— Это хорошо, что вы не курите, — вдруг мило улыбается Мария Васильевна. — Наши батюшки считают сие занятие бесовским.

— Абсолютно с ними согласен, — серьёзно киваю.

— Скажите, господин Леон, — тут ко мне обращается Иван Данилович, — а где вы взяли такой интересный пишущий предмет? — и указывает взглядом на карандаш, которым я сделал портретный набросок.

Снова засада. Я не знаю, умеют в этом времени делать что-то похожее или нет? На кого же сослаться, чтобы было трудно проверить? Что ж, пусть будет монах Морихэй Уэсиба — основатель айкидо. Заодно втюхаем поучительную историю, дабы не сильно преклонялись перед Европой. В общем, получилось следующее… Злобные португальские купцы захватили рыбацкую лодку, в которой находился этот самый монах и два его ученика. Всех привезли в Европу и выставили на продажу. Молодых учеников купили быстро, а заболевшего старичка брать никто не захотел. Я пожалел пожилого человека и забрал к себе. Отдали мне его практически задаром. Кому нужен больной старик? Морихэй Уэсиба, слава Богу, выжил. Это он в знак признательности подарил мне карандаш. А ещё научил тайной борьбе…

Мой незамысловатый рассказ произвёл впечатления не меньше, чем предыдущий. Мария Васильевна постоянно охала и говорила, что я совершил богоугодное дело. Иван Данилович сначала отнёсся к рассказу с сомнением… Разве в Европе существует работорговля? Пришлось снять с мужчины розовые очки. Рассказал ему про пиратов, благо в своё время прочитал про них немало. Ещё поведал, как европейские дельцы в погоне за прибылью, напрочь забывают о христианской морали и устраивают на берегах Африки охоту на местных жителей, после чего увозят их в Америку и продают в рабство хозяевам плантаций. В общем, шокировал семейку.

— А где теперь Морихэй Уэсиба? — спрашивает Мария Васильевна.

— Я ему дал денег, чтобы он смог возвратиться на родину. Надеюсь, что он уже дома…

— Вы поистине благородный человек, господин Леон! — снова поволока на глазах. Блин, как бы муж ревновать не начал.

— Это долг каждого честного христианина, — отвечаю.

— Да-да, — соглашается. — Кстати, а вы к какой церкви относитесь?

«Что значит, к какой? — бьёт в голову тревожная мысль. — Наверное, имеет в виду, католик я или протестант? Блин, а я Ваське сказал, что пацифист… Зря, зря… Разболтает мальчишка. Хотя, здесь такого слова, скорее всего, ещё не знают. Что же отвечать?»

— Знаете, Мария Васильевна, в вашу страну я ехал с серьёзными намерениями. Поэтому меня не редко посещала мысль: «А не принять ли мне православие?»

— Ой, правда?! — расцвела хозяйка. — Я буду за вас молиться!

«Ага, — пришли грустные мысли, — сначала ты будешь за меня молиться, а как покрещусь, придётся самому. Тут за этим строго следят, хрен расслабишься. Ладно, поживём, увидим. Хотя, куда я денусь? Если захочу чего-то достичь, нужно будет стать своим. Не уезжать же из России… Да и куда? В Америку? А что там хорошего? Я никого не знаю, меня никто не знает. И чего, бороться за выживание? Конечно, за себя я постараюсь. Но разве ради этого нужно ехать в Америку? Меня и здесь, вроде, неплохо принимают».

— Господин Леон, а вы меня не познакомите с тайной борьбой? — неожиданно спрашивает хозяин дома.

— Э-э… — зависаю: «С какой борьбой? О чём он? Мля, я же сам про монаха рассказывал». — Конечно, познакомлю, Иван Данилович. Мне не трудно.

— Ванечка, поздно уже, — спасает положение Мария Васильевна. — Кормилица детей спать уложила. На улице темно и холодно. Да и господину Леону пора в баню идти, истопилась…

Муж, тяжело вздохнув, согласился. Однако не успокоился. Он очень надеялся, что завтра я обязательно покажу ему приёмы неизвестной борьбы. Покажу, чего же не показать? Я, конечно, не Стивен Сигал, но вернувшись из армии, тренировки по айкидо возобновил. Два-три раза в неделю хожу в спортзал обязательно. Пяток приёмов постарался отработать до автоматизма. А то в жизни всякое случается. Бедного художника любой обидеть норовит, поэтому приходится. Да и в армии меня кое-чему научили…

От размышлений отвлекает хозяйка, позвав за собой. Ага, решила показать комнату, в которой мне предстоит ночевать. Исходя из её слов, выходило следующее. В большом помещении, где стоит печка, ночевали Прохор и его жена Марфа. Она же кормилица. Своих детей у них нет, оба умерли во младенчестве. По соседству с центральной комнатой находятся две спальни. Одна большая, другая маленькая. В большой обитают сами Белкины вместе с детьми, а маленькая для гостей. Теперь она моя. Ещё существует пристрой к дому. Там живут: конюх Емельян, его жена Прасковья, их сын Васька и пятилетняя дочь Наташа. Другой прислуги нет. Остальные крепостные находятся в поместье.

— Вы грязные вещи Прасковье отдайте, она постирает, — просвещает меня Мария Васильевна.

— Хорошо, — с удовольствием соглашаюсь и начинаю капаться в дорожных сумках в поисках смены белья.

Комнатка мне досталась примерно два с половиной на два с половиной метра. Окон нет. Зато есть деревянный топчан. На нём матрац из грубой ткани, набитый соломой и аналогичная подушка. Хозяйка меня обрадовала серой ситцевой простыню, такой же наволочкой и войлочным лоскутным одеялом. Кроме топчана в комнате имеется небольшой стол, на котором стоит керамический подсвечник. Рядом со столом табурет. Вот и всё. Ну, а что я хотел? Хорошо хоть полы деревянные, а не как на постоялом дворе.

Я, конечно, не ханжа, но всё равно как-то непривычно… В баню меня проводила Прасковья. Проводила и не уходит. Правда, я не сразу это заметил. Пытался рассмотреть внутреннее убранство при свете лучины. М-да, лучины… Даже не свечи. Воск денег стоит, а лучин, как лопухов в овраге — сорвал, подтёрся и выбросил. Поэтому используют их постоянно и повсеместно. Свечи же, как торт по праздникам.

Оказывается, у меня в комнате стоял не подсвечник, а специальное приспособление, на которой лучину закрепляют. А ещё под неё обязательно ставят тару типа тазика, наполненную водой. Вода выполняет две функции: свет отражает и служит защитой от нежелательного пожара. Технология, однако! В бане освещение вообще прикольно устроено. В деревянную стену вбита железная скоба, наружная часть которой сильно смахивает на змеиный язык. В «язык» как раз вставляется лучина. Под этой конструкцией стоит ведро с водой.

Что ещё можно сказать про баню? Состоит она из двух помещений. Сначала идёт небольшой предбанник, где хранятся дрова, сложенные в поленницу, потом сама помывочная. Причём достаточно просторная. Тут и каменная печка, которая топится по-чёрному, и здоровая бочка, именуемая купелью, и липовые полати. В бочке можно искупнуться, как в ванной. Правда, лечь не получится.

— Чего ждёшь? — вздрогнув от неожиданности, спрашиваю у застывшей позади меня Прасковьи. Напугала…

— Чем барину помочь?

«Опа, оказывается я уже барин!» — внутренне усмехаюсь. В принципе всё правильно: «мой» папа действительно был дворянином. Так что я не сильно обманул Белкиных. Когда готовился к бане и шмонал дорожные баулы, наткнулся на стопку писем. Решил поинтересоваться, взял одно… Письмо было написано на немецком языке. С горем пополам удалось разобрать содержание. Спасибо, тебе, бабушка, что заставляла учить иностранные языки и читать книги на языке оригинала. Короче, письмо было написано моим дядей, который в пространных выражениях ставил в пример моего отца, успешно поднявшегося по чиновничьей лестнице вверх, в результате чего ему присвоили дворянское звание. Типа, и ты давай, дерзай. А он свой долг перед братом выполнил, помог племяннику получить хорошее образование. «Доктор философии — хорошее образование?!» — возмущался я. Ещё бы знать, как при помощи этого образования заработать на жизнь? Мутит, что-то дядя, мутит… Конечно, доктор философии звучит солидно. Такую степень абы кому не дают. Тогда какого хрена меня спровадили в Россию? Что, в Европе тёпленького местечка не нашлось? Ладно, разберёмся. Там ещё письма лежат, глянем. В тот момент некогда было особо заниматься чтением. Мария Васильевна и так обеспокоилась, чего я застрял?