О примерном количестве вьючных карачаевских лошадей в этой экспедиции судить трудно. По данным же председателя Горского суда и помощника начальника Баталпашинского уезда Г. С. Петрова карачаевцы «выставили для этого отряда около 400 вьючных лошадей с необходимыми для этой цели принадлежностями и чарводарами (погонщиками. – Р. Д.)»10.
Данный вопрос требует отдельного исследования, поскольку по некоторым данным уже видно, что «карачаевский транспорт» был главным двигателем этого предприятия, несмотря на то, что сам вьючный транспорт был собран не только из карачаевских лошадей. В журнале боевых действий генерала Бабича, в статье Е. Фелицына, в отношении горского транспорта, как правило, говорится «карачаевский» (Р. Д.).
«Но смело можно сказать, что без горского транспорта отряд не мог двинуться в столь трудный поход. Предполагавшаяся присылка из-за Кавказа черводаров не заменила бы карачаевских лошадей, – подчеркивает Е. Фелицын, – и к тому же потребовала бы огромной затраты денег».
В этом походе карачаевские лошади участвовали не только под вьюком, но и под седлом.
При формировании Горско-Кубанского конно-иррегулярного полка из горцев Кубанской области были набраны две конные сотни. Е. Фелицын так охарактеризовал получившуюся из них кавалерию: «Нужно было видеть этих джигитов, когда сотни собрались на смотр. Щегольски одетые, увешанные богатым оружием, на прекрасных карачаевских и кабардинских лошадях, они олицетворяли собою образцовую и лихую кавалерию, не оставляющую желать ничего лучшего. Выросшие на коне, каждый из них был прекрасным наездником и искал случая щегольнуть ловкостью и достоинствами хорошо выезженного скакуна своего»11.
Цитировавшийся ранее Г. Петров сделал следующее описание внешности карачаевской лошади: «Коневодство также не чуждо карачаевцам, и у них имеется своя особая порода лошадей, представители которой имеют небольшой рост, некрасивую короткую голову, длинную шерсть, толстые ноги с низкими копытами». По его данным, численность скота у карачаевцев в то время составляла: 18 500 лошадей, 32 200 голов рогатого скота, 231 800 овец и коз, 2500 ослов. Было отмечено, что хозяева, имеющие от 5 до 30 лошадей, в Карачае не редкость12.
Цитата Г. Петрова использовалась современными противниками карачаевской породы для создания «базового» мифа, который гласит, что карачаевские лошади были «низкорослые, с длинной шерстью и толстыми ногами». Сторонники мифа максимально утрируют эти признаки, и в результате получается образ карачаевской лошади, сходный почти что с монгольской. Между тем в цитате не сказано, в сравнении с какими именно породами таким образом характеризуются карачаевские лошади. Подробнее этот миф будет разобран далее, на примере тех же карачаевских лошадей старого типа, которым ни один из указанных признаков не был свойственен в той мере, в какой бы это хотелось мифотворцам.
Кроме того, в этом сфальсифицированном образе карачаевской лошади было отказано даже в верховом типе, она наделялась только сугубо вьючными достоинствами. У читателя может возникнуть резонный вопрос, а с какой целью вообще был создан миф об очень низкорослых косматых карачаевских лошадках, не годившихся для кавалерийских дальних переходов и пригодных только для домашней работы и передвижения по горам вместе со стадами скота. Дело в том, что в настоящее время современные карачаевские и кабардинские лошади не особо отличаются друг от друга, и поэтому фальсификаторы начали искусственно создавать такой образ карачаевских лошадей старого типа, от которых не могли бы произойти современные карачаевские лошади (Р. Д.).
Марухская экспедиция наглядно показала, что карачаевские лошади обладают яркими приспособительными и рабочими качествами, необходимыми для длительных высокогорных переходов.
О навыках и возможностях этих лошадей в горах можно узнать и из фельетона «Карачай» Люсина, напечатанного в нескольких номерах газеты «Северный Кавказ» в 1888 году. Восхищенно и в поэтических тонах автор писал: «Лошади не красивы на вид, но сильны, крепки и для путешествия по горам незаменимы. Карачаевские лошади… Тут, однако, я должен сделать лирическое отступление. Для того, чтобы дать вам некоторое понятие об этом благородном животном, я должен, волей-неволей, – углубиться в заманчивую область поэзии… Деловым языком ничего не расскажешь, и если бы даже я целый день надсаживался, описывая вам караковую масть, тавро, крепкие бабки и разные другие приметы карачаевской лошади, то ничего бы из этого не вышло, и никакого представления об этой лошади у вас не получилось бы. Нужно удариться в поэзию…».
И далее автор фельетона рассказывает о трех эпизодах в горах с участием карачаевских лошадей, очевидцем которых ему довелось быть.
Дело было в 1881 году. Люсин сопровождал профессора Линдемана в его поездке «на озеро Хурлар-Кель», что в десяти верстах от аула Карт-Джурт. С ними вместе отправились в горы и местные карачаевцы – аульный старшина с помощником, некоторые из почетных карачаевских старейшин и целая «свита» молодых людей, «джашей». Конное путешествие осуществлялось «верхом на карачаевских лошадях».
От самого аула повела тропинка их «по направлению к облакам». С одной стороны зияла пропасть, с другой высились гранитные скалы… Тропинка вилась и петляла между камнями, по верхушкам и карнизам утесов, падала в расщелины, терялась в чаще соснового старого леса, бежала по полянам и цветочным лугам. Наконец, она вовсе пропала.
На высоте шести тысяч футов путешественники дали отдых лошадям. Предстояло преодолеть самый крупный и опасный подъем. К Люсину и профессору Линдеману обратился Ислам Крымшамхалов: «Видите ли вы вон ту гранитную массу, что почти отвесно поднимается к небу?.. Видите ли вы в этой колоссальной стене темную щель… вот там, где зацепилось это серое облачко?.. Не правда ли, грандиозная вещица? Какова стена?! Вот на эту-то самую стену мы сейчас, милостивые государи мои, и полезем!».
Люсин писал, что они «с отчаянием» смотрели на эту грандиозную кручу «и безнадежно» спрашивали себя: «Неужели?!». На вопрос о том, чтобы оставить лошадей, был получен такой ответ: «…Как можно! Мы, именно, будем взбираться на эту кручу, сидя спокойно на лошадиных хребтах…». На опасение, что лошадь может сорваться, потому что «не кошка», последовало ободрительное: «Не бойтесь, – не сорвется…».
Подъем, несмотря на уклон в 75 градусов, действительно прошел благополучно. Он был так сложен и опасен, что спешились даже карачаевцы и пошли друг за другом, а лошадей пустили перед собой. Здесь и произошел первый эпизод:
«Вдруг лошадь Дудова сорвалась… Камень, на который она ступила ногой, обвалился, с треском, стремглав полетел вниз; и конь, сорвавшись с тропинки, чуть было не полетел вслед за камнем, но, зацепившись копытами передних ног за выступ скалы, повис над пропастью. От испуга и мышечного напряжения, лошадь дрожала всем телом. Наконец, она оправилась. С невероятной ловкостью, цепляясь копытами за выступы и морщины скалы, она вылезла опять на тропу и, фыркая и тяжело дыша, продолжала путь уже в приятном обществе своих как бы вдруг оживившихся, повеселевших товарищей…».
На обратном пути от озера произошло еще два эпизода, и снова карачаевская лошадь с честью вышла из них…
«Вдруг лошадь одного из наших чичероне (гид. – Р. Д.) стала погружаться в трясину!.. сначала – по колено, затем – выше и, наконец, ушла в топкое болото по самое брюхо. Всадник оставался в седле… Нужно было видеть эту свободную грацию конвульсивных движений, посредством которых животное освобождалось от засасывающей ее трясины! Момент борьбы – это была целая поэтическая картина. Наконец, животное победоносно вышло из своего критического положения с такой ловкостью, что не только не сбросило своего седока, но даже и не потревожило его в седле».
Путешественники продолжали спускаться вниз, и предпоследний спуск был особенно крут. Лошади шли осторожно, ощупывая склон ногами, «удостоверяясь в прочности каждого камушка, на который приходилось ступать; они, словно, сознавали опасность, хотя и привыкли к ней».
