— Мля, государству спирт обходится в копейки, а ценники растут, как бамбуки! — посетовал я на рыночный беспредел.
— Это потому, — иронично хмыкнул Пашка, — что весь спирт израсходовали на презервативы.
— В смысле, на презервативы? — не понял я юмора.
— В самом прямом, — снова ухмыльнулся одноклассник. — Ты же в ботанике хорошо шаришь?
— Ну, да, — пришлось согласиться.
— Тогда должен знать, что у нас гевея не растёт.
— И чего? — продолжал я тупить.
— А того, что один из способов изготовления каучука производится с помощью этилового спирта.
— Правда, что ли? — новость меня удивила, так как я всегда считал, что для этого требуется нефть.
— Заявляю авторитетно, как человек, получивший диплом химика-технолога, — с превосходством в голосе произнёс Пашка. А затем, рассматривая понравившуюся ему бутылку с водкой, пропел. — И если б водку гнать не из опилок, то что б нам было с пяти бутылок?
Пашка мне вспомнился не случайно. Отсутствие под рукой такого материала, как резина, меня очень напрягало. Изначально я хотел списаться с кем-нибудь из Европы. Хотя бы со «своими» родственниками, чтобы прислали посылку. Но сколько эту посылку ждать? Да и вообще, исполнят ли мои просьбы? А надо мне много. Тут и всевозможные семена, которых в России нет, и журналы о последних научных достижениях, и учебники, и натуральный каучук. Конечно, письма я напишу в любом случае. Только руку получше набью и запомню мысленные обороты, которые употреблял Лионель Фишер. С момента разговора у ворот дома Белкиных, когда мы с Иваном Даниловичем обсуждали наши общие дела, прошло десять дней. Сегодня уже зима, 1-ое декабря 1742 года. И все эти десять дней я перед сном упражнялся в овладении «своим» почерком. По моему мнению, получалось вполне прилично. Значит, скоро начну составлять письма.
За десять прошедших дней случилось много событий. Основное, Емельян привёз из поместья четверых парней призывного возраста и мальчика Митю лет восьми. Пацан жил с мамкой, но она умерла от какой-то болезни. Староста упросил Емельяна взять Митьку с собой, авось барин найдёт ему применение. Иначе ребёнок тупо умрёт от голода, так как присматривать за сиротой больно-то некому. Теперь у меня пять маленьких учеников: девчушка и четыре хулигана. Занимаюсь с ними с восьми утра и до двенадцати дня, затем делаю свои дела. Повторно занятия начинаются в пять вечера, и тянутся до самого отбоя с перерывом на ужин. Спать детей обычно укладывают в двадцать один ноль-ноль.
Кроме детей, теперь на моей шее сидят четыре здоровых лба. Когда я узнал, что всех зовут Иванами, то просто оху… поразился фантазии Емельяна, который их отбирал. Интересно, он случайно не метит в продюсеры, как Игорь Матвиенко? А чё, готовые «Иванушки International». Правда, рыженького нет. Они вообще все белобрысые и на лицо похожи, словно от одного отца с мамкой произошли. Прямо четверо из ларца, одинаковые с лица. Дабы не путаться, я каждого официально наградил прозвищем, то есть сделал это в присутствии третьих лиц. Первым прозвище получил Скунс. Этот дебил умудрился наступить на свежее лошадиное яблоко, но вместо того, чтобы очистить подошву, попёрся в дом. Там Иван Данилович проводил смотр всех вновь прибывших. Парни зашли, сняли шапки, перекрестились на иконы, поклонились Белкину… В общем, всё по уставу. И вот среди этого благолепия повеяло свежачком…
— Это что за ароматы? — поморщился Иван Данилович, чутко уловив посторонний запах.
— А вон он, наш Скунс, — кивнул я на парня, который стоял впереди всех. — Тебя что, не учили чистить подошвы, когда в помещение заходишь?
— Ох, барин, прости Христа ради, не заметил! — парень проследил за моим взглядом, заметил причину недовольства и испугано вжал голову в плечи.
— Быстро вышел на двор и очистил валенки! — грозно рявкнул Белкин. Парня словно ветром сдуло, а хозяин дома обернулся ко мне. — Леонид Иванович, а кто такой, скунс?
— Это такой пушной зверёк наподобие нашего барсука. Живёт в Америке. От врагов защищается тем, что выделяет из себя зловонную жидкость, чем отбивает всякую охоту нападать на него, — сообщил я авторитетно.
— Аха-ха-ха-ха! — рассмеялся Белкин. — Теперь и у нас есть свой скунс, а не только в Америке!
Так парню официально было присвоено прозвище. Как показало время, не зря. Похоже, он вообще не умел смотреть под ноги. То наступит на какую-нибудь дрянь, то запнётся и растянется каракатицей. У меня вообще сложилось мнение, что староста сплавил к нам всех косорезов. Но ничего, армия и не из такого дерьма делала конфетки.
Вторым прозвищем я наградил Сморчка. В принципе, они все шмыгали носами и вытирали сопли рукавами. Но этот выделялся даже среди своих собратьев. Не зря Пётр I приказал на рукавах солдатских мундиров нашивать бронзовые пуговицы. О железки носа не утрёшь. Я же поступил более гуманно. После того, как Мария Васильевна сшила мне по паре трусов и футболок, остались небольшие лоскутки материи. Как раз для носовых платков подойдёт. Их я и подарил новобранцам. Подарил, естественно, не просто так. Сначала популярно объяснил, для чего они нужны, и как за ними правильно ухаживать, то есть — стирать. Попутно продемонстрировал способ промывки носа водой, чтобы меньше было соплей. Однако моя поучительная лекция понимания не нашла, сила привычки оказалась сильнее. Тогда я обратился к Белкину с просьбой…
— Иван Данилович, вы постоянно на службе. Марию Васильевну я тоже не хочу тревожить по пустякам… Разрешите мне самостоятельно придумывать наказания для этой четвёрки деревенских увальней. Иначе ничего путного из них не выйдет.
— Что ж, разрешаю, — после недолгого раздумья согласился Белкин. — Только до смерти не запорите.
— Чего, чего? — не сразу понял я. — Почему вы решили, что я собираюсь их пороть?
— Ну, а как же иначе? — удивился Белкин.
— Пороть своих крепостных, Иван Данилович, это не рационально. Поркой вы наносите вред здоровью. Мне же нужны физически крепкие парни.
— И как вы собираетесь их наказывать? — заинтересовался мой работодатель.
— О, Иван Данилович! — плотоядно улыбнулся я. — Поверьте, мне известны такие методы, что порка сойдёт за счастье. При этом никто не получит физических увечий.
— Хм, очень любопытно… Покажите?
— Легко! Думаю, что повод для наказания не заставит себя ждать.
В Российской армии устав запрещает наказывать неумеху. То есть персональное наказание отсутствует. За косяки одного, отвечают все. Здесь я применил аналогичный метод. Мои «Иванушки International» сообща отжимались, приседали на одной ноге, держали в полуприсяде табуреты на вытянутых руках… А ещё занимались растяжкой — самым страшным для них упражнением. Деревенские увальни жутко переживали за свои коконьки. Ивана Даниловича такие способы наказания откровенно забавляли. Вроде никто не бит, лишь получают изредка пинки, чтобы не сачковали, зато какой эффект! Уже через неделю пользоваться платочками научились практически все. Конечно, старые привычки давали о себе знать, не без этого. Но теперь крестьяне стали более внимательны. А куда деваться? Без дисциплины никак, хоть в армии, хоть на производстве.
Третье прозвище получил Звонарь. Во время обеда два парня чего-то не поделили. Тогда один Иван стукнул другого Ивана деревянной ложкой по лбу. Мало того, что ложка сломалась, так ещё звук от удара вышел специфическим. Голова пострадавшего реально зазвенела. Недолго думая, я вывел всех из-за стола и велел принять упор лёжа, кроме любителя драться ложками.
— А ты, Звонарь, стоишь и даёшь счёт своим товарищам. Отжаться они должны тридцать раз.
— Почему я — звонарь? — удивился Ивашка.
— Потому, что у Скунса от твоего удара голова зазвенела, как колокол. Ещё вопросы есть?
— Нет. Только я считаю плохо…
— Ничего, Звонарь, считай! Если замечу, что ошибся, тогда отжиматься будешь уже ты, а троица, которая улеглась сейчас на пол, будет хором тебе солировать.
— Э-э… Чаво делать? — парень не понял моего французского.
