В период пребывания в молокосовхозе мать в первый раз в жизни купила мне настоящую сделанную на фабрике обувь, это были демисезонные туфли. Приехала однажды к нам на ферму автолавка, много в ней было всякой всячины, диковинной для тех времён, но мать смогла выкроить средства только мне на обувь, она была самым необходимым явлением, поскольку на дворе стояла осень, и ходить в школу было не в чем. Как сейчас помню, туфли были чёрные блестящие тридцать шестого размера. Ходил я в них только в школу, а остальное время бегал босиком, зимой же кроме школы отсиживался больше дома.

Жить в совхозе было довольно сносно, да вот только у матери и сестры начали болеть суставы пальцев от дойки коров. Мотя по этой причине бросила доить и опять уехала в Махачкалу, ну а мы с матерью остались, потому что мне надо было окончить 3-й класс. Перезимовали мы там, а как только весной закончилась учёба, мать взяла расчёт, и мы снова со своими узелками оказались в дороге, которая в этот раз вела в Кугульту.

Потянуло нас к себе родное село. Пошли мы пешком напрямки. Кто-то матери сказал, что если пойти по прямой, то до Кугульты не очень далеко, вёрст сто будет, ну а нам к дороге было не привыкать, и мы двинулись опять через сёла и хутора где пешком, а где на попутной подводе, ночевали и питались так же всё у добрых людей. Не помню, сколько длилось наше путешествие, но живые и здоровые добрались мы до родного дома.

В наше отсутствие в хату, которую мы с матерью покинули несколько лет назад, перебрался старший брат Митя с семьёй. Хата была маленькая, жили в ней Митя, его жена Хима и три дочери, мои племянницы, Таня, Зина и Лида, а тут ещё и мы прибыли вдвоём, стало совсем тесно. Из-за этой тесноты пробыли мы в родном селе совсем недолго, кроме того было у нас очень скудно с пропитанием, хотя брат с женой и работали в колхозе, но они и свою семью обеспечивали с трудом, а тут ещё мы на их голову. Немного погостив и проведав родные места, мы с матерью снова собрали котомки и отправились в путь.

Однако за короткое пребывание дома я всё же успел и там набедокурить. Был я тогда любитель, как и все пацаны, строгать ножом из дощечек всякие пистолеты да наганы, а тут со старым своим дружком Илюхой Анисимовым мы решили сделать себе поджиги5, настоящее стреляющее оружие. Всё необходимое для его изготовления мы с ним нашли около колхозных мастерских прямо в нашем селе, а всего-то и нужно было подобрать несколько подходящих металлических трубок для стволов и какой-то крепёж для них, и вот мы смастерили себе пистолетики, очень похожие на настоящее оружие. Я свой поджиг сделал с медной трубкой-стволом, которую прикрутил проволокой к деревянной ручке – ну и давай пробовать стрелять.

Заряжал я его серой от спичек по полкоробка за раз, но выстрел в результате получался несолидный какой-то, пшик – и всё тут. Надоели мне такие игрушки, дай, думаю, сделаю заряд в полторы коробки. Плотно набил я в ствол серу, положил сверху неё пыж, потом пулю, то ли кусок гвоздя, то ли ещё какую железку, повесил мишень на илюхин забор, отмерил десять шагов, прицелился, чиркнул коробкой запальную спичку у прорези в тыльной части ствола – и вдруг раздался гром, что-то просвистело мимо уха, в руке остался кусок деревяшки от ручки моего оружия, мишень осталась целой, а пистолета как не бывало.

В ушах звон, мы с Илюхой давай было искать, куда же улетел поджиг, но не успели ничего найти, как на выстрел прибежала мать, стала браниться и шуметь:

– Я так и знала, что это твои проделки. Вот погоди, придёт брат с работы, он тебе задаст! А ну дыхни!.. А накурился, окаянный!

Я тогда курил уже заправски, правда, не всегда, а когда бывали папиросы, как правило, самые дешёвые, а значит самый горлодёр с запахом, который невозможно было скрыть. В то время в продаже были папиросы «Ракета», мы их называли «гвозди», стоили они тридцать пять копеек пачка, это три с половиной копейки на теперешние деньги, вот их мы и употребляли.

Очень хорошо помню, как начинал курить. Мне было 5 или 6 лет, отец ещё был жив и здоров, любил он меня очень, и вот вечером при свете керосиновой лампе он, лёжа, бывало, на примосте6, сворачивал цигарку из махорки, протягивал мне и говорил:

– Пойди, сынок, к лампе, прикури.

Я бежал, прикуривал, потом шёл обратно, а сам старался потянуть дым в себя, было интересно, как люди курят. Дым попадал в лёгкие, я кашлял, а отец смеялся:

– Ага, не будешь затягиваться.

Так повторялось довольно часто, отец, наверное, не подозревал, какую услугу, забавляясь, оказывал мне. На следующий день мы с тем же Илюхой находили бумагу, спички, шли на выгон, набирали сухой конский навоз, крутили с ним цигарки и дымили до одурения. Однажды мы с ним спрятались в канаву неподалёку от дома и стали курить это же самое зелье, дым над нами столбом, и вот мать, идя к колодцу по тропке рядом с нами, увидела дым и заглянула в канаву:

– Ах вы, окаянные, – давай она кричать на нас, – да я вас сейчас коромыслом!

Мы давай бегом врассыпную. А потом мать рассказала обо всём отцу, но тот погрозил только пальцем и перестал просить меня прикуривать ему цигарки, но уже было поздно, мы с Илюхой продолжали скрытно покуривать.

Был случай и с братом Митей, который также однажды попался с этим делом, о нём я узнал много позже из рассказов матери и сестры. Было время, он, уже взрослый парень, курил тайком, прячась по привычке от родителей, и вот однажды отец вышел во двор и, проходя мимо скирды соломы, заметил Митю и клубы дыма вокруг него, а тот, увидев отца, с перепуга сунул цигарку в солому и убежал. Отец, конечно, тут же вынул тлеющий окурок из скирды, затушил, вернулся в хату и задал Митьке хорошую трёпку, а потом достал кисет с табаком, спички и бумагу, отдал ему и сказал:

– На, кури при мне, хочу знать, что ты не спалишь скирд или хату.

Ну а случай со стрельбой из поджига закончился для меня благополучно – повезло мне. Почему повезло, да потому, что я лично знавал ребят, у которых подобное оружие разрывало в тыльной части ствола, и горящая сера, ударившая назад, оставляла кого без глаз, а кого с почерневшим на всю жизнь лицом. В тот раз всё обошлось убедительной нотацией брата и собственными размышлениями, результатом которых стало то, что впредь я если пользовался оружием, то только настоящим – рассказ об этом впереди.

Как я уже говорил, пожили мы дома в Кугульте недолго, небольшую часть лета, и вскоре снова отправились в путь. У матери была цель к осени где-то устроиться основательно, чтобы я мог пойти в школу.

После того недолгого пребывания в Кугульте мы некоторое время скитались в окрестностях Ставрополя, не сумев как-то обустроиться там, подались снова на Кубань, теперь уже на сахарный завод. Мать устроилась туда латать рваные мешки из-под сахара, ну а я пошёл в школу в 4-й класс.

Квартировали мы в том посёлке у кого-то в коридорчике, трудно нам было до невозможности, мать зарабатывала на штопке сахарных мешков мизерную зарплату, питались мы почти постоянно одним хлебом да сахаром, который она вытряхивала из мешков, что попадали ей в руки, ходили в чужих обносках, что отдавали нам сердобольные люди. Зимой в коридоре, где мы жили, было холодно, имелась у нас там печка, но топить её было нечем. Я после школы бегал в стоявший неподалёку перелесок, набирал там сухих сучьев, чтобы согреть хотя бы чайник или сварить какой-нибудь суп, да самим погреться, но такого временного тепла надолго не хватало, лишь на то время, пока в печке горел огонь, а через десять минут после его угасания снова становилось холодно. Так и коротали мы жизнь, постоянно одетые, а спали под всеми своими тряпками, но, несмотря ни на что, нужно было жить, а мне нужно было учиться.

А учился я хорошо, только по-прежнему мучился арифметикой, на которую у меня не хватало смекалки либо чего-то ещё. География, естествознание и литература давались легче, я их любил, и достаточно мне было один раз прочитать параграф в учебнике, как урок был выучен. Русский язык мне тоже давался легко, слова я писал без ошибок, а какие-то огрехи если и бывали, так только в запятых, тире и прочей пунктуации, по сей день мне не удалось толком разобраться в правописании знаков препинания, боюсь, что таких пунктуационных ошибок в этих моих записках найдётся достаточное количество. Но не так уж велик, думаю, этот грех, особенно если участь то обстоятельство, что моё образование ограничилось четырьмя классами школы, последний из которых я и окончил в школе посёлка сахарного завода. Опять же хочу и в этом вопросе надеяться на помощь грамотных внуков, в руки которым, даст бог, однажды попадёт эта тетрадь.