“Это из-за странного моего состояния, — констатировал он, — и отлично, прекрасное состояние. — Скользнув взглядом по скелету медвежонка, он продолжал размышлять: — Вот сейчас я сижу у Растера, в его доме, а что будет дальше? Через час, через день, через неделю?.. Его ждет крах. Недовольство общественности, статьи в газетах — кто знает, что еще? Увольнение, отставка, пенсия… А мы с Барри будем уже в Стамбуле…”

Взглянув на часы, Вики стал думать о Барри.

Вошел Растер. Он улыбался, морщины разгладились, тени под глазами исчезли, ни следа усталости, какая бывает после бессонной ночи. Растер был свеж и весел. Он протянул Вики картину.

— Повесишь у себя. Ничего особенного, но живо и забавно. Романтично. Как твоя душа.

Картина была яркая, сюжет замечательный.

Могучие стволы, густые ветви, гигантские зеленые листья, кустарники, лианы, высокие травы — джунгли. Две коричневые мохнатые гориллы под деревьями, две наверху в ветвях, а на переднем плане — смуглый, полунагой мальчик со слегка поднятой, как на проповеди, рукой.

— Тарзан, — весело объявил Растер, — сын джунглей.

Он в очередной раз налил рому и спросил:

— Скажи, Вики, учитывая шоковые ситуации последних дней, не принимал ли ты чего-нибудь успокоительного, транквилизаторов каких-нибудь?..

Вики кивнул.

— Принял порошок. Очень сильный, без названия, на коробочке буква “Р” — означает, наверное, “только по рецепту”. Мать принимала во время болезни. А после ее смерти я взял лекарство — на всякий случай.

— Смотри, Вики, — заметил Растер, глядя в окно, — снова снег пошел…

Спрятав картину под дубленку. Вики перебежал улицу и поднялся к себе на второй этаж. Голова кружилась, а по лицу струился холодный пот.

Пока Вики был у Бернарда Растера, главный криминальный советник Хойман уже во второй раз выезжал в Оттинген. В первый раз он отбыл туда с комиссаром Ваней и всем его штабом в полтретьего ночи, через час после того, как начальник оттингенской полиции доложил в Центральное управление о своей ужасной находке.

В это время Вики метался на своей постели в тревожном полусне — он и понятия не имел, что через три комнаты от него отец разбужен телефонным звонком.

Советник поспешно оделся, через две минуты у виллы остановился служебный автомобиль.

За городом к нему присоединились еще три машины, а через некоторое время, на автостраде, еще машины — целью их был не сам Оттинген, а все заправки на этой дороге, работающие по ночам. Полицейские допрашивали служащих.

Хойман, Ваня и сопровождающие их лица прибыли на Оттингенское шоссе в полтретьего. Машины остановились у обочины, а пассажиры стали подниматься к лесу. Склон и лес были уже оцеплены местной полицией, чтобы никто посторонний не проник на место преступления ни снизу, ни сверху.

По правде говоря, никто из жителей Оттингена и не пытался пробраться через кордон. Город пока не подозревал о страшном убийстве. В эту пору все его жители спали крепким предпраздничным сном под крышами своих домов, устилаемых свежим снегом, мелким и сверкающим, а где-то над замком мерцали звезды, странное явление во время снегопада. Как раз над крепостными зубцами небо было чистым.

Кроме полиции, в городе не спали, хоть и не знали об убийстве, аптекарь и его сын, который все же к утру заснул, побежденный усталостью, да еще сын акушерки, который несколько раз за ночь выбегал в тревоге на площадь к полицейскому комиссариату, и, конечно, Книппсены. Они не спали, измученные тоской и страхом, им по временам звонил аптекарь, пытаясь утешить, звонил и сын акушерки.

Когда в роковой вечер Юрг не вернулся домой, мать отправилась на поиски. Это было часов в девять. Она прошлась по площади, остановилась купить йогурт, молочная еще торговала, хозяйка, правда, уже убирала магазин. Госпожа Книппсен прошлась по набережной, по мосту, поднялась и к замку, заглянула в погребок, поговорила с хозяином, узнала от него, что ребята ушли около шести. Когда госпожа Книппсен вернулась домой, директор винодельческого училища стал звонить аптекарю. Спросил, вернулся ли их сын.

— Скоро десять, а нашего нет. — Директор очень сердился. — Пусть только заявится — не знаю, что я сделаю с ним. Где можно так долго шататься? Распустил я его — сам виноват!

Аптекарь отвечал, что их сын дома, нарочно не уточнив, с какого времени, чтобы не добавлять причин для волнения. Он сообщил, что Юрг бродил по набережной с сыном акушерки; может быть, к нему зашел?

Книппсен, еле сдерживая гнев, позвонил акушерке. Но, услышав в ответ, что Юрг к ним не заходил, а ее сын давно дома и она сейчас спросит его, отец Юрга растерял свою ярость.

От сына акушерки он узнал, что в полвосьмого Юрг проводил его и они простились. Юрг будто собирался домой. Мальчик говорил не вполне уверенно — не потому, что лгал, он вдруг подумал, что Юрг после всех разговоров о таинственном, которые велись на набережной, может быть, еще куда-нибудь пошел… Куда только?

Сын акушерки, сам не зная почему, испугался.

Испугался, наконец, и директор училища, его прошиб холодный пот. Куда еще звонить? Несчастному отцу ничего не оставалось, как позвонить в местный комиссариат, что он и сделал в десятом часу. Начальник был еще на месте. Он попытался успокоить господина Книппсена, а у самого меж тем мысль лихорадочно заработала, вспомнились случаи в Кнеппбурге и Цорне, и сразу же пришло на ум, не приключилось ли и здесь, что-то такое. Едва закончив разговор, он направил сразу двенадцать человек в трех патрульных машинах и всех, кто находйлся в его распоряжении, осмотреть город и окрестности, снабдив группу рацией. Двоих полицейских вытащили из постели, шестерых — из пивной. Короче, в десять часов начальником полиции была объявлена всеобщая тревога, дело в Оттингене доселе неслыханное, во всяком случае, такой переполох ради одного заблудившегося мальчика никогда бы не подняли, кабы не осенние детоубийства.

Но город пока ничего не знал о тревоге — начальник полиции попросил не только испуганных родителей, но и аптекаря с акушеркой никому не говорить об исчезновении Юрга Книппсена. Происшествие должно было оставаться пока тайной, еще не наступила ночь, город бодрствовал, и могла начаться паника, люди метались бы из дома в дом, созванивались — словом, Оттинген превратился бы в растревоженный улей.

Три патрульные машины выехали в 10.30. Две из них проехались по городу, проверяя злачные места. Посетители кафе и ресторанов сразу же насторожились — с чего бы это именно сегодня, перед праздником, такое нашествие местных стражей порядка? Одна машина поднялась к замку, полицейские зашли в погребок и тайно допросили хозяина Крахнера, который от неожиданности чуть сознание не потерял. Остальные полицейские уже прочесывали окраины города. Поиски продолжались полтора часа, до двенадцати, и ничего не дали. Незадача, конечно, — пропал мальчик, найти не смогли, но ничего страшного пока в этом не видели, откуда полиции было знать, что речь идет о третьем по счету убийстве? И можно ли осуждать местного начальника за то, что он упустил одну важную вещь — не приказал сразу же после звонка Книппсена искать незнакомых людей в окрестностях и по дороге к столице?

Правда, в 10.30 поиски в пределах города все равно ни к чему бы не привели, время было упущено, и преступник получил дополнительные часы, чтобы скрыться, а другие районы, в частности примыкающие к столице, не были взяты под наблюдение. В этом, конечно, оттингенскую полицию винить нельзя.

После краткого совещания патрули выехали в окрестности города во второй раз. В 00.30 местный начальник полиции на всякий случай сообщил о пропавшем мальчике в Центральное управление. После часа ночи полицейские приступили к осмотру местности за монастырем, осмотрели заснеженное поле, ближний лес и через полчаса нашли мальчика. Через три минуты местный начальник полиции из своего кабинета сообщил о результатах поисков в управление, и часом позже, в половине третьего, Хойман и Ваня с помощниками прибыли на место преступления.