– Как скоро?.. – прошептала я, хотя мне хотелось реветь от душевной боли и скепсиса по поводу медицинской квалификации специалистов, которых она посетила. Они не могли принести никакой пользы, раз не нашли лекарство.

– Неделя, возможно, две. Врачи – отвратительно пессимистичные люди.

Дни? У меня оставались считаные дни рядом с ней?

Мои слезы полились быстрее.

Мое сердце разрывалось.

Чем я заслужила такую участь? Неужели это из-за того, что я проявила неуважение к серафимам? Или потому, что подняла голос против архаичных законов моего народа? Или же по той причине, что я от них отвернулась?

Мои легкие будто упаковали в вакуум, теперь они не в силах расшириться и принять воздух. Я задыхалась между рыданиями.

– Я все устроила, Селеста. Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться. И хотя мне бы хотелось, чтобы мой прах покоился рядом с прахом Джареда, забери его, когда будешь готова.

Из меня вырвался еще один всхлип. Мими обвила руками мою сгорбленную фигуру и притянула к себе с такой силой, что я не могла представить, что ее тело терзает болезнь.

Я не позволю ей умереть.

Не позволю малахимам украсть ее у меня.

Я найду выход.

Должна найти выход.

Я припаду к ногам Семерых и буду умолять сохранить ей жизнь, потому что эта женщина – все, что у меня осталось в этом ужасно несправедливом мире.

После событий в Париже я поклялась больше никогда не переступать порог гильдии, но, как только Мюриэль улеглась вздремнуть, я взяла такси до кварцевого общежития. Увидев невзрачную зеленую дверь, я преисполнилась таким гневом, что чуть не развернулась на месте, но в конце концов я сдержала свою мстительность, расправила плечи и повернула ручку.

Удивительно, но дверь щелкнула.

Полагаю, что, пока у меня еще есть перья, офанимы не могут официально закрыть мне доступ.

В гильдии постоянно кипит жизнь, но ближе к вечеру она достигает пика. Атриум с буйной жимолостью, семью кварцевыми фонтанами и стеклянным куполообразным потолком кишел крылатыми девушками и полнился трелью воробьев. Сладкий цветочный аромат просочился в мои легкие точно клей, когда толпа неоперенных расступалась вокруг меня, раскрыв рты. По мере того, как я продвигалась к потоку, мой план кричать до тех пор, пока я не потеряю голос или пока высший ангел не спустится по ослепительно яркому свету, только укреплялся.

– Неоперенная, ты вернулась домой.

Я остановилась перед офаном Мирой, которая расправила багряные крылья, словно желая помешать мне добраться до места назначения. Домой? Тот факт, что она решила, будто я воспринимаю гильдию как дом, заставил меня задуматься, не считает ли она меня сумасшедшей.

– Нет, офан. Я пришла призвать серафима.

Офан Мира склонила голову набок, ее короткие перечно-черные волосы упали на узкие плечи.

– Серафимы – народ занятой. Чем я могу тебе помочь?

– Вы можете вылечить рак, офан?

– Нет.

– Тогда вы не в силах мне помочь. – Я попыталась пройти мимо нее, но женщина с копной светлых волос, доходивших до основания крыльев, встала рядом с офан Мирой и преградила мне путь.

Поскольку я никогда не встречала ее раньше, а ее крылья были такими же густыми, как у моего старого профессора, я решила, что она новобранец Гильдии 24.

– Вы пытаетесь удержать меня от потока? – любезно спросила я, хотя мне было совсем не до любезностей.

– Рак – естественное явление, Селеста. Необходимое. Когда души устают жить…

– Естественное? Это болезнь! Мутация клеток! Нет ничего естественного…

– Успокойся, неоперенная.

Я стиснула зубы и сжала кулаки. Как она смеет говорить мне успокоиться! Это не ее сердце разбито.

Мои ноздри раздувались, будто я пробежала все три мили от «Плазы» до этого места, которое являлось для меня таким же домом, как мусорный бак за закусочной на углу.

– Я прошу аудиенции у серафима.

– Чтобы обсудить рак? Неоперенная, неужели ты ничему не научилась за годы, проведенные под моей опекой? Мы не вмешиваемся в человеческое время. Мы не хранители жизней. Мы хранители душ. Если у этого человека рак, значит, время его оболочки подходит к концу, а душа – если она достойна – будет собрана и вознаграждена.

– Ей всего шестьдесят! – Мой голос задрожал, словно полностью оперенные крылья.

– Шесть десятилетий – достойная продолжительность жизни.

Раздражение грозило заставить меня скрежетать зубами. Шестьдесят – слишком мало.

– Мюриэль должно быть отпущено еще как минимум два десятилетия!

– Успокойся, Селеста. – То, что офан Мира использовала мое имя, заставило меня недоуменно моргнуть. Она так редко обращалась к нам по именам.

Мой взгляд пробежался по кварцу с огненными прожилками в поисках плакатов с моим лицом, но стены коридора были гладкими, без единого украшения. Ни листовки «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», ни бунтарской лозы жимолости.

Она подняла руку к моим подрагивающим плечам. Я отступила на шаг, поскольку ненавидела, когда ко мне прикасались без моего согласия.

– Я передам твое недовольство Семерым…

– Недовольство? – фыркнула я.

– …но я не позволю тебе и дальше устраивать спектакль в моих коридорах. Если хочешь подождать ответа серафимов здесь, пожалуйста, пройди в столовую, а я или офан Лия, – она жестом указала на новобранца, – придем за тобой, когда получим ответ.

– Я просто должна поверить, что вы передадите мое сообщение?

Мира вскинула тонкие брови.

– Поверить? Ох, Неоперенная, до какой же степени ты оторвалась от своей расы, если начала сомневаться в единственной ценности, которую мы ставим превыше всего, – в честности.

Мои вечно страдающие крылья могут подтвердить, что это их главный приоритет.

– Как жаль, что сострадание вы не цените столь же высоко. – Мои крылья пронзила искра боли. Мне не требовалось опускать взгляд, дабы понять, что от моих дурацких придатков только что оторвалось очередное перо.

– Наш род не виноват в чьем-то личном выборе.

– В чьем-то? Лей не была просто «кем-то». И какой у нее оставался выбор?

– Селеста, сейчас же в столовую, или я не передам твое сообщение. – Глаза офана Миры, казалось, светились сродни кварцу вокруг нас. – Ты помнишь, где это, или хочешь, чтобы офан Лия проводила тебя?

Без крика – в тот момент у меня уже не осталось слов – я крутанулась на месте, и любопытные неоперенные, которые разглядывали нас и ловили каждое слово, расступились. Мой пульс сильно участился, пока я неслась по коридору в огромный кварцевый двор с подвешенными клумбами. Я всегда думала, что над гильдией сияет райское небо, но непоколебимая синева оказалась иллюзией, как и небесный дождь, который орошал посевы через стратегически расположенные отверстия в стеклянном куполе. Ангелы – настоящие эксперты в обмане.

Я села за каплевидный кварцевый стол, частично скрытый фиговым деревом, которое плодоносило круглый год. Неоперенные предпочитали столики, расположенные ближе к кварцевой плите, где постоянно представлены теплые зерна и рыба на пару, охлажденные соки в стеклянных кувшинах и пирамиды изумрудных яств. Аромат моего детства перевернул мой и без того расстроенный желудок.

В ожидании я то скрещивала, то выпрямляла ноги, покачивала ими, глядя на тех немногих неоперенных, которые имели наглость смотреть в ответ. В конце концов все они отводили свои любопытные взгляды. Устав от переглядываний, я достала телефон и отправила Мюриэль сообщение: написала, что у меня появились дела, и попросила позвонить мне, когда она проснется. А потом я открыла браузер. Единственное слово, которое я успела набрать ранее, дразняще мигало в строке поиска: «Лучший». В довершение всего поисковая система предложила мне выпадающий список наиболее подходящих вариантов – лучший фильм, лучший китайский ресторан, лучший отель на Манхэттене, лучшие тренажерные залы.

Чертовы тренажерные залы? Я никогда не занималась спортом. Ненавидела это. Всей душой.