двенадцать.
После паузы снова земляной голос:
– Можете подписать. Да… И на каждой странице. В любом месте: сбоку, внизу… Лучше внизу, да. Смелее.
Сейчас вспомнил, и стало стыдно – подписывая, я спросил:
– Но я ведь главный герой?
Жалко, беспомощно… Тьфу…
– Алексей, вы – якорный персонаж.
– Вы сказали, главная роль.
– «Главным» я называл только Первый канал. В отношении вашего персонажа я этот термин ни разу не употребил. «Центральный» – да. Пи-Оу-Ви.
– Это одно и то же.
– Нет, не всегда… И второй экземпляр, пожалуйста, тоже на всех страницах… Представьте себе, например, колесо. Колёсная ось – элемент не самый подвижный, но, безусловно, центральный. Так же и ваш персонаж. Он не обязательно главный участник событий, но он в центре. Зритель слышит его ушами, смотрит его глазами двадцать четыре часа…
– А если я вдруг чихну? Закашляюсь? Забудусь, в носу поковыряю?
– Чихать чихайте сколько угодно…
– У меня часто в горле першит, знаете, как…
– Не проблема. А в носу ковырять… Постарайтесь следить за собой. Чтобы не разрушать романтический образ.
– А если пукну? Случайно?
– У вас проблемы с желудком?
– Да вроде нет, не особо.
– Мы будем следить за вашей диетой… Помните: полная конфиденциальность. Про ваши финансовые условия – ни партнёрам, никому – ни слова.
– А что, для партнёров тоже секрет?..
– В первую очередь для партнёров, вы что! С вами будут сниматься селебрити, а получают они меньше вас. Ни в коем случае никаких цифр. Я вас предупредил про ответственность.
– Вы ещё говорили про иностранных актёров…
В наушнике стихло, как будто он выключил микрофон. Я продолжал расписываться на страницах.
– Да, – подтвердил он, вернувшись. – У нас будет сниматься один каннский лауреат.
– Кто, секрет?
– Теперь для вас не секрет. Матия Йович.
Снова стукнуло в голове – может, не так оглушительно, как про миллион долларов, может, не колокол, а какой-нибудь гонг – но тоже довольно громко. Дело в том, что мы с Йовичем – близнецы. Ну, почти. Я спьяну шутил, что, когда меня выгонят отовсюду, пойду в шоу двойников. Он-то, конечно, не подозревает о моём существовании, а я за его карьерой слежу. Фильмы стараюсь не пропускать, интервью читаю…
– Так что у вас будет шанс встретиться на площадке… Заканчивайте, Алексей.
«Алексей» прозвучало небрежно – так разговаривают с водителем, с официантом. Раньше он называл меня «Алексей Юрьевич».
– Только что, – огрызнулся я, – у меня было отчество.
– Зато не было титула. Кстати, отчество у вас теперь другое – Кириллович.
– А называется-то как?
– Фильм?
– Сериал.
– «Дом Орловых». Да-да. Приятное совпадение. Здесь фамилию-имя-отчество полностью, подпись… Ага. Видите, граф, и до полуночи уложились. Значит, вам причитается за сегодняшний день. Ещё один бонус.
– До полуночи… Прямо как нечистая сила…
– Завтра с утра начинается испытательный срок.
– Погодите, про испытательный срок речи не было!
– Для вас – абсолютно никакой разницы. На оплату это никак не влияет.
– И сколько же он продлится, этот ваш испытательный…
– Пока не выйдем в эфир. Два с половиной – три месяца.
Я подсчитал в уме. Хотя бы два месяца протянуть – уже будет неплохо.
– Кольцо снимите, пожалуйста.
Я часто снимал обручальное кольцо – перед спектаклями, перед съёмками. Это привычное действие. Но в этот раз, когда свинчивал, потянуло тоской.
– Можете положить в кошелёк. Телефон, сумку, одежду верхнюю – всё просто оставьте здесь. Ничего не пропадёт. Всё получите по окончании проекта. На выходе.
– Как из тюрьмы.
– Лучше представьте себе не тюрьму, а орбиту. Вы космонавт. Так позитивнее, согласитесь. Копию договора возьмите себе. Сейчас вас проводят…
В этот самый момент мой живот громко, протяжно, с раскатами и руладами, забурчал.
– Мне поесть там дадут? – спросил я.
– Поесть… – Он запнулся и, видимо, растерялся: не предусмотрел, не учёл… Я сразу как бы пролез в эту щёлку:
– И пива!
– Нет, – цыкнул он, но как-то не слишком решительно. – Я же сказал, сухой закон…
– Но это же там, на площадке, а мы ещё тут. По-человечески вас прошу. Одну бутылочку! Две!
(Снова голос на фоне, глухой, неразборчивый.)
– Хорошо. Сейчас вам принесут поесть и бутылку пива.
– Бельгийского, если есть. Какое будет. Нефильтрованное. Любое! Холодное!..
– Хорошо, хорошо… С зубами у вас всё нормально? В девятнадцатом веке со стоматологами проблема. Так что лучше заранее…
– А одежда? – вдруг сообразил я. – У меня же нет смен-ной…
– Одежда есть. Мы взяли мерки в театре.
– Подождите… – У меня в голове стала складываться удивительная картина. – Сериал называется «Дом Орловых». Меня и моего персонажа зовут одинаково. Вы договаривались с моим театром. Вы взяли мерки. И с Мэтью Йовичем – вы не вчера ведь начали переговоры… А если бы я отказался?
– Но вы же не отказались.
– Но я же мог?
Опять что-то лязгнуло металлическое… Кандалы?
– Знаете ли… – проскрипело в наушнике, и я прямо увидел, почувствовал, как землеройка ткнула меня своим рыльцем. – Знаете, Алексей, в чём разница между предопределением и предвидением? Вы совершаете некий выбор, и думаете, что этот выбор свободен. Из этого вроде бы следует, что предопределения нет. Но тем не менее ваш выбор можно предвидеть.
– Не понимаю.
– Я вас успокою. Никто не понимает.
И отключился.
6
Я помню: в наушниках тишина. На столе под лампой кусок ковролина, на ковролине две пачки подписанных мной страниц. Похоже, что разговор действительно был.
«…Вас сбила машина… Вы отдали бы свою жизнь?..»
Что важное я не сказал? Что могло бы пойти по-другому?.. Мне сделали предложение – я согласился. У меня не было выбора.
На душе почему-то мутно и тяжело. Может быть, просто от голода?
Край столешницы упирается мне в колени. Ну и долго мне ещё так сидеть?
Тут я слышу, как поворачивается рычаг. В тёмном предбаннике короткая возня, что-то звякает. Открывается дверь, и на пороге фигура: белая грудь, в белых перчатках поднос, на подносе что-то под белой салфеткой… Блеснула бутылка! Шаг, другой, в свете лампы я вижу белое кружевное жабо, ливрею, расшитую золотыми узорами, короткие, по колено, штанишки, ноги в белых чулках, башмаки с пряжками, – лакей водружает поднос на стол, кланяется и произносит торжественно и немного ворчливо:
– Ужин, ваше сиятельство.
Ух ты, думаю. Ну и физиономия!
Надо лбом – совершенно прямая линия чёрных волос, как будто парик, прилепленный или приклеенный. Лошадиные зубы. И, как бывает с клоунами и с большими актёрами, сразу, мгновенно – цельное впечатление: юг Италии, Сицилия или что там, Неаполь, третьеразрядный мафиози на подхвате, вчерашний крестьянин, ширококостный, смешной… Идеальная физиономия эпизодического актёра!
Не лицо. И не рожа, не харя, а именно физиономия. Даже – физиогномия.
Взмахнул, хлопнул тяжёлой салфеткой и со словами:
– Позвольте, ваше сиятельство… – как бы приобнял и с отеческой грубоватой заботой подоткнул салфетку за воротник. Круговым жестом, как фокусник, снял с подноса бутылку – и одним движением сковырнул пробку о край стола. Вручил мне эту бутылку с тяжёлым вздохом:
