Твоя дорога На что потратить ярый пыл, Пока есть силы для разврата, Костёр душевный не остыл, Жизнь исступлением чревата? Куда направить острый взор Сквозь линзы в роговой оправе? Свозить метрессу за бугор, Предаться чувственной забаве? Где можно встретить аромат Упругого, в расцвете, тела, Забыть на время, что женат, Существованье потускнело? Как, терпкой страсти выпив вкус, На языке нести желанья, Греховный пагубный искус И эйфории очертанья? Когда оргазму волю дать, Чтобы соседям стало тошно И жаркий крик им дал понять Насколько в сексе всё роскошно? Не надо тратить поздний пыл На сублимацию разврата — Костёр в душе давно остыл, Жизнь переломами чревата. Уставить стоит мутный взор Поверх надтреснутой оправы Не на поездки за бугор, А на опухшие суставы. В больницах стоек аромат, Там столько выцветшего тела! Один богат, другой женат, У всех решимость потускнела. Таблеток ежедневных вкус Гнобит последние желанья. Пройти анализы – искус. Маячат тризны очертанья. На службе с криком наезжать, К коллегам придираться можно, Чтоб подчинённым дать понять: Их перспектива не роскошна. Здесь – правда жизни, там – мечты. Они расходятся немного… Подумав, должен выбрать ты, Куда ведёт твоя дорога. Под добровольным арестом Я засыпаю в ночи довольно сытый, А просыпаюсь порой с чувством голода, Иногда от жары, чаще от холода, Бреду на кухню, вялый и неумытый. Голова сновиденьями расколота. Нахожу кусок хлеба полузабытый, Плетусь неторопливо обратно в спальню, Совершив малое турне по квартире. Я одновременно в конторе, в трактире, Устроил себе стадион и читальню, Участвую даже в каком-то турнире, По клавишам неистово барабаню, Не отрываясь от обеда, ужина Или внеочередного перекуса. Ем, как кашалот, не ощущая вкуса. Одежда моя давно не утюжена. В короткой щетине лицо седоусо, Выглядит вяло, нескладно, простуженно. Кого-то лишают желанной свободы, Он временно должен торчать за решёткой. Мне сбегать лениво за пивом и водкой, Ведь их доставляют в любую погоду. Ходить, словно зэк, стал тюремной походкой, Себя заточив добровольно на годы В хорошей квартире, в престижном районе. Домашний арест продолжается скромно, Но если нарушу закон вероломно — Не буду тянуть долгий срок я на зоне. Присудят мне следовать в город огромный, Покинув комфортный мир в новом смартфоне! Пенсионный кровоток
На мансарде – забытая мебель, Разъедает стропила грибок, Шкаф громоздкий – невольный свидетель, Сколько хлама накоплено впрок. В нём хранятся коньки беговые, Ровной стопкой галоши лежат, Вперемешку – носки шерстяные, Фотографии милых котят, Джинсы тёртые в краске, подтяжки, Что давно отслужили свой век, Две в глубоких царапинах фляжки — Очевидцы ночных дискотек. Лыжи пахнут остатками мази, Клюшки ждут продолженья игры, Гриф гитарный и книге о джазе — В трупах некогда злой мошкары. Телогрейки печального вида Отдыхают от сельских работ, Пузырёк со следами карбида, В пятнах ржавчины коловорот. Диски старые и киноплёнки Здесь проводят безмолвно года. Прежних кухонь остатки – клеёнки — В трубки свёрнуты раз-навсегда. Скарб бессильно в пыли затерялся — Пенсионный безжалостен срок. Я хочу, чтоб во мне улучшался До последнего дня кровоток! Исповедь гастарбайтера Предупреждает Минздрав открыто: Куренье очень небезобидно! А мы таскаем куски гранита, И не дымящих средь нас не видно. Для женщин с пузом и малолеток Уведомленья на этикетках. Нельзя ни грамма – вот суть пометок. А мы бухаем прям в спецжилетах. Вредна азартность для государства, Закрыты клубы все абсолютно, Но, невзирая на гнев начальства, Мы забиваем козла прилюдно. Пусть обыватель на нас косится: Цветут пороки, мол, пережитки! А кто в роскошной, крутой столице Бордюр положит и тонны плитки? Бонусные годы Есть мнение, что алкоголь Изрядно вреден для здоровья, — В нём чистой пользы круглый ноль, Пить стоит молоко коровье. Так жизнь продлится лет на пять, В хорошем случае – на восемь. Возможно, будем провожать Лет исчезающую осень, Встречать дыхание зимы, Рожденье правнуков уютных, Прочтём, что лучшие умы Писали в толстых книгах нудных. Мне кажется, тут есть подвох, Раскрою суть его спокойно. Картина маслом: дряблый лох С семьёй пытается достойно Отметить сотый юбилей, Или, точнее, сто двадцатый. Средь приглашённых – шесть врачей, С каталкой санитар горбатый. Звучит торжественный аккорд, Наполнив капельницы, клизмы, Две медсестры заносят торт. В свечах играет пламя тризны. Бравурных тостов сериал, К несчастью, слабая подмога, Поскольку Паркинсон, нахал, Трясёт его рукой убого И проливает, гад, бокал, Как кегли, падают фужеры. Мерещится тупой скандал. Толкаются пенсионеры. Герой в раздрае: кто они? Альцгеймер затуманил лица. Часть понаехавшей родни? Когда успели появиться? «Зачем в помаде дамы тут? — Шипит Деменция коварно. — Того гляди, пальто сопрут, Хватают за руки вульгарно, Пытаются поцеловать. Всем нужен бесподобный мачо! Сейчас начнут тянуть в кровать, А на столе икра, карпаччо». Гора подарков застит свет: Расходомер, для праха урна, Коляски гоночной макет, Исполненный совсем недурно, Помощник-робот, автоклав, Сияющий оптимистично, Набор целебных горных трав. Всё максимально прагматично… Нет, девять бонусных годов, С отличной медициной – десять, Тянуть лишь размазня готов. А стоит по стакану врезать, Пока огнём горят сердца, Пока желания алеют, Любить, кутить, не ждать конца. Пусть замухрышки вяло тлеют! |
