А еще она сообщала мне нечто прекрасное, волшебное, невообразимое. Она и представления не имела о подарке, который только что преподнесла. Джошуа сочинял музыку. Он опять сочинял ее для меня. Все эти годы он хранил меня в своем сердце, в своей душе, несмотря на то что я ему сделала. Желание присутствовать при этой сцене было сильным, хотя мне вовсе не обязательно было стоять рядом с ним, чтобы представить сосредоточенного, охваченного любовью Джошуа. Я обожала периоды его творческого возбуждения и часами наслаждалась зрелищем того, как он набрасывается на клавиатуру и исступленно заполняет листы нотной бумаги. И как, сочтя, что написанное его удовлетворяет, он молча приглашает меня к роялю, чтобы я сыграла. Сыграла для нас то, что создано им.

Лиза вытерла текущие слезы.

– Не тяни, прошу тебя.

Она меня умоляла. И была права. От часа к часу мое состояние ухудшалось.

– Позвони папе и теткам, не хочу, чтобы ты слишком долго оставалась одна, и скажи, пусть поторопятся.

Лиза помогла мне переодеться, предложила расчесать волосы, потому что у меня не было на это сил, немного накрасила. При этом я старательно избегала глядеть на свое отражение в зеркале.

– Мама, для него ты всегда будешь самой красивой. Я прочла это в его глазах, – успокоила она. – Я сейчас делаю все только для тебя. Хочу, чтобы тебе было комфортно.

Ее усилия не будут вознаграждены, никакие уловки не скроют маску, которая приклеилась к моему лицу и никогда больше не отлепится от него. Но я не мешала ей ухаживать за мной, получая удовольствие от прикосновений ее нежных пальчиков к коже и волосам, от аромата духов, которые она брызнула на мою шею.

– Я бы хотела пройти по пляжу. Дай мне то, что твои тетки приготовили на экстренный случай, мне это понадобится, чтобы продержаться.

Она без возражений выполнила мою просьбу.

Почувствовав, что достаточно окрепла, я прошла по дому, откладывая в памяти каждую деталь жилища Софи, поскольку думала, что никогда больше его не увижу. Я радовалась, что успела побывать здесь. Каждая картина былого счастья, каждый глоток воспоминаний умиротворяли меня и облегчали мой последний шаг.

Я протянула руку к Лизе.

– Проводишь меня немного? Мы ведь ни разу не прошли по пляжу вдвоем.

Она бросилась ко мне и спряталась в моих объятиях. Потом высвободилась, уступив натиску горя, и долго плакала, повторяя шепотом: “Мама, я люблю тебя, мама”. И я, тоже шепотом, говорила ей о своей бесконечной любви, о благодарности за то, что она позволила мне пойти к нему, а еще много раз подряд просила у нее прощения.

Стояла хорошая погода, зимнее солнце ярко светило и отражалось в воде. Мне повезло, оно провожало меня на главное свидание моей жизни. Мы с Лизой осторожно, ступенька за ступенькой, насколько мне позволяли малые остатки энергии, спустились по лестнице, дочка крепко сжимала мой локоть. Я питалась ее силой и насыщалась ее теплом.

И наконец мы вышли на песок.

Я заулыбалась.

Этот пляж был самым красивым из всех, на которых я бывала. А ведь с Васко я любовалась многими пляжами, и действительно один был великолепнее другого. Но никакой не мог сравниться с этим. Океан бушевал, жил по собственным законам, глубокий синий цвет встречался с сияющим и нежным изумрудно-зеленым. Ад и рай справляли в воде свадьбу. У самого берега дно резко опускалось. Когда я была маленькой и потом, с Джошуа, входя в море, я неожиданно оказывалась на серьезной глубине. Меня это забавляло, а он пугался. Ты считаешь себя в безопасности, твои ноги стоят на песке, вода достает до талии. Делаешь еще шаг – и тебя накрывает с головой. Ты погружаешься в воду и видишь только ее. Ты задерживаешь дыхание. Поднимаешь ресницы. Вслушиваешься в глухие звуки. Позволяешь волнам качать тебя. Любая, чуть более сильная уносит тебя.

Я хотела бы, чтобы мое существование остановилось именно так.

Мы шли медленно. Времени у меня оставалось мало, и все же я не торопилась. Каждая секунда была драгоценной. Лизины глаза не отрывались от моих, мои – от дома Джошуа. Мне недоставало храбрости, чтобы встретиться взглядом с дочкиной печалью. Скорее всего, я бы сразу, прямо здесь рухнула, если бы позволила себе это. Поэтому я сосредоточила внимание на восточной оконечности пляжа. Дом Джошуа нависал над берегом… Он господствовал над бухтой, океаном, стихиями. Именно в нем наша история завершилась, пусть и не реальным разрывом. Последние воспоминания об этом доме были ужасны. Но все-таки мы были в нем и очень счастливы, и безмерно влюблены. Мое воображение заполонили картинки: Джошуа на террасе. Вот он стоит над миром, как будто парит над ним, и я парю вместе с Джошуа. Я прижимаюсь к нему, мы всматриваемся в открытое море, звуки наполняют наши головы, и мы бесконечно далеки от всего остального. От того, что нас ранит.

– Мама, к нам идет Натан.

Я вынырнула из грез и улыбнулась дочке.

– Давай его подождем.

Она удивилась, но спорить не стала. Только еще сильнее обняла меня, чтобы я не шаталась. Я повернула голову к бежавшему к нам сыну Джошуа.

– Лиза, – с большой нежностью произнес он и только потом обратился ко мне. – Здравствуйте, мадам, не уверен, что вы помните меня, я…

Молодой человек сиял, и от него исходило чувство надежности. В то же время нельзя было не заметить присущую ему мягкость, которой его отец никогда не давал волю.

– Здравствуй, Натан… зови меня Мадлен.

Он отступил на шаг, разглядывая меня, потом закатил глаза к небу, обрадованный и взволнованный.

– Мадлен… Это вы… Как я сразу не догадался! Я законченный идиот! Вы же та самая папина Мадди! Когда он изредка спит, он говорит о вас во сне.

Если бы я могла, я бы покраснела.

– Я как раз иду к нему.

Его лицо просияло еще больше, если такое возможно – Натан явно был безумно счастлив. Косвенно я и его заставлю страдать. Зато он, возможно, лучше поймет своего отца в том будущем, частью которого я уже не буду.

– Вы идете по пляжу?

– Прилив пока достаточно низкий, так что можно будет подняться по лестнице, и вообще я всегда ходила здесь.

– Подожди, мама, – перепугано перебила меня Лиза, – я не сообразила, но ты же не можешь карабкаться по ступенькам, это слишком опасно.

– Давайте я вам помогу, – охотно предложил Натан.

Я поцеловала дочку и высвободилась из ее объятия. Она опешила и даже не успела возразить.

– Спасибо вам обоим, но остаток пути я должна пройти сама.

– Нет! – запротестовала Лиза.

– Я справлюсь. У меня достаточно сил – вспомни, сколько всего я приняла.

– Я запутался, – прервал нас растерянный и явно обеспокоенный Натан. – Что происходит?

– У меня к тебе просьба, – в свою очередь перебила его я. – Останься, пожалуйста, с Лизой. Не хочу, чтобы она была одна, Лиза все тебе объяснит… Ты тоже имеешь право знать. Мы с тобой не знакомы, и я об этом очень сожалею, честное слово, но я рассчитываю, что ты сможешь меня простить.

– О чем вы?

– Мама? – позвала Лиза полным отчаяния голосом.

– Это еще не последний раз, я уверена, вот увидишь.

Я всем сердцем надеялась, что не обманываю ее. Я обязана выполнить свое обещание. Это важно. Потом я обратилась к Натану:

– Я могу на тебя рассчитывать?

Вместо ответа он бросил на меня открытый, уверенный взгляд. Я еще раз поцеловала дочку и пошла, не оборачиваясь, не обращая внимания на ее рыдания, с которыми она пыталась совладать.

Я подошла к скалам. Волны уже облизывали их. Дорога по пляжу оказалась более длинной, чем в моих воспоминаниях. Ничего удивительного, раньше я преодолевала это расстояние бегом, летела к Джошуа. Я немножко постояла, уговаривая себя, что должна продержаться. Я верила в лекарства, заготовленные сестрами: они пообещали, что эти средства добавят мне немного времени перед концом, если я этого захочу. Я втянула в легкие пропитанный йодом воздух, которого мне очень не хватало и в который я так любила погружаться глубоко-глубоко. Он должен был на последнем отрезке раздуть во мне сохранившиеся искры жизни. Я одолела первую ступеньку, потом вторую. Подымаясь по лестнице, я старалась сохранять концентрацию, сражалась с болью и подгибающимися коленями, часто останавливалась, чтобы отдышаться, а заодно и осознать, какой момент я вот-вот переживу.