Ветер налетал порывами, холод кусал мою кожу, волосы разлетались в разные стороны и ласкали лицо.

Я жила.

Я была живой.

Пока.

– Я здесь, я вернулась.

Эти слова улетели к горизонту…

Только он ждал меня.

Я отпустила руки Аниты и перешла к Лизе. Она поцеловала меня в щеку.

– У тебя такое счастливое лицо, мама. А еще очень печальное.

– Это не печаль, это ностальгия.

Ее переполняло беспокойство и одолевало множество вопросов.

– Мне надо многое тебе рассказать, – объявила я.

Пока они готовили ужин, я сидела, закутавшись в старое вязаное покрывало, которое Анита весь день проветривала. С дивана у камина я рассматривала и заново открывала для себя дом Софи. Сестры почти ничего здесь не меняли, никаких переделок не было. Это жилище было все так же лишено очарования и мало походило на курортную виллу. Софи было наплевать на красоту и гармонию. Ей лишь было важно жить на берегу. И она этого добилась. Бетонное строение семидесятых годов, большие раздвижные окна, не так уж хорошо раздвигающиеся, облупившиеся стенные панели, к которым были приколоты кнопками старые календари, карты региона и уродливые старинные гравюры с морскими сюжетами. Но, несмотря на все это, я и раньше считала этот дом идеальным, и теперь воспринимала его так же. Он вызвал в памяти аромат и сладость моего детства. При мысли о маленькой девочке, полной мечтаний, какой я была когда-то, мое сердце сжалось. Что бы она сказала, увидев меня такой, какой я стала? Эта девочка погрустнела бы, но обрадовалась, что я вернулась.

– К столу! – пропела Анита.

Я присоединилась к ним, но не вмешивалась в беседу сестер, доказывающую мне, насколько я была права, затеяв эту поездку. Почему я сама не подумала о том, чтобы заполнить пробелы в канве моей жизни, известной дочери? Ведь моя история – часть ее истории. Я слушала родных и понимала, как мне повезло, что я присутствую при этом разговоре.

Меня же могло здесь не быть. Я наблюдаю за ними со стороны, но все равно я пока здесь. Позже, когда сестры заговорят обо мне, о нас в этом доме, почувствуют ли они, что я тут, рядом с ними?

Лиза была поражена тем, что ее тетки, всегда идеально одетые и ухоженные, могли проводить каникулы в этой пыли прошлого, спать на шершавых от старости простынях, которые даже сразу после стирки сохраняли легкий душок сырости. Она заметила и неистребимое присутствие песка, поди угадай когда здесь появившегося. Стоило пройтись по плиткам пола босиком, и казалось, будто ты только что вернулась с пляжа. Я не смогла сдержать смех. Я еще не исчезла и могу участвовать в их воспоминаниях. Я даже обязана это делать. Мы обменялись с сестрами понимающими веселыми взглядами. Нам пришла в голову одна и та же мысль.

Раз. Два. Три.

– Ура! Каникулы! – хором завопили мы.

Лиза аж подпрыгнула от удивления, столкнувшись со свидетельством того, что наша память о детстве полностью совпадает. Сестры были на шесть и семь лет старше меня, но, невзирая на разницу в возрасте, на каникулах они охотно перевоплощались в озорных девчонок, и им никогда не приходило в голову исключать меня из своей компании, я участвовала во всем. “Ура! Каникулы!” – было нашим милым боевым кличем, который мы испускали, приезжая в дом на берегу океана, когда нам не терпелось, чтобы Софи побыстрее отпустила нас купаться. Мы всегда добивались своего. Она сдавалась при виде наших умоляющих и одновременно лукавых рожиц. Содержимое чемоданов разлеталось во все стороны, мы торопились добраться до главной драгоценности, наших купальников, и не тратили время на поиски полотенец. Первая подбежавшая к стеклянной двери распахивала ее, а последняя забывала закрыть за собой. Щеколда калитки оставалась открытой все недели каникул, мы босиком скатывались по лестнице, не обращая внимания на уколы камешков и торопясь поскорее попасть в рай – на пляж.

За ужином мы без умолку рассказывали моей дочери о том, как проводили время на пляже и по утрам за кухонным столом усердно делали школьные задания, выданные на лето, о наших пикниках и морских купаниях в любое время суток, часто прямо перед сном – от холодной воды мы синели, – о ночах в общей спальне на чердаке, где мы спали втроем, пока Софи не поставила перегородки, чтобы у каждой была собственная спальня. А еще о зимах. О вечерах с блинами и настольными играми у камина, о прогулках во время бури, после которых согреться удавалось только спустя несколько часов, закутавшись в колючие свитера и натянув шерстяные носки, которые мы обожали, не обращая внимания на то, что они кусались. Я до сих пор не забыла, как у меня чесалась от них кожа.

Тут меня одолели угрызения совести. Лиза слушала наши рассказы, словно волшебную сказку, населенную феями, эльфами и коврами-самолетами. Она улыбалась, смеялась, комментировала. Как я могла лишать ее этого удовольствия лишь ради того, чтобы защититься от прошлого? От него я отгородилась, но с разрывом так и не смирилась и не научилась с этим прошлым жить, не страдая при любом упоминании о нем. Мой эгоизм украл у дочери летний отдых в компании двоюродных братьев и сестер в этой хижине, где я прожила столько счастливых дней. Ей бы здесь очень понравилось, у нее бы появилось множество друзей. Я себе этого не прощу. Но простит ли меня она, когда я ей все объясню? Я ничего не утаю, вообще-то мне даже хотелось все заново пережить, примириться с этой частью себя, наплевав на неизбежную печаль. Поймет ли дочка сошедшее на меня умопомрачение и грандиозное величие того, что мне довелось пережить и что навсегда меня изменило? Способна ли на это она, пока еще ничего или почти ничего не испытавшая? Какими глазами она будет потом смотреть на мать? Решит ли, что я столько лет ей врала?

– Почему мы никогда сюда не приезжали, мама?

– Э-э-э… мы с твоим отцом много путешествовали, и когда ты была маленькой, и потом.

Это было чистой правдой: когда у тебя такое туристическое агентство, как наше, ты берешь детей с собой, и это хороший повод не проводить каникулы с семьей…

Она пожала плечами, не до конца убежденная. Последовало неловкое молчание, которое я была не в состоянии прервать.

– Вам никогда не было страшно? – Лиза сменила тему. – Народу здесь не так чтобы много!

Она шутливо вытаращилась, изображая ужас.

– Летом здесь толпы, между прочим, – сообщила Анита, – все дома открываются.

– Ну вот, а сейчас только один!

Лиза вскочила и подошла к окну, показывая пальцем на большой дом на востоке. Не удивительно, что ее внимание привлекли единственные горящие окна во всей бухте. Сестры тоже обратили на них внимание. Как и я. Стоило мне сообразить, что дом виден отсюда, мой взгляд инстинктивно остановился на нем. Как если бы он звал меня. Сюзанна осторожно взяла под столом мою дрожащую ладонь и нежно погладила. Дочь снова повернулась к нам с улыбкой.

– Вы знакомы с соседями?

Знала бы ты, дорогая Лиза…

– Когда-то очень давно были… – нехотя начала я свои признания.

Как я ухитрилась произнести эту фразу и не слететь с катушек?

– А сейчас? – не отставала она, обращаясь к теткам.

– Этот дом часто перепродавали, – объяснила Анита. – Думаю, последние четыре или пять лет у него новые владельцы. Мы их никогда не встречали.

– Действительно, – подтвердила Сюзанна. – Обычно ставни закрываются через несколько дней после нашего приезда и оттуда больше никто не выходит.

– Мне было бы спокойнее, если бы свет горел все время, пока мы будем здесь.

– Мы тут в безопасности, – уверенно рассеяла я Лизины опасения. – Нам ничто не угрожает.

Она мне улыбнулась, потом резко нахмурилась и быстро подошла ко мне.

– Ты сильно побледнела.

Она не ошибалась, на меня навалилась слабость. Из-за чего, интересно? Из-за безнадежности моего состояния? Или из-за нескольких произнесенных слов? Неважно, на результат это не влияет.