– Это церкви.

Он несколько растерянно посмотрел на меня.

– Что – это?

– Церкви. Именно туда я хожу, когда хочу побыть одна.

Он снова выпрямился.

– Ты посещаешь церкви?

Я указала в окно на церковь Троицы. Более полувека ее шпиль был самой высокой точкой на Манхэттене, а для моряков служил чем-то вроде гостеприимного маяка. А теперь, чтобы как следует рассмотреть эту церковь, приходилось устраиваться в кафе на противоположной стороне улицы.

– Вот это да! – Тинкер был явно удивлен.

– Странно, почему это тебя так удивляет.

– Не то чтобы удивляет… Просто мне казалось, что ты человек не слишком религиозный.

– Нет, не слишком. Так я и в церковь хожу не тогда, когда там идет служба, а когда там почти никого нет.

– Именно в церковь Троицы?

– И в любую другую тоже. Но вообще-то я предпочитаю старые и большие, вроде Святого Патрика или Святого Михаила.

– По-моему, я один раз был в церкви Святого Варфоломея – на венчании. А больше, пожалуй, нигде. Мимо церкви Троицы я, должно быть, тысячу раз проходил, а внутрь ни разу даже не заглядывал.

– Вот это и впрямь удивительно. Между прочим, в два часа дня в этих церквах нет ни души. Они стоят совершенно пустые – сплошной резной камень, красное дерево и витражи. То есть они, конечно, в какие-то моменты жизни отнюдь не пустовали. Там наверняка было полно тех, кто пережил все эти беды. У исповедален, наверно, целые очереди выстраивались. А во время венчаний в боковых нефах и в приделе девочки рассыпали лепестки цветов…

– От крещения до отпевания…

– Вот именно. Но со временем большая часть истинно верующих как бы отсеялась. Те, что недавно прибыли в страну, стали строить свои храмы, и большие старые церкви оказались чуть ли не заброшенными – как часто оказываются заброшенными старики, – и теперь им остается только вспоминать о поре своего расцвета, оставшейся в прошлом. Пребывание в обществе этих «стариков» я нахожу невероятно умиротворяющим.

Тинкер некоторое время молчал, глядя на шпиль церкви Троицы, вокруг которого, как в старые времена, кружила пара чаек.

– Здорово. И эта церковь действительно великолепна, – сказал он.

Я чокнулась с ним кофейной чашкой и призналась:

– А ведь я рассказала тебе нечто такое, что мало кому обо мне известно.

И он, глядя мне прямо в глаза, попросил:

– Расскажи мне еще что-нибудь, чего никто о тебе не знает.

Я рассмеялась.

Но он был серьезен.

– Чего никто обо мне не знает? – переспросила я.

– Да. Хотя бы что-нибудь. Обещаю, что никогда не расскажу об этом ни одной живой душе.

Он даже перекрестился в подтверждение своих слов.

– Ну, хорошо, – сказала я, ставя чашку на стол. – Я идеально чувствую время.

– То есть?

– То есть я могу сосчитать до шестидесяти ровно за шестьдесят секунд. Плюс-минус одна.

– Не верю!

Я большим пальцем ткнула себе за спину, где на стене висели часы.

– Ты только дай мне знать, когда секундная стрелка достигнет двенадцати.

Он посмотрел на часы и принялся следить за стрелкой. На губах его возникла азартная улыбка.

– Готова? – спросил он, по-прежнему улыбаясь. – Тогда на старт… внимание…

Невероятно! – сказала Ив, позвонив мне уже после моей встречи с Тинкером. Где-то, что-то, какой-то! И откуда ты об этом узнала?

Оформляя банковские вклады, узнаешь по крайней мере одну важную вещь: большинство людей с уважением воспринимают прямые вопросы, заданные вовремя и по делу. Это то самое, к чему они совершенно не готовы. Иногда они выказывают желание сотрудничать с вами (а скорее, хотят немного потянуть время), снова повторяя тот вопрос, который им только что задали: Как мне все это удалось? – вежливо переспрашивают они. Иногда, впрочем, они считают подобные вопросы наглостью, а потому отвечают (или переспрашивают) с оттенком презрения: Что именно мне удалось? Но в любом случае опытный юрист сразу понимает, где именно тормозит его клиент, а где открывается поистине плодородная почва для дальнейшего расследования. Так что наилучший ответ на хороший вопрос – это тот, что сделан просто и без каких-либо колебаний или смысловых отклонений.

– Он мельком упомянул об этом, когда ты у Чернова в туалет ходила, – сказала я.

Завершая разговор, мы, как всегда, обменялись шутливыми замечаниями, и я вернулась на свое рабочее место. Убрала чехол с машинки, отыскала нужное место в тексте и снова застучала по клавиатуре. И во втором предложении третьего параграфа сделала свою первую за этот день опечатку. Печатая список чьих-то основных предпочтений, я вместо «chief» напечатала «thief»[44]. И, лишь увидев напечатанное, убедила себя, что эти слова совсем непохожи, а эти две буквы даже на клавиатуре находятся не то чтобы рядом.

Вечером в пятницу, когда мы одевались, Ив не пожелала даже о погоде со мной болтать.

Дело в том, что совесть моя все же одержала надо мной победу, и я – как бы случайно, как бы между прочим – во время разговора обмолвилась, что во время обеденного перерыва наткнулась в деловой части города на Тинкера и мы с ним выпили по чашке кофе.

– По чашке кофе, – с фальшивым равнодушием повторила Ив. – Как мило.

И после этого замкнулась как устрица.

Я предприняла некий решительный пасс и похвалила ее летнее желтое платье, абсолютно неуместное зимой, но именно поэтому выглядевшее на ней как-то особенно свежо и остро.

– Тебе действительно нравится? – спросила она.

– На тебе оно смотрится просто потрясающе.

– Надо бы и тебе его как-нибудь примерить, может, сходишь в нем кофе попить.

Я уже открыла было рот, хоть и не знала толком, что сказать ей в ответ, но тут к нам вломилась одна из соседок.

– Извините, дамы, что врываюсь без стука, но ваш принц Очарование уже прибыл. Вместе со своей колесницей.

Уже у двери Ив вдруг остановилась, чтобы еще раз посмотреться в зеркало.

– Погоди еще минутку, – сказала она, вернулась обратно и решительно стащила с себя желтое платье, словно мой комплимент мгновенно превратил его в нечто старомодное. Я заметила, что за окном стал накрапывать холодный дождь, словно оправдывавший дурное настроение Ив. Спускаясь следом за ней по лестнице, я мрачно думала: Ну вот, мы обе и вляпались.

Перед нашим пансионом стояло роскошное серебристое, цвета ртути, купе «Мерседес», а рядом с ним – Тинкер. Даже если бы все девушки, проживавшие у миссис Мартингейл, сложили то, что зарабатывают за год, им и тогда не удалось бы наскрести денег на такую машину.

Фран Пачелли, пяти футов девяти дюймов ростом, недоучка из Сити-колледжа[45] родом из Северного Джерси, жившая чуть дальше по коридору, весьма выразительно присвистнула – таким свистом строители обычно оценивают длину юбки. Мы с Ив спустились по лестнице.

Настроение у него явно было отличное. Ив он поцеловал в щеку и сказал: «Выглядишь просто потрясающе!» – потом повернулся ко мне и с улыбкой пожал мне руку. Меня он ни поцелуем, ни комплиментом не одарил, но Ив следила за нами так внимательно, что становилось ясно: она чувствует, что оказалась в проигрыше.

Тинкер открыл дверцу автомобиля и, словно извиняясь, сказал:

– Боюсь, сзади сидеть будет немного неудобно. Тесновато.

– Ничего, я там помещусь, – сказала я.

– Как это мило с твоей стороны! – ехидно заметила Ив, и Тинкер, начиная подозревать, что между нами что-то происходит, посмотрел на нее с легкой озабоченностью.

Открыв переднюю пассажирскую дверцу, он придержал ее одной рукой, а второй жестом истинного джентльмена пригласил Ив садиться. Но она, словно не замечая этого, продолжала внимательно изучать машину, словно оглаживая ее взглядом от капота до багажника. Но не так, как Фран, а куда более профессионально.